ло. А что, сам не знаю…
— Зато я знаю! Ты беспутный повеса, развратник, блядун, вот ты кто, милорд Саксский. Ты уже весь растратился раньше времени. Тебя истощили, высосали и лишили мужественности все эти гаремные потаскухи, на которых ты залезал, они выжали тебя, как лимон. Да ты точно сифилис подхватил от всех проституток, которых имел, а то еще хуже — поддался мавританскому пороку и так полюбил хорошеньких мальчиков, что ни одна женщина тебя возбудить не может. Что ж, возвращайся к своим педерастам. Видеть тебя больше не желаю. Никогда, никогда, никогда! Теперь уходи!
— Только после того, как увижусь с Альмерой и сыном.
Вдруг до нее дошло, что он по-прежнему остается в ее власти. Она отступила от него, и отталкивающе хмурый вид ее сменился коварной улыбкой.
— Ты угрожал мне, Рори Махаунд. Потому что тебе удалось при потворстве этой суки Фортескью увидеть меня с Фаялом, ты думаешь — меня можно шантажировать. Ты грозился пойти к моему мужу, и, хотя я ненавижу этого полоумного старого пердуна, я не позволю, чтобы про меня снова распространяли сплетни. И теперь, Рори Махаунд, ты будешь держать язык за зубами, если хочешь еще увидеть Альмеру и это драгоценное отродье, которое ты называешь сыном. Я придушу ее шнурком и удавлю маленького ублюдка подушкой… Не думай, что я не посмею этого сделать, если про Фаяла узнают.
— Я помню Хуссейна. Ты способна на это.
— Можешь не сомневаться, — она погрозила ему кулаком.
— Но ты их не тронешь. Я тоже могу пригрозить. Если хоть пальцем тронешь кого-либо из них, я сделаю хуже, чем подмочу твою репутацию. Я убью тебя. Ты достаточно хорошо меня знаешь, я способен на это. Да, я убью тебя, и, Бог свидетель, ни одна женщина не заслужила того, чтобы ее убили, больше, чем ты.
— Тогда договорились, милорд Саксский. — Кулаки ее разжались, и она поставила руки в боки.
Вдруг до нее дошло, что она стоит перед ним совершенно голая. Мэри схватила свое платье с раскиданных на кровати простыней и прикрылась им.
— Я не трону Альмеру с гаденышем. А ты держи язык за зубами.
— Договорились, миледи Клеверден. Мое молчание за их безопасность. Но прежде чем уйти, я увижусь с Альмерой и поговорю с ней.
— И предупредишь ее? О, нет! Ты уйдешь сейчас же, или я высуну голову в окно и закричу, что ты меня насилуешь. Караульный тут же прибежит на крик. Ты не увидишь ни Альмеры, ни ребенка.
Он подошел к двери маленькой гостиной. Откинул запор, который так и не понадобился, и, положив руку на ручку двери, обернулся, снял шляпу и, взмахнув ею, отвесил низкий поклон.
— Позвольте мне, миледи, поздравить вас. Вы, несомненно, самая непревзойденная распутница, с которой я когда-либо имел несчастье встретиться.
Она отвесила ему такой же низкий и официальный реверанс, как и он.
— Позвольте мне, милорд, отплатить вам таким же комплиментом. Вы, несомненно, самый красивый мужчина, с которым я когда-либо имела несчастье встретиться, и остаток жизни я проведу, сожалея о том, что вы не настоящий мужчина. Нет более презренного существа, чем то, которое ходит на двух ногах, между которыми мотается безвольная веревка. Прощайте, милорд Саксский, наши пути никогда больше не пересекутся.
— Ах, пересекутся. Просто должны. И когда это произойдет, берегитесь, миледи. Я покажу вам еще раз, что такое настоящий мужчина.
— Хвастун! — Было ее последним словом, перед тем как он закрыл дверь.
