Самое печальное, что умом Генрих понимает, что Артур прав. Действительно, желай от Джули действительно правильных вещей — помог бы её поймать. Глядишь, через пару лет Агата бы и её отмолила.
— Артур, — Генрих окликает архангела, когда тот, качнув головой, шагает к двери камеры. Тот оборачивается, всем своим лицом выражая заинтересованность.
— Ты все это мне сейчас говоришь почему? — произносит демон, пытливо глядя в лицо собеседнику. На самом деле хочется все-таки услышать, что не все еще потеряно.
— Твоя судьба еще не решена, если ты об этом, — Пейтон расправляется с надеждами без особой жалости, — тебе повезло, что мисс Виндроуз проявила силу Орудия сейчас. Значит, мы можем провести совещание в расширенном составе. А говорю я все это тебе, Хартман… потому лишь, что отчасти тебя понимаю.
Генрих недоверчиво уставился на Артура, ожидая, что он пояснит это заявление, но тот махнул ему рукой и вышел из камеры, оставляя демона наедине с собой.
Вопрос доверия (2)
— Где Анджела? — спрашивает Артур, сразу как заходит в кабинет.
— Отлучилась, у них там какое-то ЧП, — кратко отзывается Кхатон. Он то ли развлекается, то ли тренируется, над его ладонями кружат, меняют свою форму и сталкиваются маленькие сферы из темной воды.
Джон дремлет в углу на диванчике. По идее, в кабинете Артура есть несколько кресел, можно даже устроиться на подоконнике — если набраться решимости.
Агата садится рядом с Джоном. Он приоткрывает один глаз, устало ей улыбается.
— Сильно устал? — тихо спрашивает Агата. Джон неопределенно пожимает плечами.
— Сложно сказать, — отвечает, снова прикрывая глаза, — просто настроение ни к черту. Ну и две смены на ногах… Устал, да.
— Ты не говорил, что был в Триумвирате, — шепотом замечает Агата.
— А ты спрашивала? — Джон слегка ухмыляется, поглядывая на неё сквозь ресницы. — Как же не задевать прошлого, не терять непредвзятости?
— Если ты хочешь услышать, что ты прав, — да, ты прав, Джо, — Агата терпеливо растягивает губы в улыбке.
— Пойдем-ка, — Джон встает на ноги, прихватывает Агату за руку, выводит на взлетную площадку. Поздно. Уже чертовски поздно. Небо уже засеяно звездами. Прохлада окутывает Агату будто шелковое одеяло.
— Иди сюда, — Джон свешивает ноги с края площадки, тянет Агату к себе.
— Я высоты боюсь, — Агата боязливо поглядывает вниз — кабинет Артура находится на просто чудовищной высоте девяносто четырех этажей. Высотки в Чистилище не редкость, в конце концов, именно благодаря им при высокой плотности населения чистилищным работникам удается работать, не сидя на головах друг у друга. Многослойность измерений решает далеко не все проблемы.
— А я дам тебе упасть, да? — фыркает Джон, и Агата сдается. Присаживается рядом, и Джон приобнимает её за плечи, явно согревая. Уровень внимательности у него высочайший.
— Ты выглядишь расстроенной, — замечает Джон, и Агата пожимает плечами. Ей не хочется разъяснять свои чувства, для этого их придется вытаскивать наружу, а сейчас в темном уголочке души они хотя бы доставляют минимум неприятных ощущений.
— Лучше ты расскажи, почему у тебя настроение ни к черту, — удачный повод уклониться от объяснений находится довольно легко.
Джон характерно мрачнеет, недовольно вздыхает:
— Вообще, я не очень об этом хочу распространяться.
— Почему?
Джон молчит пару минут, затем снимает свою руку с плеча Агаты и ежится, будто замерз сам.
— Я не хочу каким-то образом вмешиваться в твои отношения… с Хартманом, — наконец произносит он, — мне кажется, это с моей стороны будет и нечестно, и очень субъективно.
— Нечестно? — удивленно переспрашивает Агата. — Почему?
— Рози, я не хочу играть на таком поле, — с отчаянием в голосе отрезает Джон, — просто не хочу, это и тебе причинит боль, и я при этом окажусь… Нет, это нечестная игра, я так не буду…
— Так, стоп, — Агата ловит его за ладони, пытаясь успокоить, — вот сейчас по порядку, мистер Миллер, потому что я уже вообще перестала понимать, о чем вы. Ты знаешь что-то, что меня может ранить?
Джон прячет глаза, передергивая плечами.
— Очень вероятно, — тихо отзывается он.
— И это повлияет на мои отношения с Генри? — уточняет Агата. Никаких комментариев, что сейчас она сомневается в самой правильности этих отношений. Ничего она сейчас решать не будет, пока ничего не обдумала. Но сейчас, кажется, нужно уже трезво взглянуть на вещи. Без розовых очков влечения на глазах.
Джон выглядит несчастным, будто его зажали в угол. Просто кивает, ничего не говоря.
— Знаешь, если непредвзятость ничего не стоит без знания о том, с кем имеешь дело, то чего стоят отношения, если в них есть какие-то иллюзии и недомолвки? — тихо спрашивает Агата.
Джон вновь пожимает плечами.
— Я тебя говорить никак не заставлю. Но если ты скажешь, я буду ощущать себя более объективной.
