овиком и что под влиянием спиртного имел обыкновение петь непосредственно себе в шляпу, которую держал перед собой на манер подноса для визиток. А теперь начнем. – И он крутанулся в обратную сторону, взял несколько заунывных нот и запел.
Даже Лейну Паррингтону пришлось признать, что это было чрезвычайно смешно. Он услышал, как присоединился к раскатистому, неистовому взрыву хохота в конце первого куплета, досадовал на себя, но удержаться не мог. По некоему волшебству благодаря ловкости жестов или голоса лысый толстячок вдруг превратился в печального молодого здоровяка, чуть захмелевшего, но все еще движимого лучшими намерениями и поющего заунывно и сентиментально в собственную шляпу. Этому фокусу, актерству и ловкости не стоило учиться, однако они действовали безотказно. Лейн Паррингтон обнаружил, что смеется до колик, а Фергюсон – или Уайтлоу – рядом с ним вопит что есть мочи.
– А теперь, – объявил Шлюп Фэрчайлд, пока все еще смеялись, – пусть сыграет тот, кто умеет!
И он магическим мановением согнутого пальца вызвал из толпы темноволосого студента, усадил его на табурет к пианино, как-то сумел пробраться сквозь толпу, несмотря на давку, и исчез, пока в зале еще выкрикивали его имя.
Немного погодя Лейн Паррингтон опомнился и обнаружил, что вышагивает туда-сюда по плачевного вида двору за помещением, где собирался их выпуск. Там поставили шатер, вынесли железные столики, развесили бумажные фонарики, но в этот час впечатление они производили не слишком веселое. Должно быть, было уже очень поздно, ему давно следовало лежать в постели. Но он не смотрел на часы. Он силился обдумать некоторые обстоятельства своей жизни и привести их в состояние гармонии. Казалось бы, простая задача, не сложнее, чем делать деньги, но на самом деле нет.
Тед, Дороти, «Лист», Эмметсберг, Шлюп Фэрчайлд, Том Друри, дом в Виргинии и домишко в Эмметсберге, «Юнайтед инвестментс» и ловкость рук при игре на плохоньком пианино. Он так и этак тасовал составляющие этого уравнения; они должны были образовать единое целое. И если впрямь образовали, он был готов это признать, так он себе и сказал. Да, даже если конечная сумма докажет, что он долгие годы ошибался, – одним из факторов его собственного успеха всегда было умение вовремя бросить невыгодную затею.
Дрожащий голос за его спиной невнятно пропел:
О, сказал корабельный кот юнге,
Юнге так прямо он и сказал…
Он обернулся – это был Шлюп Фэрчайлд и, как показалось на первый взгляд, вусмерть пьяный. Но потом Лейн заметил, что губы у Шлюпа серые, подхватил его и помог сесть на один из железных стульев.
– Извини, – просипел Шлюп Фэрчайлд. – Должно быть, слишком быстро бежал, удирая от толпы. Чертовски глупо… лекарство забыл в гостинице.
– Вот… погоди… – заторопился Лейн Паррингтон, вспомнив про фляжку с коньяком в кармане. Он откупорил фляжку и поднес к губам Шлюпа. – Проглотить сможешь? – заботливо спросил он.
Проказливая улыбка непобежденного определенно была к лицу Шлюпу.
– Всегда мог, с малых лет, – выдохнул он. – Фэрчайлда упрашивать не надо. – Он выпил и произнес – как показалось Лейну Паррингтону, сам себе не веря: – «Наполеон», да? Сэр, вы меня балуете. – Краски понемногу возвращались на его лицо. – Уже лучше.
– Побудь здесь, – велел Лейн Паррингтон и бросился обратно в помещение – уже опустевшее, как он заметил, кроме унылого смотрителя и человека по фамилии или Фергюсон, или Уайтлоу, который спал, неловко приткнувшись на кожаном диване. Лейн сноровисто разыскал стаканы, лед, содовую, простую воду и имбирный эль, а когда вернулся, нагруженный этой добычей, то застал Шлюпа Фэрчайлда выпрямившимся на стуле и пытающимся извлечь из кармана пиджака сигареты.
При виде Лейна Паррингтона с охапкой бутылок его глаза заблестели.
– Ничего себе! – воскликнул он. – Ну и бурная же ночка нас ждет! Ты меня прямо потряс, Лейн – никогда бы не подумал.
– Может, лучше врача? – спросил Лейн Паррингтон. – Здесь есть телефон…
– Ни в коем случае, – отказался Шлюп Фэрчайлд. – Минни с ума сойдет. Перед отъездом она взяла с меня обещание беречься. Просто старый насос временами пошаливает. Но теперь я мигом окрепну – крепким буду, как тренога, чем бы она ни была. Просто дай мне еще глоток «Наполеона».
– Конечно, – согласился Лейн Паррингтон, – но…
– Коньяк после пива – не бойся, пей живо, – перебил Шлюп Фэрчайлд. – «Медицинские максимы Фэрчайлда», номер первый. И сигарету… благодарю. – Он глубоко вздохнул. – Ну вот, – он улыбнулся. – Просто прихватывает время от времени. Но если уж проходит, то проходит. Да ты сам хлебни, Лейн, – чертовски дурацкое вышло у меня выступление, и вид у тебя усталый.
– Спасибо, – сказал Лейн Паррингтон, – обязательно. – Он аккуратно и умело смешал себе коньяк с содовой и поднес стакан к губам. – Ну… э-э… за удачу, – чуть скованно произнес он.
– За удачу! – кивнул Шлюп Фэрчайлд.
Оба выпили. Лейн Паррингтон вгляделся в приятное лицо человека, не признающего себя побежденным.