Глава XXXVII
Рори ехал шагом по пыльной Шарлотт-стрит, которая теперь почти полностью погрузилась в предвечернюю тень. Его короткая вспышка гнева на леди Мэри обернулась злобой на самого себя. В конце концов, она, возможно, права. Неужели он растратил в распутных эксцессах казавшиеся неисчерпаемыми резервы своей силы? Неужели он, как обвиняла его Мэри, так часто изливал свою мужественность в любое приемлемое вместилище, оказавшееся под рукой, что совсем ничего не осталось? Неужели возможно, чтобы он, такой молодой, полностью спалил себя? Боже упаси! Неужели он превратился в оболочку, выжатый лимон, как она удачно выразилась, совершенно лишенный сока, который использовали и собираются выбросить на помойку? Нет, нет! С ним такого не может случиться, только не с ним.
Успокаивало его лишь одно, хотя утешительного в этом было мало. Он никогда, ну едва ли когда-нибудь тратил свое семя на ужеподобных худых мальчиков с искусанными губами, которых было такое множество при мавританских дворах. Нет, черт возьми! В этом он невиновен, хотя не то чтобы совсем невиновен. Была же та оргия, в которой также участвовали Тим и Джихью. Но такие случаи были редки в его жизни, и уж тем более не были пристрастием или необходимостью. В конце концов, взгляните на Бабу и Мансура. Они увлекались этим время от времени для разнообразия — это вполне естественное занятие в Марокко, — однако их мужественность от этого не страдала. Рори был рад хоть этим уличить свою мучительницу в неправоте.
Возможно, продолжал он спорить с самим собой, не все еще потеряно. Он может дать себе зарок воздержания на некоторое время и посмотреть, пополнит ли полный отказ его пустые резервуары. Увы, несмотря на то, что его физические возможности казались парализованными, его страсть была по-прежнему сильна.
С людной Шарлотт-стрит он повернул коня в узкий переулок и понял, что направляется назад к дому Мэри Фортескью. Он, казалось, всегда искал у нее защиты. Чуть-чуть не доехав до угла, он заметил, как из темной ниши появилась фигура. Это была женщина, целиком закутанная в темную одежду, в руках у нее был сверток. Когда он почти поравнялся с ней, она отбросила чадру, закрывавшую лицо. Он остановился, узнав знакомый жест, которым обычно мавританские женщины открывают свои лица.
— Альмера.
— Мой господин. Прости меня, мне надо увидеться с тобой. Я подслушивала под дверью. Я боюсь. — Она внимательно посмотрела в обе стороны переулка и, никого не увидев, подняла завернутый в материю сверток к Рори, который подставил руки, чтобы взять его.
— Тебе нечего бояться, малышка.
Рори откинул складки материи и увидел лицо своего сына. Ему показалось, что он выглядел как все младенцы, однако он отметил, что у мальчика была белая кожа, сильные и здоровые ручки и ножки и на голове золотились жидкие пучки светлых волос. Рори испытал чувство, поразившее его самого. Вес и тепло свертка в руках давали ощущение собственного достоинства. Ведь это была его плоть и кровь, которую они сотворили вместе с девушкой, стоящей сейчас рядом с ним. Он отдал ребенка Альмере, вдруг почувствовав всю хрупкость этого свертка.
— За себя я не боюсь. — Альмера протянула руки, чтобы взять ребенка. — За Исмаила тоже. Я смогу его защитить, а вот за тебя я боюсь. Она может тебе навредить.
Он нашел в себе силы улыбнуться.
— У меня все еще есть то, чего она добивается; она не навредит мне, во всяком случае, до тех пор, пока не получит это, а судя по тому, как дела обстоят сейчас, будет это не скоро.
— Я тоже этого хочу, милорд. Ох, возьми меня с собой!
