— Интересно, какую именно книгу привез профессор Свешников? — задумчиво спросила Настя.
— Этого Дэн, конечно, не знает. Он написал, что все экземпляры этих изданий хранятся в музеях и частных коллекциях и стоят безумно дорого. К примеру, одна из книг, вышедшая в 1794 году, была продана на аукционе Сотбис двадцать лет назад, и уже тогда стоила два с половиной миллиона долларов.
— Сколько? — присвистнул Бунин.
— Сейчас скорее всего первые издания Блейка стоят еще дороже. В университете Дэну рассказали, что действительно много лет назад один из почитателей научной деятельности русского профессора Свешникова, один из британских магнатов, сильно увлекающийся Блейком, действительно подарил профессору одну из книг. Чтобы вывезти книгу из страны, потребовался чуть ли не год. В Англии тогда это наделало немало шуму, но книга была из частной коллекции, а потому запретить распоряжаться своей собственностью никто не мог. А в Советском Союзе никто и вовсе не придал этому особого значения. Железный занавес сработал, не иначе.
— То есть вот в этом доме, в обычной трехкомнатной квартире, за двойными бронированными дверями много лет хранилась книга, которая стоит два с половиной миллиона долларов? И после смерти ее владельца она пропала в неизвестном направлении? — протянул полковник Бунин. — Что ж, меня не удивляет, что профессор Ровенский влез в эту квартиру в ее поисках. И также меня не удивляет, что кто-то, застав его в квартире, совершил убийство. Ради таких-то денег.
— Осталось узнать только, кто это был и где сейчас книга, — заключила Настя. — Что и говорить, самую малость.
— Узнаем, — пообещал Бунин, и Настя отчего-то сразу ему поверила.
От вызванной на место происшествия полиции Феодосию удалось отделаться только к восьми часам вечера. Следователь, который его допрашивал, никак не хотел поверить, что сидящий перед ним благополучный, чистенький и дорого одетый мужик действительно не знает, кто и за что в него стрелял. Все случившееся он считал исключительно бизнес-разборками, а все представители бизнеса явно казались ему бездельниками и подозрительными личностями. По крайней мере, сочувствия у него Лаврецкий не вызывал. Да и ладно, сдалось ему это сочувствие.
Мозг работал напряженно, как компьютер, пытаясь проанализировать данные и самостоятельно сделать вывод о том, откуда взялись неприятности, в результате которых уже во второй раз Феодосий оставался в живых исключительно чудом.
В голове что-то трещало и щелкало, и ему казалось, что еще вот-вот, и дым пойдет. От этих мозговых усилий и разговора с полицейскими и следователем и от исходящей от них вражды Феодосий к вечеру устал так, что ему казалось, что тело его состоит из чугуна.
Руки, ноги, голова — все было чугунное, неподъемное, и больше всего на свете он мечтал о том, как доберется до дома, примет душ и рухнет в постель.
— Охрану надо нанять, — буркнул Сашка Веретьев, когда они наконец-то остались в кабинете Лаврецкого вдвоем. Полицейские наконец-то уехали, сотрудники разошлись по рабочим местам, а все охи и вздохи, вызванные дневным происшествием, были уже позади, и даже новое стекло в заднюю дверь уже вставили.
— Мы с тобой, Сашок, и сами себе охрана, — попытался улыбнуться Феодосий, но налитые все тем же чугуном губы отказывались растягиваться в подобие улыбки. — Не думал я, что моя боевая юность когда-нибудь настигнет меня снова. Но ты же понимаешь, что я справлюсь.
— Против открытого нападения — несомненно. Даже если их будет четверо. — Веретьев нехорошо ухмыльнулся, и если бы потенциальный враг Феодосия сейчас видел эту ухмылку, то ему бы стало нехорошо. — Но против пули… Ты смотри, как правильно эта сволочь дислокацию выбрала. Идеальный обзор, идеальное прицеливание. Весь двор как на ладони. Ну, да ладно, эту точку я ему перекрою. Больше он туда не подойдет.
— Дома, на работе и в машине я теперь, пожалуй, в безопасности, — согласился Феодосий устало. — Но если эта гнида считает, что я буду сидеть в норе и бояться высунуть нос наружу, то он ошибается. Надо придумать, куда его выманить, и взять на живца.
— А живец — это ты? Федь, ты вообще-то всем живой нужен. И нам, и дочери твоей, и Ольге Савельевне. Ты бы лучше в другом направлении подумал. Кто это у нас такой прыткий, что средь бела дня по живым мишеням пуляет?
— Да я уже всю голову сломал. — Феодосий тяжело вздохнул и смачно выругался. — Не знаю я, Саня. Вот не знаю, и все, кому дорогу перешел.
— А надо бы узнать, — многозначительно сказал Веретьев. — А то поздно будет.
Все, что говорил сейчас Саня, было верным и правильным, но от каждого произнесенного им слова у Феодосия все сильнее болела голова. Боль эта зарождалась где-то в затылке, обручем охватывала голову, стреляла то в левую бровь, то в верхнюю челюсть, заставляя Лаврецкого невольно морщиться.
— Саня, иди домой, а, — тихо попросил он. — Я тебе обещаю, что завтра все обдумаю, и в понедельник мы вместе решим, что делать. Хорошо?
Веретьев хотел еще что-то сказать, но, бросив взгляд на друга, только вздохнул и ушел.
