весь день я воспряну духом, потому что это будет означать не только то, что она тихо просидит с полчаса за закрытыми дверями, никого не трогая и воркуя с Глухонемым Папочкой, но и то, что мы — наконец-то! — тоже сможем поесть. Мы рысью помчимся в столовую — сначала одна, потом другая, — схватим первое, что попадет под руку, и притащим это обратно, и будем тщательно прятать принесенное под столом и за компьютерами на тот случай, если она вдруг выйдет. Потому что существует негласное и непреложное правило: никто из работников «Подиума» не должен принимать пищу в присутствии Миранды. Точка.
Мои часы показывали четверть третьего. Мой желудок громко заявлял, что на самом деле уже поздний вечер. Прошло семь часов с тех пор, как по дороге из кафе я проглотила шоколадное печенье, и сейчас я была так голодна, что глотала слюни, глядя на ее бифштекс.
— Эм, я умираю с голоду. Я выйду на минутку. Я мигом — только схвачу что-нибудь и наверх. Что тебе принести?
— Ты что, рехнулась? Ты еще не подала ей обед. Она вот-вот придет.
— Я серьезно, мне нехорошо, я не могу ждать.
От постоянного недосыпания и недостатка глюкозы у меня кружилась голова.
Я не была уверена, что смогу отнести поднос к ней в кабинет, даже если она и вправду сейчас вернется.
— Андреа, одумайся! Что будет, если ты наткнешься на нее в лифте или в приемной? Если она увидит, что ты оставила офис, она с ума сойдет. Не надо рисковать. Подожди секундочку, я тебе что-нибудь принесу.
Она схватила кошелек с мелочью и убежала. Ровно через четыре секунды я увидела Миранду: она шла по коридору, направляясь в свой кабинет. Лишь только я взглянула на ее напряженное, хмурое лицо, как голод, головокружение, усталость куда-то испарились — я сорвалась с места и схватила поднос, чтобы успеть поставить его на ее стол, прежде чем она войдет в кабинет.
Я опустилась на место — в голове у меня мутилось, во рту пересохло, — и тут вошла она.
Она не соизволила даже взглянуть в мою сторону, но, к счастью, не соизволила и заметить, что настоящей Эмили в секретарской не было. У меня сложилось впечатление, что встреча с мистером Равицем прошла так себе, хотя, возможно, сказывалось ее неудовольствие тем, что ей пришлось покинуть собственный офис и встречаться с кем-то на чужой территории. До сих пор во всем здании только мистер Равиц удостаивался подобной чести.
— Ан-дре-а! Что это? Я жду объяснений, что это такое?
Я помчалась в ее кабинет и затормозила перед столом. И здесь мы обе стояли и смотрели на то, что было — вне всяких сомнений — таким же точно обедом, как тот, что она съедала всегда, когда оставалась обедать в офисе. Все было на месте, все стояло как положено, еда была отменной. Какого черта ей еще надо?
— Это… ну… это ваш обед, — сказала я тихо, с огромным трудом изгоняя из тона сарказм — уж слишком банальным было мое утверждение. — Что-то не так?
Она едва разжала губы — но мне, в моем тогдашнем полубредовом состоянии, показалось, что она сейчас вопьется мне в горло своими клыками.
— «Что-то не так?» — передразнила она с интонацией, в которой не было ничего моего — вообще ничего человеческого. Ее глаза превратились в щелочки, она приблизилась ко мне — она никогда не повышала голоса. — Да, что-то не так. Что-то действительно не так. Почему, возвращаясь в свой кабинет, я должна находить на своем столе это?
Это и вправду была всем загадкам загадка. Интересно, почему, возвращаясь в свой кабинет, она должна находить это на своем столе? Единственная отгадка, какая у меня была, заключалась в том, что час назад она сама заказала обед, — но такой ответ явно не подходил. Может, ей не нравится поднос? Да нет, она видела его миллион раз и никогда не жаловалась. Может, ей случайно дали не ту часть вырезки? Нет, и с этим все в порядке. Однажды ресторан послал ей превосходное филе — они думали, что оно понравится ей больше, чем жестковатый бифштекс с кровью, но у нее чуть не случился сердечный приступ. Она тогда заставила меня позвонить шеф-повару и отчитать его по телефону — при этом стояла надо мной и говорила, что именно кричать. «Мне очень жаль, мисс, правда, — сказал он мягко, и по голосу его чувствовалось, что он славный парень, — я всего лишь решил, что, поскольку миз Пристли такой хороший клиент, ей придется по душе лучшее, что мы можем ей предложить. Я не включил это в счет, но не беспокойтесь, я обещаю, что такое больше не повторится». Мне хотелось плакать, когда она велела мне сказать ему, что единственным местом, куда его примут на работу, будет второсортная закусочная, но я сделала это. А он извинился и согласился со мной, и с тех пор она всегда исправно получала свой кровавый бифштекс… Значит, дело и не в этом. Я представить не могла, в чем же еще.
— Ан-дре-а, разве помощник мистера Равица не говорил вам, что мы уже пообедали в этой убогой столовой? — спросила она медленно, словно сдерживая нарастающее негодование.
Что?! После всей этой беготни, после причитаний и восторгов Себастьяна, после злобных телефонных звонков и обеда стоимостью в 95 долларов, после того, как я спела песенку Тиффани и накрыла на стол, хотя у меня кружилась голова, а я не могла сбегать в столовую и ждала ее прихода, — после всего этого она заявляет, что уже поела?
