Ни людей, ни машин ГИБДД или «Скорой» рядом не наблюдалось, поэтому останавливаться Соня не стала, поехала дальше. Машина и ее номера были ей абсолютно незнакомы, однако почему-то увиденная картина поселила в ее душе легкую тревогу.
Соня Менделеева вообще была человеком тревожным, переживавшим по поводу любых возможных неприятностей, включая те, которые вряд ли когда-нибудь произойдут. То ли по этой причине, то ли из-за слишком сытного ужина (она не привыкла плотно есть по вечерам) дома она никак не могла уснуть.
Ворочалась в постели, несколько раз выходила на кухню попить воды, снова возвращалась в кровать и снова переворачивалась с боку на бок, тоскливо наблюдая, как меняются горящие циферки на электронных часах. Вставать ей завтра было рано и до звонка будильника оставалось все меньше времени.
Кофе, что ли, выпить? Это звучало абсурдом, но любимый напиток всегда помогал Соне расслабиться, поэтому можно было предположить, что после маленькой чашечки она все-таки сможет заставить себя уснуть.
Соня снова встала с кровати, натянула на ноги тапки, потому что пол был холодным, накинула поверх пижамы халат. Если она замерзнет, то уж точно не уснет.
Она вышла в коридор, ведущий в кухню, и вдруг услышала странные звуки, раздающиеся с лестничной клетки. Там тихо скрежетал металл о металл.
Затаив дыхание, Соня подкралась к двери и посмотрела в глазок. Там было темно, и она не сразу сообразила, что кто-то просто-напросто заклеил его, лишив Соню обзора. Кто? Зачем?
Она вспомнила, как Борис Галактионов ругался с соседями, что они заклеивают ему дверной глазок. Тогда это казалось Соне глупостью и чушью, но сейчас с ней поступили именно так. Что делал на площадке неизвестный злоумышленник, она не знала и теперь судорожно пыталась сообразить, как лучше поступить. Позвонить в полицию? Да ее там на смех поднимут. Набрать номер брата? Нет, Дениса пугать нельзя.
Ей было слышно, как тихо скрипнула, открываясь, чья-то дверь. Судя по направлению звука, это была дверь именно квартиры Галактионовых.
Не очень соображая, что именно она делает, и не давая себе времени, чтобы передумать, Соня сбегала на кухню, вытащила из ящика стола металлический молоток, которым отбивала мясо, стараясь не шуметь, щелкнула своим замком и ступила на площадку.
Наружная дверь в галактионовскую квартиру действительно была открыта. Кто-то, сидя на корточках, колупался в замке второй, внутренней двери. Злоумышленник, судя по всему, был человеком молодым и довольно субтильным. В черной куртке, черных джинсах, черной толстовке с натянутым на голову капюшоном и в спортивных кроссовках (судя по всему, весьма недешевых), он был так поглощен процессом, что не слышал Сониных шагов.
Лишь только когда ее тень упала на дверь, загораживая свет лампочки, взломщик поднял голову и повернулся. Соня с изумлением узнала в нем свою ученицу Настю Пальникову, ту самую Настю, которая несколько часов назад выражала весьма нездоровый интерес к происшествию в их подъезде и намеревалась прийти к Соне домой для разговора.
От разговора Соня уклонилась, уехав на свидание к Феодосию Лаврецкому (почему-то именно в этот момент она описала бы прошедший вечер именно как свидание), и теперь Настя сидела перед ней на корточках, держа в руках связку отмычек.
Дверь, которую она отпирала, неожиданно подалась, поехала внутрь, девушка не удержала равновесия и ввалилась в открывшуюся ей бездну темного коридора. Соня протянула руку, чтобы ее подхватить, и лишь увидев ужас в глазах Насти, осознала, что держит в этой руке молоток.
— Не пугайся, — поспешно сказала она, и девушка распахнула глаза, которые успела зажмурить. — Это всего-навсего я, и я не собираюсь бить тебя молотком.
— Вы что здесь делаете? — Настя слегка заикалась от пережитого страха и не спешила встать.
— Вообще-то я здесь живу, — любезно сообщила Соня. — Услышала подозрительный шум, выглянула в глазок, ничего не увидела, потому что, по всей вероятности, ты его чем-то заклеила, а потому пошла посмотреть, что происходит. Уж извини, с молотком, потому что я ж не знала, что это ты.
— Ну, вы вообще отчаянная. — Настя все-таки поднялась на ноги и теперь стояла, отряхивая джинсы. — Не видя, что происходит, ночью одна на площадку выскакиваете. А если бы это правда была не я.
— То же самое я могу сказать о тебе. — В голосе Сони прибавилось язвительности. — Могу я поинтересоваться, что ты ночью делаешь в чужом подъезде? Вернее, я вижу, что ты вскрываешь квартиру, запечатанную полицией, отмычками. Вот только зачем?
По лицу девушки было видно, что она судорожно придумывает, что бы такое соврать, но ответить Настя не успела. Внизу хлопнула подъездная дверь, и послышались шаги, явно поднимающиеся по лестнице. От Сони и Насти их отделяли всего-то три лестничных пролета.
— Софья Михайловна, заходите внутрь, — прошептала Настя и дернула Соню за руку.