— Не надо было вообще об этом заговаривать, — бормочет Джон, высвобождая из пальцев Агаты одну свою ладонь и прикрывая ею глаза, будто собираясь с мыслями.
— Но ты уже сказал, — Агата улыбается.
— Я тебе скажу, — будто решая для себя что-то, произносит Джон, — но только после того, как ты мне скажешь, почему расстроена ты. Потому что потом ты со мной говорить, наверное, уже не захочешь.
— Джон, ты какой-то пессимист, — Агата качает головой, но по выражению лица Джона понимает, что он абсолютно серьезен. Теперь её очередь ежиться и скрещивать на груди руки в попытке защититься от самой себя.
— Этот вечер должен был закончиться не так, — отстраненно замечает она, — да — под звездами, но… не с тобой, прости, Джо.
— Я помню, — Джон невозмутимо пожимает плечами, — понимаю, да. Разочарована?
— Да, — честно отвечает Агата, — но не тем, что я тут с тобой, правда. А тем, что ради бывшей любовницы он довольно легко распрощался с нашими с ним планами. Это так эгоистично сейчас об этом думать, когда у него столько неприятностей, но… но он поступился испытательным сроком. Ради другой женщины. Стоят ли наши отношения хоть жалкий пени после этого?
— Мда, — Джон растерянно смотрит на Агату, — знаешь, можно я все-таки ничего не скажу, а? Кажется, это сейчас может оказаться последней каплей, а я не хочу становиться причиной…
— Джо, ты обещал, — сердито хмурится Агата, — я сейчас хочу принять максимально правильное решение. О какой правильности речь, если я чего-то не знаю.
Сейчас, когда она снова растравила этот вопрос для себя, когда внутри будто по сообщающимся сосудам переливается горечь, особенно обидно будет, если её искренность окажется не взаимной.
— Тут долгий разговор, на самом деле, — судя по тону, Джон по-прежнему надеется уклониться от беседы.
— Я не вижу Анджелы на горизонте, так что, думаю, мы можем потратить некоторое время.
Последний путь для отступления перекрыт. Что дальше, Джо?
— Ох, — Джон вздыхает и переплетает на коленях пальцы, явно пытаясь сосредоточиться, — ладно. Слушай. Дело, в общем, в том, что некогда я соблазнил жену Хартмана.
— Ты? — Агата пытается составить в своем понимании мира Джона — который за семь лет их знакомства ни разу не был замечен в компании девушки иначе чем по работе, — и образ соблазнителя чужих жен. И потом, сколько в таком случае Джону лет вообще?
— Не перебивай, я не особо хочу это все рассказывать, — недовольно морщится Джон и, когда Агата виновато кивает, продолжает, — я был священником в смертной жизни. Довольно паршивым священником, чтоб ты понимала. Имел пагубную слабость к женщинам, соблазнял всякую симпатичную леди из моего прихода, замужнюю или нет. Мне особенно даже напрягаться не приходилось.
В это было легко поверить. Многие ли женщины смотрели на эти губы или в эти хрустально-прозрачные глаза и испытывали исключительно эстетическое восхищение, которое чувствовала Агата? Многие ли думали схватиться за карандаши? Вполне вероятно у других женщин были более здравые желания.
— Так вот. Жена Хартмана тоже была одной из тех женщин, которых я затащил в постель, — продолжает Джон, и его лицо будто закаменело, — его частенько не было дома, а жена дома была… И в один прекрасный раз он нас поймал.
В этот момент Джон замолчал на несколько секунд, собираясь с мыслями.
— В общем, умер я, не успев даже слезть с постели. Хартман проломил мне голову кочергой. Придушил жену. После этого у него помутился рассудок, и он почти год в Лондоне соблазнял замужних женщин, а потом убивал их — за неверность. Его поймали — повесили. Вот тут мы с ним и встретились снова.
— Ты тоже грешил? — тихо спрашивает Агата, пользуясь его паузой, и Джон качает головой.
— Нет. В Чистилище я по-новому взглянул на вещи. Я тогда вообще воздерживался от близости с женщинами. Работал сборщиком душ. Ну и Хартман оказался в моем отделе.
— Он не забыл тебе, да?
— О нет, — Джон задумчиво вздохнул, — совсем не забыл. Он пытался портить мне статистику, но когда понял, что на мой кредит это не влияет — сорвался сам. Демоном стал уже через год и проявил просто удивительную верткость, потому что мы бы его и не поймали впоследствии, если бы не появилось два дополнительных Орудия.
— Ты?
— Ага. Я и Кхатон, — Джон кивнул, — была еще Сесиль, от её света души начинали сиять ярче, но…
— Её не стало, да?
— Да, — осипшим голосом выдохнул Джон, — честно говоря, мне до сих пор кажется, что Хартман отравил её душу, угасил на столько лет, заставил уйти в перерождение, лишь бы ранить меня побольнее.
— Вы дружили? — осторожно выдохнула Агата, а Джон качнул подбородком.
— Я её любил, — поясняет он, — она была самым светлым человеком, которого я только видел. И я был в неё влюблен уже спустя первые полгода в Чистилище. Во многом я стал лучше только благодаря ей.
— И Генри знал?
— Конечно знал, — Джон болезненно поморщился, — даже пытался сам её очаровать, но Сесиль его отвергла. После этого он, кстати, и сбежал.