Перспектива снова иметь Альмеру под рукой была заманчивой, но куда же он с ней денется? Конечно, не к Мэри Фортескью с ее собранием крикливых девиц, не в Мелроуз, где Мараю следовало опасаться еще больше, чем леди Мэри, и не на «Шайтан», где она будет единственной женщиной среди грубой матросни. Возможно, он мог бы взять ее к Элфинстону, но это вызовет уйму разговоров: служанка леди Мэри под покровительством вновь прибывшего работорговца.
— Сейчас я не могу, Альмера. А в том деле, которого ты жаждешь вместе с леди Мэри, боюсь, я буду бесполезен. Со мной что-то произошло. Не спрашивай почему, но я хуже любого евнуха из сааксских гаремов.
Он соскочил с коня, чтобы обнять ее. Долгих объятий не получилось, они были прерваны вывернувшей из-за угла телегой, запряженной быками.
Рори подождал, пока телега проедет, затем поцеловал Альмеру.
— Возвращайся домой, малышка. Сейчас тебе там ничего не угрожает. Дай мне все обдумать. Я найду безопасное место для тебя и Исмаила. Если бы ты вдруг исчезла, за тобой бы устроили погоню. Доверься мне, Альмера. Я обо всем позабочусь. Береги моего сына. Аллах милостив, он защитит тебя, и я тоже. Теперь иди, пока тебя не хватились, и знай: я люблю тебя. Всегда любил, а теперь люблю вдвойне, потому что ты мать Исмаила.
Он отпустил ее, сел в седло и ускакал прочь, чувствуя тепло ее пальцев на своей руке. В конце переулка он оглянулся и увидел черную фигуру с опущенными плечами, заворачивающую за угол. Всепоглощающее желание броситься назад и увезти ее с собой овладело Рори, но он не поддался ему и повернул коня в сторону дома Мэри Фортескью. Он нашел ее сидящей в гостиной наверху с выражением суровой решительности на лице.
— Твой слуга Кту здесь. Он был на корабле; капитан Джихью просил передать, что там все в порядке.
— Ты смогла понять его?
— Фаял перевел мне. Ну сядь же, Бога ради, и отдохни. Весь день мотаешься, как проклятый, и так ничего и не добился.
— Точно! Что же случилось со мной? Вдруг за одну ночь я превратился в евнуха. Старик Гарри умер. Он больше не встает по стойке смирно.
— Что, видимо, и обнаружила миледи Клеверден, судя по выражению твоего лица. Держу пари, она потерпела такую же неудачу, как и я.
— Именно, — он глуповато улыбнулся. — Маленький негодяй мертв.
— Ну, он далеко не маленький и, уж конечно, не мертв. Я знаю, что с ним стряслось, и поставлю его на ноги так скоро, что и глазом не успеешь моргнуть. Это все чертова Марая со своим проклятым обэ. Клянусь, он встанет на нее в любое время, когда она пожелает, но ни на кого другого. Мы займемся этим, дружок. Если она навела на тебя порчу, чтобы приберечь старика Гарри для себя, мы сделаем еще один шаг и снимем эту порчу. Гляди, Рори, — она приподняла юбку своего темного костюма. — Я уже готова ехать с тобой в Мелроуз, хотя ты ничего и не замечаешь. Перекусим, а потом смело бросимся в атаку на эту ведьму. Ничего не бойся. Мама Фиби скоренько расправится с этой девчонкой. Дьяволица, говоришь? Ладно, а у Мамы брат — сукуй. Старый греховодник всегда шныряет у черного входа, вымаливая себе обед. Настала пора ему расплатиться со мной за все кушанья, которые он у меня выклянчил. Старый дурак и его молодой подлиза, который всегда шляется с ним, как раз сейчас обретаются на моей кухне. От обоих воняет, как от помойки, и мне потребуется бельевая скрепка на нос, чтобы стоять рядом с ним, но зато старик сможет поставить на место эту шоколадную негодницу. У него целая сумка сушеных листьев, крысиных черепов и петушиных перьев, так что он ко всему готов.