– Извините, – слегка запыхавшись, заговорила она, – я Сильвия Фэрчайлд. Отцу нездоровится? Лифтер упоминал что-то, и я видела, как вы вышли из его номера.
– Он в полном порядке, – ответил Лейн Паррингтон, – просто легчайшее…
– О, вы не могли бы задержаться на минутку? – перебила девушка. – Вы ведь отец Теда, верно? Мой номер по соседству, но у меня ключи от обоих… мама велела обязательно… – она вела себя совершенно невозмутимо. Лейн Паррингтон с неловкостью ждал в коридоре – как ему показалось, очень долго, – пока она заходила в отцовский номер. А когда вышла, ее облегчение было очевидным.
– Все хорошо, – понизив голос, сообщила она. – Он спит, и цвет лица в порядке. И он… – Она умолкла. – Ах, черт! Не говорить же нам прямо здесь. Зайдем ко мне на минутку, дверь можем оставить открытой – ведь вы же все-таки отец Теда. Понимаете, маме придется сказать, и отец скажет, что это ничего.
Она открыла дверь и первой вошла в свой номер.
– Вот, – указала она. – Просто смахните эти чулки со стула, а я сяду на кровать. Ну так что?
– Ну я спросил, не позвонить ли врачу… – нерешительно начал Лейн Паррингтон.
Когда его краткий и деловой отчет был закончен, девушка кивнула, и он впервые заметил, что она миловидна – с темной аккуратной головкой и умным упрямым подбородком.
– Спасибо вам, – сказала она. – Я серьезно. Отец – сущее дитя, но он не любит тревожить маму, а из-за неизвестности она тревожится гораздо сильнее. Порой бывает довольно трудно вытягивать правду из отцовских друзей. Но не из вас, – с удовольствием добавила она. – Вы ничего не скрыли. И коньяк пришелся очень кстати.
– Я рад, – ответил Лейн Паррингтон. – Я хотел бы, чтобы ваш отец обратился к Энсти, – добавил он чуточку неловко. – Я мог бы… м-м… договориться.
– Он обращался, – ответила девушка. Ее губы дрогнули. – Ах, не надо было мне ходить на танцы. Против клуба «Мом» возразить было нечего, но если бы я осталась здесь, потом он сразу пришел бы сюда. Только я ведь не знала.
– На вашем месте я бы не винил себя, – заметил Лейн Паррингтон. – В конце концов…
– О, я знаю, – воскликнула девушка. – В конце концов, вам ведь не удалось прикончить его общими усилиями! Тоже мне друзья! – Она фыркнула. А потом по ее лицу вдруг разбежались смешливые морщинки. – Я вылитая тетя Эмма, – призналась она. – Как глупо с моей стороны. Тетя Эмма – яд почти в чистом виде. Разумеется, вы не виноваты, и я в самом деле благодарна вам. Очень. Знаете, я не ожидала, что вы окажетесь другом отца.
– Мы же как-никак, – скованно отозвался Лейн Паррингтон, – одного года выпуска.
– Да, я знаю, – кивнула девушка. – Конечно, отец рассказывал про вас. – Ее губы снова дрогнули, но на этот раз, как показалось Лейну Паррингтону, в попытке скрыть веселую усмешку. – И, естественно, Тед тоже, – вежливо добавила она.
– Я рад, что он удосужился упомянуть обо мне, – сказал Лейн Паррингтон, и она усмехнулась уже открыто.
– Сама виновата, – признала она, пока Лейн Паррингтон отводил взгляд от одежды, висящей на спинке кровати и поражающей легкостью. – Но Тед правда рассказывал. Знаете, он ведь восхищается вами, хотя, конечно, вы из разных поколений.
– Скажите… – начал Лейн Паррингтон. – Нет, не буду вас расспрашивать.
– Ну вы же знаете Теда, – с досадой отозвалась девушка. – Из него ужасно трудно вытянуть хоть что-нибудь, вдобавок он постоянно считает, что должен вести себя благородно, бедняжка. Но, к счастью, мало-помалу он поддается, а когда впервые приехал в Виджен-Пойнт, изо всех сил старался во всем подражать этому кошмарному Друри. Знаете… – вдруг посерьезнев, продолжала она, – он мог бы многого лишиться и все равно имел бы гораздо больше, чем большинство людей.
Лейн Паррингтон прокашлялся. Поначалу ему казалось, что сказать тут нечего. Потом он нашелся.
– Его мать была… м-м… замечательным человеком. Мы с ней не были счастливы вместе. Но она обладала множеством достоинств.
– Да, – кивнула девушка, – Тед мне рассказывал. Он помнит ее.
Минуту они смотрели друг на друга – он отмечал упрямый подбородок, быстрые очаровательные руки. Потом пробили часы на каминной полке, и девушка вздрогнула.
– Боже милостивый! – воскликнула она. – Четыре часа! Ну спокойной ночи. И большое вам спасибо, мистер Паррингтон.
– Не за что, – ответил Лейн Паррингтон. – Передавайте привет вашему отцу. Но я, конечно, утром увижусь с ним.
