Феодосий, впрочем, и не настаивал. Все эти дни, безумно счастливые, максимально тревожные, он, что называется, спинным мозгом чувствовал, что за ним следят. Интересно, что опасения за свою жизнь он при этом не испытывал. Тот, кто ходил за ним по пятам, не собирался убивать. Он только собирал информацию. Это Феодосий ощущал своим внутренним чутьем, которое у него было воистину звериным. Вот только вычислить этого человека или заметить его не мог, как ни старался.
Слежка продолжалась чуть меньше недели, а потом вдруг пропала.
Лаврецкий и сам не мог объяснить, откуда он это знает. Просто в субботу вышел утром из дома, выехал за ворота и где-то на полпути до работы понял, что сегодня за ним нет хвоста. Из этого обстоятельства могли вытекать два следствия. Первое, маловероятное, что его наконец-то оставили в покое. И второе, малоутешительное, что неведомый преступник наконец точно придумал, где и как его убьет.
Феодосий снова прислушался к себе, в который уже раз убеждаясь, что страха внутри нет и предчувствия скорой смерти тоже. Что это значит? Планы его врага изменились? Или это Лаврецкий утратил свое знаменитое чутье, расслабившись от наслаждения, даруемого ему Соней? Нет, он был собран и мыслил четко. Голова его работала как часы, и в теле не было ни капли расслабленности, как будто он находился на спецзадании. Что тогда? Понимания не было, слежки и предчувствия опасности тоже. Странно.
Он доехал до работы, хотел было, плюнув на предосторожности, оставить машину перед входом, но не стал изменять заведенному самим же правилу — загнал за ворота. Вылез из машины, привычно взглянув на слуховое окно дома напротив. Оттуда ему точно не могла больше грозить опасность. Сашка Веретьев хорошо знал свое дело.
Феодосий чуть усмехнулся, зашел в офис, поднялся по лестнице. В приемной, несмотря на выходной, поливала цветы так и не уволившаяся Светлана.
Подобная стойкость характера независимо от формы ее проявления всегда вызывала у Лаврецкого уважение, поэтому он улыбнулся девушке довольно доброжелательно. Поползновений в его сторону не делает, и ладно. Пусть работает дальше.
В ответ на его улыбку девушка дернулась, да так сильно, что вода из лейки потекла тонкой струйкой не в цветочный горшок, а на пол. И с чего это бы ей так нервничать?
Феодосий прошел в свой кабинет, повесил в шкаф куртку, сел за стол. Где-то в затылке опять возникло ощущение, нет, не опасности, скорее тревоги. Уж где-где, а в кабинете ему точно ничего не угрожало.
Феодосий осмотрелся по сторонам, чтобы понять, отчего у него холодеет затылок и свербит за грудиной. Так, в ЕГО кабинете совершенно точно был посторонний. Лаврецкий и сам не смог бы объяснить, откуда у него взялась такая уверенность, но в том, что здесь побывал кто-то чужой, не было сомнений.
Он вскочил со стула и прошелся по кабинету, медленно, как волк, поворачивая голову и внимательно осматривая все до мельчайшей подробности. Открыл все дверцы и выдвинул все ящики. Так, из шкафа со стеклянной дверцей исчезла початая бутылка коньяка и две рюмки. Из нижнего ящика тумбочки расческа, обычная пластмассовая расческа, которой он пользовался раз в год, не чаще. Из шкафа — фирменная жилетка с логотипом его сети ресторанов. Ее он надевал иногда, когда спускался на производство. Пожалуй, все. Хотя нет. Еще ботинки. Летние ботинки, которые он когда-то переодел, потому что промочил ноги, да так и оставил на работе. Интересно, кому и зачем понадобился этот странный набор.
В груди чесалось и свербило, потому что отгадка была совсем рядом, но хлопнула дверь, и Феодосий сразу отвлекся от своих размышлений, недовольно посмотрел на вошедшего. На пороге стоял начальник его IT-отдела, отвечающий за бесперебойную работу компьютерной сети и всего, что было с ней связано.
— Чего тебе, Костя? — недовольно спросил Лаврецкий, потому что загадка случившейся в его кабинете идиотской кражи волновала его сильнее, чем он готов был признаться даже самому себе.
— Феодосий Алексеевич, я тут небольшое расследование провел, — сказал тот тихо и решительно одновременно.
— Что ты сделал?
— После того случая со стрельбой на стоянке я решил проверить все компьютеры, — ответил Костя. — Вы мне, конечно, не поручали, но я решил, что в таком деле лучше, как говорится, перебдеть. Лично я не хочу, чтобы вас убили, вы уж извините. Вот и подумал, что каждый должен на своем месте смотреть в оба и шевелить мозгами. В общем, я все эти дни по вечерам оставался и по сетке компьютеры смотрел. Доступ у меня есть, так что, сами понимаете, не проблема.
— Ну и что, нашел что-нибудь? — спросил Лаврецкий с внезапно возникшим интересом.
Костя был человеком спокойным и немногословным. Если бы он ничего не нашел, то просто не стоял бы сейчас на пороге.
— Да как сказать. Про стрельбу или другие непотребства ничего не было. Врать не буду. Но вот инструкцию по изготовлению коктейля Молотова один из наших сотрудников искал. Причем довольно долго и обстоятельно. Не знаю, имеет ли это отношение к делу, но на всякий случай я решил доложить. Не хватало еще, чтобы у нас тут пожар устроили.