Та неловко переступила ногами и оказалась внутри коридора, который покинула два дня назад и очутиться в котором снова никак не стремилась. Поздно, Настя ловко закрыла наружную дверь, умудрившись сделать это совершенно бесшумно.
— Ты с ума сошла. Это же незаконно, — прошипела Соня, стараясь, впрочем, говорить максимально тихо, чтобы их не услышали с лестницы. Еще не хватало быть застуканной в чужой квартире.
— Конечно, незаконно, — одними губами ответила Настя, протащила Соню в глубь квартиры и закрыла вторую дверь, отсекая доносящиеся с площадки звуки. — Но замечу, Софья Михайловна, что я вас с собой не звала. Вы сами на площадку выскочили.
— Что ты тут делаешь?
— Мне нужно осмотреть место происшествия, — буднично ответила Настя, как будто только и делала, что по ночам взламывала квартиры, в которых произошло убийство. — Я же вам уже объясняла днем, что мне очень важно провести собственное расследование, и я не остановлюсь ни перед чем. Я считаю, что здесь, в квартире, может быть что-то, что подскажет мне личность убийцы.
— Ты ненормальная? — Соня смотрела с подозрением, на всякий случай стараясь не дышать.
Она еще помнила страшную вонь, от которой чуть не умерла два дня назад. Сейчас запах в квартире был, но уже не такой густой и смрадный. Перед уходом полицейские оставили открытыми настежь все форточки, устроив сквозняк, а дни стояли весенние, ветреные. По крайней мере, дышать было можно без рвотных спазмов. Настя, так казалось, и вовсе не ощущала ни малейшего неудобства.
— В общем, так, — сказала она. — Либо вы уходите к себе в квартиру и не мешаете мне. Или помогайте. К примеру, подскажите, где кто лежал. Я читала протокол осмотра, но вы же очевидец.
— Я туда не пойду. — Соня уперлась руками в стены прихожей, как будто боялась, что Настя станет ее толкать. — Борис Авенирович лежал на кухне, под столом. Санек — в гостиной, на диване. В остальные комнаты я не ходила.
— Ладно. — Голос Насти звучал снисходительно. — Я сама. А вы тогда в коридоре подождите. Я быстро.
Стоять просто так было глупо, поэтому Соня подошла к книжным полкам, тем самым, с которых она в прошлый раз непроизвольно вытащила тетрадь, оказавшуюся прелюбопытным дневником. Провела пальцами по корешкам книг, вчитываясь в название, невольно нахмурилась.
На стеллажах, стоящих вдоль стен, царил практически архивный порядок. Все книги были пронумерованы и стояли в четкой последовательности. Здесь была как русская, так и английская классика, причем на двух языках, полное собрание детской библиотеки приключений (точно такая же стояла у Сони дома), советские подписки Марка Твена, Ги де Мопассана, Фейхтвангера, всех тех писателей, которых раньше было принято читать в юности.
Отдельно шли тетради. Тоже пронумерованные.
Соня достала их, подержала в руках. Да, Саша Галактионов имел привычку рисовать окружающий его мир с детства. Правда, стихами раньше свои рисунки никогда не сопровождал. Та тетрадь, что лежала сейчас у Сони дома, видимо, была последняя. И именно там умственно отсталый парень почему-то начал цитировать Уильяма Блейка.
Во всех тетрадях Соня нашла много своих изображений и привычно расстроилась. Похоже, Санек был в нее немного влюблен. С самого детства он рисовал Соню, в основном в виде сказочной принцессы. Были в его тетрадях и портреты Дениса, причем брат на них выглядел очень положительным и добрым. Впрочем, именно таким он и был.
А вот сосед Арсений, чьи изображения на листах в клеточку тоже периодически появлялись, наоборот, всегда изображался злым, мрачным, и Соня бы даже сказала — каким-то подлым. Обладая ментальной инвалидностью, Санек имел дар видеть людей насквозь, понимать их сущность не головой, а сердцем.
Она засунула тетради на место, прошла в глубь квартиры, где уже рыскала Настя, нашла девушку в маленькой комнатке, видимо, принадлежащей Саше Галактионову. Здесь стояла односпальная кровать, застеленная мохнатым пледом, шкаф с немудреной, очень простой, старенькой, но чистой одеждой, проигрыватель с виниловыми пластинками, стол с пачкой чистых тетрадей в клеточку и остро отточенными карандашами. Вот и все, что было в комнате, не считая большой клетки, такой, в которых обычно держат хомяков или морских свинок.
Дно клетки было старательно засыпано толстым слоем чистых опилок, но клетка была совершенно пуста, хотя Соня, внутренне содрогаясь, и была готова увидеть там трупик домашнего животного. В ящике стола нашлись коробки с кормом для морских свинок (права была Соня), пустой пакет из-под опилок (все они были высыпаны в клетку), пустая поилка и несколько мисочек.
— У них была морская свинка, — утвердительно сказала Настя, — вот только непонятно, куда она делась после убийства. Если бы умерла от голода, так в клетке бы лежала. Если сбежала, то как? Клетка заперта. Получается, что убийца унес ее с собой? Зачем?
— Из жалости? — предположила Соня. — Понимал, что обрекает животное на верную гибель.
— Как версия сгодится, хотя так-то хрень, конечно, — кивнула Настя. — Ладно, пошли отсюда. Я все осмотрела и нафотографировала. Потом подумаю, как это можно использовать.