– Слушай, Шлюп… – внезапно и резко заговорил он, – если бы тебе пришлось все начать сначала… – Он осекся.
– Чертовски трудный вопрос, особенно если задать его в три часа утра, – преспокойно произнес Шлюп. – А что?
– Да сам не знаю, – сказал Лейн Паррингтон. – А вот эта штука с пианино, которую ты показывал, – скажи, как ты это делал? – Вопрос прозвучал весьма изощренно – для Лейна Паррингтона.
– Талант, дружище, безграничный талант, – отозвался Шлюп Фэрчайлд. Он хмыкнул и посерьезнел. – Ну кто-то же должен был, – резонно заметил он. – От Тома Друри ты бы такого не ждал, верно? Бедный старина Том!
– Да, – вздохнул Лейн Паррингтон. – От Тома Друри не ждал бы.
– Нет, Том ничего, – продолжал Шлюп Фэрчайлд. – Просто он родился уже с вросшим Друри и так и не научился управлять им. Но все равно он славный малый. Господи, – сказал он, – это же наверняка проклятие – когда вынужден быть одним из Друри, неважно, нравится тебе это или нет. Я бы не выдержал… ни за что бы не сумел вести эту игру. Разумеется, – поспешно добавил он, – полагаю, все иначе, когда добиваешься всего сам, как ты. Это наверняка сплошное удовольствие.
– Удовольствием я бы это не назвал, – искренне признался Лейн Паррингтон. – Видишь ли, Шлюп, есть ведь очень много того, что входит в… – Он помедлил и безнадежно рассмеялся. – Неужели я всегда был напыщенным ничтожеством? – спросил он. – Видимо, да.
– Ну насчет напыщенного ничтожества я бы не сказал, – слишком поспешно ответил Шлюп. – Ты просто должен был преуспеть и ты преуспел. Черт, да все мы это понимали с самого начала, тут никакой ошибки быть не могло. Должно быть, шикарное чувство. – Он взглянул на Лейна Паррингтона и умолк. Потом начал снова: – Понимаешь, со мной было иначе. Я ничего не мог поделать. Да ты только посмотри на меня – ведь у меня даже лицо комика. Ну вот мне ничего особо и не хотелось, разве что… да просто развлекаться и знать, что развлекаются другие. О, я пытался хоть что-нибудь воспринимать всерьез – пытался, когда был брокером, но не сумел, просто ни в какую. Деньги я делал, все их делали, но время от времени в разгар рабочего дня со сделками на миллионы акций мне просто приходила в голову мысль, как чертовски это глупо, что все таращатся на сводки и приходят в возбуждение из-за каких-то там ATT или UGI[44]. И притворяться брокеру никак нельзя – если хочешь быть брокером, надо верить, что эти дурацкие сокращения что-то значат.
Ну вот, с тех пор я очень много чего перепробовал. Порой мне везло, и наша жизнь налаживалась. Я потратил почти все деньги Минни, но она говорит, что это того стоило: у нас пятеро девочек, и они чудо, и я, скорее всего, отдам концы, бренча на пианино на какой-нибудь идиотской вечеринке, потому что не может же это продолжаться вечно, но надеюсь только на то, что это случится раньше, чем кто-нибудь скажет: «А, вон и бедный старина Шлюп. В свое время он был весьма забавным!» Но, понимаешь, у меня ничего не вышло, – стыдливо заключил он. – А я ведь, знаешь ли, старался. Старался изо всех сил. А потом меня разбирал смех, и это вечно оказывалось некстати.
Лейн Паррингтон смотрел на человека, который потратил деньги жены и собственные – ради ловкости рук, пяти дочерей и дружеского смеха. Смотрел на него, не понимая, но охваченный курьезным стремлением.
– Но, Шлюп… – начал он, – при всех твоих способностях… тебе следовало бы…
– О, у каждого свои мечты, – чуть устало перебил Шлюп. – Само собой, мне хотелось бы стать Виктором Бушером – он прекрасный комедийный актер. Или, к примеру, Биллом Филдсом. А кому бы не захотелось? Но я не обольщаюсь. Таланту салонного масштаба не засиять при свете рампы. Но, Господи, как же мне было весело с ним! А люди продолжают веселиться во веки веков, аминь. Причем пристойно – все это выглядит совершенно пристойно. Вот я и думал всегда, что, пока такая жизнь продолжается, она хороша. – Он сделал паузу, и Лейн Паррингтон увидел у него на лице усталость. – Что ж, славная была вечеринка. Жаль только, старина Поззи не смог приехать. Но нам, пожалуй, пора спать.
– Сейчас вызову такси, – пообещал Лейн Паррингтон. – Нет, ты поедешь.
Лейн Паррингтон закрыл дверь номера Шлюпа Фэрчайлда и остановился на миг, не убирая руки с дверной ручки. Он благополучно уложил Шлюпа в постель – и даже настоял, чтобы тот принял лекарство, хотя и вызвал этим легкое недовольство. А теперь Лейн, стоял и гадал, не позвонить ли все-таки врачу – если Шлюпу к утру станет хуже, он вызовет Энсти, чтобы тот прилетел самолетом. Ничего из ряда вон выходящего, но не всякий сможет, а Энсти справится лучше, чем кто бы то ни было. Так или иначе, надо будет настоять, чтобы Шлюп побывал на этой неделе у Энсти. Потом Лейн задумался, как именно он будет настаивать.
Старый лифт напротив по коридору с кряхтением остановился. Двери открылись, вышла темноволосая девушка в вечернем платье. Лейн Паррингтон отпустил дверную ручку и отвернулся, чтобы уйти. Но девушка в три шага догнала его.