— Ну, слава богу, не заболел. — Мама подкладывала ему блинчики с пылу с жару, и он ел их, щедро поливая медом. — А то я уж вчера заволновалась.
День катился своим чередом. Был найден бронежилет и снесен в машину втайне от мамы.
Приехал вызванный Игорь Махов, и они заперлись в кабинете, чтобы хорошенько все обсудить. Игорь остался на обед и шутил с мамой, которая была в прекрасном настроении и даже испекла грушевый пирог, с которым они все вместе выпили чаю.
Около трех часов, когда Махов отбыл восвояси, пообещав к завтрашнему дню уже изложить свои версии случившегося, Феодосий позвонил в службу доставки, заказал три самые любимые Наташкины пиццы, скачал фильм, который дочка давно хотела посмотреть, и набрал Сонин номер. Увидеть ее хотелось так сильно, что аж скулы сводило.
— Привет. — Голос у нее был грустный, хотя он мог голову отдать на отсечение, что Соня была рада его слышать. — Как твои дела?
— Как сажа бела, — отделался Феодосий старой, как мир, шуткой. Не говорить же ей, как у него дела на самом деле. — А твои?
— А я живу, как в плохом детективе. Полночи и все утро общалась с полицией. Феодосий, это ужасно, но в квартире моих соседей произошло убийство.
— Да, я знаю. Ты же мне рассказывала. — Он против воли напрягся, потому что потерей памяти Соня не страдала.
— Нет-нет. Моих соседей никто не убивал. Это вчера выяснилось, и Настя с Денисом как раз приехали, чтобы мне про это рассказать. Просто ночью в квартире Галактионовых убили моего научного руководителя, профессора Ровенского, и так получилось, что я его нашла.
Соня рассказывала Феодосию обо всем, что произошло с ней вчера, ночью и сегодня утром, а он слушал ее, напряженно размышляя.
Могло это быть совпадением или нет? Может быть, нападения на него все-таки связаны с теми странными делами, которые творятся в Сонином подъезде? За два с половиной миллиона долларов убить могут легко и непринужденно. Но при чем тут он, Лаврецкий? Он знать не знает ни о какой книге, да и про английского поэта Блейка имеет самое смутное представление. И все-таки два покушения на его жизнь случились после того, как он познакомился с Соней Менделеевой. Означает это что-то или нет?
Внезапно он услышал в трубке звон разбитого стекла и следом за этим испуганный вскрик Сони:
— Боже мой! Нет. Мамочки.
— Соня, что случилось? — заорал он так истошно, что на его крик прибежала с кухни испуганная мама.
— Пожар. Кто-то бросил мне в окно бутылку с горящей смесью, — сказала в ответ Соня и отключилась.
Феодосий выскочил в коридор, заметался, судорожно хватая то куртку, то ботинки, то ключи от машины.
— Мама, пиццу с Наташкой съедите сами, — бросил он ничего не понимающей маме. — Кино отменяется. Когда приду — не знаю.
Ужас гнал его по пустынным воскресным улицам так быстро, что на поворотах машина визжала и шла юзом.
Как только он выехал за ворота, он сразу вызвал пожарных, сообщив Сонин адрес, и теперь снова и снова нажимал кнопку вызова, но она не брала трубку. Воображение рисовало страшные картины, от которых Феодосий обливался потом.
Мелькнула и пропала мысль о том, что не было лучшего способа выманить его из убежища его собственного дома, чем бросить коктейль Молотова в окно Соне. Сейчас он не думал о своей безопасности, только о ее, а это значит, что в подъезде ее дома его вполне мог ждать неведомый убийца. Впрочем, даже это сейчас было неважно.
До Сониного двора он добрался минут за девять, не больше, хотя и это время показалось ему вечностью. Во дворе стояла пожарная машина, толпился народ, в окне второго этажа, там, где находилась кухня, зияла большая черная дыра, однако языков пламени было не видно.
Феодосий выпрыгнул из машины, кинулся к спокойно стоящим пожарным.
— Вы почему ничего не делаете? Там же человек.
Пожарный смерил его оценивающим взглядом с ног до головы и вдруг усмехнулся:
— Этот ваш человек сделан из стали. И нервы у него, надо признать, крепкие. Пожар потушила самостоятельно, еще до нашего приезда.
— Как?
— А как в книжках учат. Одеялом. Когда в окно бутылка прилетела, хозяйка квартиры не растерялась, сбегала в спальню, притащила одеяло с кровати, накинула сверху, а затем полотенцем начала хлестать, пока огонь не потух. Ни водой не заливала, ни сквозняков не устраивала, все четко, по инструкции. Все бы так решительно действовали. Так что нам тут делать нечего. Сворачиваемся мы, а не бездействуем.
Феодосий устремился в подъезд, взлетел по лестнице на второй этаж, ворвался в квартиру, дверь в которую была открыта. Там тоже толпились люди, но он выхватил взглядом Соню. Целая, невредимая и относительно спокойная, она давала показания. Вот же молодец девочка.
Для Сони появление Лаврецкого не осталось незамеченным. Она чуть повернула голову, легонько кивнула, то ли сообщая, что она его видит, то ли отвечая самой себе на какой-то внутренний вопрос.
Он приехал. Он был здесь. Он бросился на помощь.