— Нет, никто не звонил. Значит, вы не будете обедать? — спросила я, указывая на поднос.
Она посмотрела на меня так, словно я предлагала ей съесть ее собственного ребенка.
— А вы как думаете, Эмили?
Черт! Она же ведь уже научилась называть меня правильно!
— Думаю… э… что нет.
— Какая проницательность, Эмили! Я рада, что вы так быстро схватываете. Так уберите это. И постарайтесь впредь не допускать подобного. Это все.
В голове у меня мелькнула картина, словно кадр из кинофильма: я протягиваю руку и бросаю поднос через всю комнату, как метательный диск. Это будет хорошая встряска для миз Пристли; она раскается и извинится передо мной за свое поведение. Но тут стук ее ноготков по столу вернул меня к действительности, я подхватила поднос и осторожно вышла из кабинета.
— Ан-дре-а, закройте дверь! И не беспокойте меня! — крикнула она. Думаю, вид роскошного обеда на своем столе при полном отсутствии аппетита и впрямь вывел ее из равновесия.
Вернулась Эмили — с баночкой диетической колы и пакетиком изюма. Предполагалось, что это должно было заменить мне обед, и, конечно, ни в том, ни в другом не было ни единой калории, ни единого грамма сахара.
— Что случилось? — прошептала Эмили, увидев у меня в руках нетронутый поднос с едой.
— О, похоже, наша милейшая хозяйка уже пообедала, — прошипела я. — Она только что устроила мне выволочку за то, что я непроницательна, недогадлива и не могу видеть ее желудок насквозь, чтобы знать наверняка, есть в нем что-нибудь или нет.
— Да что ты? — выдохнула Эмили. — Она орала на тебя, когда ты бегала за ее обедом, а сама при этом знала, что будет есть в другом месте? Ну и стерва!
Я кивнула. Произошло чудесное превращение: впервые Эмили приняла мою сторону, впервые не стала читать мне нотации на тему «Ты просто ничего не понимаешь». Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой — словно солнце блеснуло и ушло за тучи: гнев Эмили уступил место раскаянию. Наша вечная паранойя!
— Помни, о чем мы с тобой прежде говорили, Андреа. — Ну конечно, это паранойя, уже пробило двенадцать. — Она делает это не для того, чтобы обидеть тебя, она об этом и не думает. Просто при ее высоком положении трудно помнить о нуждах сотрудников. С этим не стоит бороться. Иди выброси все это. Проехали. — И Эмили с решительным видом села за компьютер. Я знала, что она сейчас думает о том, поставила ли Миранда офис на прослушивание и слышала ли она наш разговор целиком. Она покраснела от волнения и явно сожалела о собственной несдержанности.
Я унесла поднос в кухню и опрокинула его в мусорный ящик. Туда отправилось все — и превосходная еда, и фарфоровые тарелки, и соусник с маслом, и солонка, и салфетка, и столовое серебро, и хрустальный бокал. Все. Все туда. Что за беда? Я добуду все это опять — завтра или в любой другой день, когда ей, может быть, захочется пообедать.
Когда я добралась до «Дрин клан дни», Алекс нервничал, а Лили уже была в изрядном подпитии. Мне вдруг пришло в голову, уж не узнал ли откуда-нибудь Алекс, что меня сегодня приглашал на свидание знаменитый и убойно сексуальный парень. Знает ли он? Может, чувствует? Может, стоит ему сказать? Да нет, зачем мы будем обсуждать такие мелочи? Ведь меня же не интересует тот парень, я даже и притворяться не хочу, что интересует, так чего ради я буду о нем говорить?
— Эй ты, крошка с обложки, — промычала Лили, приветственно размахивая джин-тоником. Она плеснула им на свой жакет и даже не заметила этого. — Или, может, стоит сказать «моя будущая соседка»? Давай выпьем. Нам нужен тост. — Последнее слово прозвучало как «тосо».
Я поцеловала Алекса и села рядом с ним.
— Ты и вправду как с обложки, — сказал он, одобрительно оглядывая мою экипировку от Прады. — Давно ли?
— С сегодняшнего дня. Мне в конце концов открытым текстом объявили, что если я не буду соответствовать, то потеряю работу. Это оскорбительно, но я же все равно должна в чем-то ходить на работу — а так совсем не плохо. Вы простите, ребята, что я опоздала. С Книгой сегодня затянули, а когда я привезла ее Миранде, она отправила меня в закусочную за базиликом.
— Ты же вроде говорила, что у нее есть повар, — напомнил Алекс, — почему же он не пошел?
— У нее и в самом деле есть повар. Еще у нее есть горничная, нянечка и двое детей. Понятия не имею, почему именно я должна бегать за специями. В придачу выяснилось, что ни на Пятой авеню, ни на Мэдисон, ни на Парк-авеню просто нет закусочных. Чтобы найти хоть одну, мне пришлось пилить до Лексингтон-авеню. Но у них, конечно, базилика не оказалось, поэтому я протопала еще девять кварталов, пока добралась до супермаркета «Д'Агостино». На это ушло минут сорок пять, не меньше. Мне стоит раскошелиться на набор для специй — знаете, есть такие полочки со скляночками, что-то вроде этого — и постоянно таскать его с собой на всякий пожарный. Но нет, эти сорок минут даром не прошли: только подумать, сколько всего я узнала о магазинах, торгующих базиликом, как это полезно для моей будущей работы. Так недолго и редактором заделаться, — торжествующе ухмыльнулась я.