На следующий день Лейн Паррингтон ждал свою машину в вестибюле гостиницы. Возникли некоторые сложности с гаражом, машина запаздывала. Но он особо не расстраивался, хотя и предвкушал с радостью возвращение в Нью-Йорк. С Тедом он попрощался час назад – Тед собирался в гости к Чилтонам, и, как полагал Лейн, в конце концов вся компания отправится на Лонг-Айленд. Между тем сам он приятно провел утро, посетил торжественную церемонию, посвященную выпуску, пообедал с Тедом и Фэрчайлдами в гостинице. Шлюп казался немного подавленным и вялым, а Тед и его девушка – откровенно сонными, но Лейн, тем не менее, остался доволен. И как ни странно, тот факт, что президент в обращении к бакалаврам также выражал озабоченность и рассуждал об угрозе бастионам и американском образе жизни, – иными словами, серьезно и в точности повторил изрядную часть речи самого Лейна, – задело Лейна Паррингтона совсем не так, как могло бы днем ранее. В конце концов, мальчишки еще молоды и в состоянии потерпеть. Даже в его время им приходилось выслушивать немало чепухи.
И вот теперь он вновь задумался об уравнении, которое слишком усердно пытался решить во дворе за зданием, где собирался их выпуск, – и на миг почти усмехнулся. Оно, конечно, не решается – жизнь не настолько точна. Делаешь что можешь, по мере того, как в этом возникает необходимость, – и очень часто делаешь не то. И если сделал не то, внезапным раскаянием едва ли можешь исправить ошибку – по крайней мере ему не удалось. И все-таки есть те, кто шевелится, и те, кто бездействует, и у тех, и у других свои достоинства. Поскольку он был из тех, кто шевелится, то вдумчиво и рьяно прилагал все старания, чтобы создать своего сына по образу одного из великолепных баранов – по образу Тома Друри, который не был ни голодным, ни беспечным. Исправить это Лейн уже не мог, но, кажется, понял, кто сможет, вспоминая упрямый подбородок дочери Фэрчайлда. По крайней мере в этом случае внуки окажутся достойными наблюдений за ними.
– Ваш автомобиль, мистер Паррингтон, – доложил коридорный.
Он направился к двери. Трудно удержаться и не быть напыщенным ничтожеством, если к этому побуждает инстинкт, но можно попытаться. Очень многого можно добиться, главное – пробовать.
На крыльце гостиницы он увидел, что его приветствует старый негр Моуз – обитатель кампуса, помнивший всех студентов по именам.
– Привет, Моуз! – сказал Лейн Паррингтон. – Помнишь меня?
– А как же, мистер Паррингтон, помню, – отозвался Моуз и впился в Лейна похожими на бусины глазами. – Так, поглядим… вы из выпуска тысяча девятьсот шестого года.
– Тысяча девятьсот восьмого, – без раздражения поправил Лейн Паррингтон.
Моуз издал отработанный смешок.
– А как же! – воскликнул он. – Я и забыл. Так, поглядим… вы ведь много лет сюда не заглядывали, мистер Паррингтон, но вы из выпуска Тома Друри… из выпуска Шлюпа Фэрчайлда…
– Нет, – возразил Лейн Паррингтон и протянул доллар, которого ждал Моуз. – Не из выпуска Тома Друри. Из выпуска Шлюпа Фэрчайлда.
Все были очень милы[45]
Да, с последней нашей встречи я, наверно, растолстел, хотя и ты не похож на голодающего. Конечно, вам, лекарям, надо держать форму – больше следите за собой, чем мы, коммерсанты. По выходным стараюсь играть в гольф, иногда хожу на яхте. Но на встрече выпускников, когда играли в бейсбол, четырех раз на подаче мне хватило. Ушел с поля, уступил место Арту Корлиссу.
Жаль, что тебя не было. Все-таки двадцатилетие – это веха, и выпуск гордится своей знаменитостью. Как там было в журнале: «Самый блестящий молодой психиатр страны»? Я, может быть, психиатрию от подкидного не отличу, но показал статью Лайзе, говорю, это наш Спайк Гаретт, – и знаешь, произвело впечатление; редкий случай. Биржевиков она считает довольно серой публикой. Хорошо бы ты как-нибудь пришел к нам обедать – покажу тебе квартиру, близнецов. Нет, наши с Лайзой. Оба – мальчики, представляешь? А остальные – у Салли. Барбара уже совсем взрослая.
Словом, грех жаловаться. Пусть я не так знаменит, как ты, но на хлеб зарабатываю, несмотря на всякие мозговые тресты, да еще дом на Лонг-Айленде приходится держать. Жаль, что ты так редко наведываешься на Восток, – вид из гостевого домика отличный, на пролив, а если бы тебе захотелось, например, усесться писать книгу, мы бы тебе не докучали. Вот уже два года меня именуют партнером – видимо, так оно и есть. До сих пор их дурачу. А если серьезно, фирма у нас симпатичная. Дела ведем осмотрительно, но это не значит, что мы забурели, как утверждают ретивые. Вообще, тебе бы стоило прочесть, что о нас написали в последнем номере «Боул-стрит джорнел». Напомни, чтобы я тебе показал.
Но узнать-то мне хочется о твоей работе… помнишь наши университетские разговоры? Спайк Гаретт, Маг Медицины! Я ведь даже пару книг твоих прочел, старый прохвост, – веришь или нет? Ты меня порядком запутал этим делом с Id и Ego[46]. Но я скажу: если такой человек, как Спайк Гаретт, в это верит, значит, в этом что-то есть. Есть ведь, правда? Нет, понимаю, с ходу ты мне ответа не дашь. Но постольку поскольку система есть… и лекари ведь знают, что делают.
Спрашиваю, конечно, не о себе – помнишь, ты называл меня 99-процентно нормальным человеком? Вряд ли я изменился. Просто в последнее время стал задумываться, и Лайза говорит, что хожу, как медведь с похмелья. Не в том дело. Просто задумываюсь. Человеку надо время от времени задуматься. Да и встреча выпускников, знаешь, все всколыхнула.