Феодосий в ответ улыбнулся, разве мог он не примчаться, когда за несколько дней эта женщина словно стала частью его самого.
Чтобы не мешать, он обошел квартиру, в которой ничего не изменилось со вчерашнего утра, когда он покидал ее после бурной ночи.
В комнатах царил порядок. Все вещи лежали на своих местах. Интересно, злоумышленник, закинувший бутылку с горючей смесью, осознанно выбрал кухню, зная, что хозяйка имеет привычку частенько там сидеть, рядом со своей любимой кофемашиной, или действовал случайно? А может, он и вовсе увидел Соню в окно?
Тогда получалось, что он не просто хотел устроить пожар, чтобы отвлечь Соню или его, Феодосия, от чего-то важного, а реально хотел нанести Соне вред? Убить? Но за что? Или неведомый преступник считал, что в ее квартире находится он, Лаврецкий? Так на кого же объявлена охота, на него или на Соню?
Постепенно народу в квартире становилось все меньше, и наконец Лаврецкий с Соней остались вдвоем. Она подошла к нему, уткнулась носом в грудь.
— Я так испугалась.
— Ты — герой. — Он поцеловал ее в теплую макушку, от которой пахло почему-то летом, солнцем, сохнущим в сарае сеном.
Представив ее на сеновале, он задышал тяжело, чуть приоткрыв рот, как запыхавшаяся собака, потому что ему остро захотелось на этот сеновал, с которого он не выпустил бы ее несколько дней, не меньше.
— Ты удивительная. — В его голосе было столько нежности, что Соня подняла голову, посмотрела прямо ему в глаза, в которых отражалась и нежность, и любовь, которая бушевала у него внутри. Впервые за столько лет. — Я не знаю другой такой женщины, которая не растерялась, не кинулась бежать, а вступила в борьбу с огнем и победила пожар, даже не вызвав пожарных.
— Я решила не медлить, — объяснила она. — Я знала, что ты догадаешься набрать 01, поэтому побежала за одеялом. Это моя квартира, здесь все напоминает о маме и папе, и я старалась спасти то, что мне дорого. У меня получилось, только линолеум немного прогорел. Жалко, я только в прошлом году сделала ремонт.
Она опустилась на корточки, погладила рукой черную, отчаянно воняющую дыру в полу и вдруг заплакала, громко, навзрыд, как плачут дети.
— Я постелю тебе новый линолеум. Прямо завтра, с утра. Только не плачь. — Феодосий принялся целовать ее покрытое слезами лицо. Губы его становились все настойчивее, потому что он не мог удержаться, такие сильные чувства она в нем вызывала.
— А стекло? Как я буду ночевать с дыркой в окне?
— А стекло вставим сегодня. Сейчас я позвоню на работу. Приедет специально обученный человек и все сделает. Вот только ночевать ты здесь не будешь. Тебе нельзя оставаться в квартире, потому что тот, кто кинул бутылку, может вернуться.
Соня посмотрела на него, и он не знал, чего больше было в ее взгляде — испуга или любопытства.
— А кто он, тот человек? — спросила она. — Я не понимаю, что вообще происходит вокруг меня. Такое чувство, что я втянута в какую-то криминальную драму, в которой мне отведена чуть ли не главная роль, но мне при этом забыли показать сценарий. Кто-то думает, что книга Блейка у меня? Но зачем тогда поджигать квартиру, ведь она может сгореть?
— А она у тебя? — зачем-то спросил Феодосий, хотя ему не было дела ни до какой книги. Единственное, что его интересовало, — это Соня.
— Разумеется, нет, — голосом оскорбленной добродетели ответила она.
— Ну, и незачем об этом думать.
Он встал и потянул ее за руку, поднимая с пола.
— Давай, собирайся. Надо позвонить Денису и рассказать ему, что случилось, а потом взять то, что тебе понадобится в ближайшие несколько дней. А я пока вызову стекольщика.
Сонин брат появился через двадцать минут, а вместе с ним девушка, с которой у него, кажется, наметился роман.
Лучший шеф-повар Лаврецкого был любвеобильным малым, и пассии у него появлялись и исчезали с регулярной периодичностью, однако сейчас, при беглом взгляде на эту пару, становилось ясно, что у них все серьезно. Серьезнее некуда. Почему-то от понимания этого факта у Феодосия поднялось настроение. У него тоже все было серьезнее некуда, и это казалось хорошим предзнаменованием.
Девушка по имени Настя квохтала вокруг Сони, ужасалась дырам в стекле и полу. Расспрашивала о деталях и восхищалась Сониной смелостью. Денис был мрачен и сосредоточен.
— Ты понимаешь, что это значит? — спросил он у Лаврецкого.
Тот отрицательно покачал головой:
— Нет. Я только знаю, что за последнюю неделю Соня нашла сначала трупы двоих соседей, а потом своего научного руководителя. При этом соседи умерли естественной смертью, а руководителя кто-то зарезал. Меня дважды пытались убить, а у нее сегодня подожгли квартиру.
— Про стрельбу я слышал, — сказал Денис. — Про второй случай нет.
— Подпилили гайки на колесах машины. Думал, хулиганы, оказалось, нет.
— Считаешь, что это связано? С Соней?
— А шут его знает, — честно признался Феодосий. — Может, да. Может, нет. Но я принял меры. Разберемся.