Феодосий сразу представил черную дыру на выжженном линолеуме Сониной кухни. Ей в окно как раз бросили бутылку с зажигательной смесью, и до сих пор полиция так и не нашла человека, который это сделал. Соседи видели убегавшего подростка в кофте с капюшоном, но кто это был, не было ни малейших догадок. Получается, к нападению на Сонину квартиру действительно имел отношение кто-то из компании Лаврецкого? И кто же?
— И в чьем компе ты это обнаружил? — Феодосий старался никак не выдать охватившего его нетерпения. Неужели совсем скоро он будет знать, кто тот негодяй, с которым связаны все неприятности последних недель?
— В Светином.
Феодосию показалось, что он ослышался.
— В чьем?
— В компьютере Светланы, вашего секретаря.
Лаврецкий озадаченно смотрел на Костю.
Светлана? Его пустоголовая вертихвостка-секретарша искала рецепт коктейля Молотова? Зачем?
Догадка, внезапно вспыхнувшая в мозгу, была такой очевидной, что Феодосий даже застонал от того, что не подумал об этом сразу.
— Света! — заорал он, подскочил к двери, шарахнул ею об стену так, что с потолка что-то посыпалось.
Секретарша уже не поливала цветы, а сидела за столом и при его появлении снова вздрогнула и задрожала всем телом, как преступник, застуканный на месте преступления. Если до этого Феодосий еще в чем-то сомневался, то теперь, глядя на ее жалкое лицо, больше не испытывал никаких сомнений. Пожар в квартире Сони устроила именно она.
— Это ты? — тихо спросил он, сдерживаясь из последних сил, чтобы не отправить кулак в это бледное, круглое кукольное лицо. — Это ты бросила бутылку Соне в окно? Только не отпирайся, я и так это знаю.
— Я. — Она скривилась и заплакала. Заскулила, словно выброшенный на улицу щенок. — Я ее ненавижу. Это она вас у меня отняла. Так все хорошо шло. Вы уже были мой, совсем мой, а она пришла и все испортила. По какому праву?
— Света, я тебе, кажется, ничего никогда не обещал. Я с тобой просто спал, потому что ты делала для этого все возможное. Я не оправдываю свое поведение, наверное, я — скотина, но я никогда не говорил тебе, что я тебя люблю. И в наших с тобой отношениях Соня ничего не меняет, потому что и отношений-то никаких нет. И не было. Она — женщина, на которой я женюсь, и в моей жизни больше никогда не будет таких, как ты. И никакие костры не могут это изменить.
— Ну, конечно. — В глазах Светланы полыхнул огонь ненависти. — Она — белая кость, интеллигентка, преподаватель в университете, свободно говорящая по-английски. Руки-веточки, шейка тоненькая, вот-вот гляди голова оторвется. А я — пролетариат. Куда нам до господ?
— Вот только классовых различий не надо, — усмехнулся Феодосий. — У тебя, насколько я помню, мама — учительница в школе, а папа — инженер на заводе. То, что ты книг не читаешь и предпочитаешь в секретаршах сидеть, а не карьеру делать, так это только твои проблемы. Вот что, чучелко. В полицию я тебя сдавать, пожалуй, не буду. Жалко мне тебя, дуру. И маму твою жалко. Так что собирай свои манатки и убирайся отсюда. Вот только есть у меня к тебе одно предупреждение и один вопрос. Предупреждение касается того, что, если ты в своей поганой жизни хотя бы случайно подойдешь к Соне ближе чем на триста метров, я тебе ноги выдергаю. Ты меня знаешь, я не шучу. Ты в этом городе ни работы не найдешь, ни личную жизнь не устроишь. Запомнила?
Светлана затравленно посмотрела на него и кивнула.
— Молодец. А теперь вопрос. Быстро и обстоятельно рассказываешь, как именно ты это сделала.
Светлана судорожно подышала широко открытым ртом, успокаиваясь. Судя по всему, она осознала, что дешево отделалась, и спорить не собиралась.
— Вы сказали, что у вас встреча с женщиной. Я проследила и увидела, что вы в нашем кафе сидите с этой… — Она снова сделала глубокий вдох. — Потом на следующий день вы сказали, что влюбились. Я проследила за вами, вы поехали к ней домой. В общем, я выследила, в какой квартире она живет, и решила отомстить. Понятно, что я бы в жизни не осмелилась ей напрямую что-то сделать. Ударить там или кислотой облить. — Теперь передернулся Лаврецкий. — В общем, придумала бросить ей в окно коктейль Молотова. Нашла в Интернете рецепт, это не сложно оказалось сделать.
— Да уж, пара пустяков. Поджечь квартиру человека.
— Я ночью приехала. Во дворе никого не было сначала, и я все ходила по тротуару туда-обратно. Я не знала, в каком окне спальня. Да и вообще, страшно мне было. Думала, человек спит, даже не поймет, что происходит. Нечестно это, даже шанса на спасение не оставить.
— Да ты, Света, оказывается, сострадание имеешь. — Ненависть бушевала в крови Лаврецкого так сильно, что он даже руки сунул в карман, чтобы не сжимать кулаки в бессильной ярости.
Картина, как эта дуреха ходит взад-вперед по тротуару, раздумывая, бросить ли ей адскую смесь в окно спящей Соне, стояла перед глазами.