Ну, и хорошо. Вот и слава богу.
Оставшись один, Феодосий подошел к окну, выходящему на залитую солнцем, уже совсем весеннюю улицу, уткнулся лбом в стекло, чтобы охладить пылающую голову.
Самым поганым было то, что ему никак нельзя было сейчас ехать к Соне. Он точно знал, что если бы она сейчас была рядом, то он соображал бы гораздо лучше. И чувствовал себя лучше. Но нет, нельзя подставлять под удар еще и ее. Он давно уже предупредил ее, что сегодня не приедет, и спокойствие, с которым она отнеслась к этой информации, его и обрадовало, и испугало одновременно.
С одной стороны, он терпеть не мог женщин, которые гирями висли на ногах, да еще в самом начале отношений. С другой — ее спокойствие могло быть вызвано полным к нему безразличием, и эта мысль его огорчала. Нужно было ехать домой, но он не мог заставить себя сделать хотя бы шаг. Последствия мощного выброса адреналина, что ли?
Тело помнило, как реагировать в ситуации опасности.
В тот момент, когда он понял, что в него стреляют, голова оставалась холодной, а все действия совершались автоматически. Этот навык не терялся с годами, но свое состояние сейчас, когда опасность уже миновала, Феодосию не нравилось. Стареет он, что ли. На этой мысли он не выдержал, рассмеялся, потому что, как все здоровые сорокадвухлетние мужики, считал рассуждения о возрасте глупыми и лишними.
Сдернув со спинки кресла куртку, он во второй уже раз за сегодняшний день вышел из кабинета, сбежал по лестнице, на мгновение помедлил перед дверью на задний двор и тут же выругался про себя.
Глупости, он не будет бояться.
Рванув дверь, он выскочил на крыльцо, вдохнул пахнущий весной, но под вечер уже морозный воздух, не спеша пошел к машине, невольно чувствуя себя героем фильма «Профессионал». Тот тоже не спеша шел к ожидавшему его вертолету, в любой момент ожидая выстрела. Правда, в отличие от героя Бельмондо, Феодосий до своей машины дошел. И до дома доехал без приключений.
— Ты чего? Решил вернуться? — Мама знала, что сегодня он планирует ночевать у «подруги», как она элегантно называла его женщин.
Соня Менделеева «подругой» не была, но маме было простительно, потому что Соню она пока не знала. Феодосий был уверен, что это упущение очень скоро исправит.
— Да, планы изменились, — коротко сказал он. Не хватало еще пугать маму своими невесть откуда взявшимися неприятностями. — Как Наташка?
— Я нормально. — В кухню вбежала дочь, повисла на нем, как обезьянка, болтая руками и ногами, горячо задышала в ухо. — У меня уже нет температуры, и кашлять я стала меньше.
— Роза Михайловна приходила, Наташеньку послушала, сказала, в легких все чисто. Антибиотики назначать не надо, — отчиталась мама. — Сыночек, есть будешь?
При одной только мысли о еде Феодосию вдруг стало плохо. Так плохо, что лоб моментально покрылся испариной, а желудок подскочил к горлу.
— Нет, ты мне чаю налей, — сказал он и спустил дочь на пол, потому что ему вдруг стало тяжело ее держать. Так тяжело, что, того и гляди, уронит. — Устал я, мам. Так что чаю выпью и спать пойду.
— А ты не заболел? — Мама смотрела обеспокоенно. — Все-таки у Наташи грипп, мог и подхватить.
— Да здоров я, здоров. — Лаврецкий махнул рукой. — Весенний авитаминоз вкупе с некоторыми рабочими неприятностями. Надо просто немного отдохнуть. Кстати, в связи с этим предлагаю завтрашний день провести дома. Поваляться в кровати, посмотреть вместе кино, заказать мороженого и пиццу. Будешь пиццу, котенок?
— Буду. — Дочка снова повисла на нем, не в силах сдержать радость. — Ура-а-а, папочка будет целый день со мной. И мы закажем пиццу-у-у-у-у.
В сон Феодосий провалился, как будто в омут. Просто отключился в тот момент, когда голова его коснулась подушки, но в шесть утра воскресенья проснулся, как от толчка. Голова была ясной, тело легким и послушным. От вчерашнего морока, опутавшего мысли, не осталось и следа. Феодосий четко знал, что именно будет делать дальше.
Разумеется, никакая охрана ему не нужна, это все глупости. Первым делом нужно найти в подвале оставшийся с прошлых времен бронежилет. Пригодится, потому что глупо рисковать он не намерен. Сашка Веретьев прав, мама и Наташка без него не справятся, да и Соня тоже. Просто про Соню Веретьев не знал.
Затем нужно позвонить Игорю Махову, тоже бывшему сослуживцу, потом оперу, а теперь частному детективу, который, не привлекая внимания органов, но пользуясь их базой, благодаря старым связям быстро поможет распутать, что к чему. Если позвонить Игорьку с самого утра, то к обеду уже можно будет разобраться со всеми делами и устроить Наташке обещанный совместный просмотр кинофильма.
Он принял горячий душ, спустился в спортивный зал, оборудованный в подвале, и сделал зарядку, поскольку его тело снова становилось боевым соратником и не могло подвести в минуту опасности. Второй душ был уже ледяным. И после него Лаврецкий с аппетитом позавтракал, радостно отмечая, что аппетит вернулся вместе с душевным равновесием.