Лили дошла до белого каления; я поняла, что единственное, что мне остается, — это оборвать разговор. Она кричала так громко, что слышно было в секретарской, а Миранда находилась уже в трех шагах от двери. Нервы у меня были на пределе; мне хотелось схватить за руку эту девушку, ассистента по рекламе, побежать с ней в дамскую комнату и там вместе выплакаться как следует. А может, действуя сообща, мы сумеем придушить Миранду шарфом от «Гермес», болтающимся сейчас на ее тощей шее? Что бы я выбрала: держать ее или затягивать шарф? Или проще было бы затолкать эту тряпку ей в глотку и смотреть, как она задыхается и…
— Ан-дре-а! — В ее голосе звенела сталь. — Что я вам велела сделать вот уже пять минут назад? — О, черт, я забыла про мороженое. — Хотелось бы знать, есть ли какая-то особая причина, по которой вы сидите здесь, вместо того чтобы исполнять свои обязанности? Или такова ваша манера шутить? Неужели я сделала или сказала нечто, что дает вам повод думать, что я шучу с вами? Отвечайте, сказала я что-нибудь подобное? Ну же. — Ее глаза чуть не вылезли из орбит, она все еще не повышала голос, но подошла почти вплотную.
Я открыла рот для ответа — и тут раздался голос Эмили:
— Миранда, простите, пожалуйста. Это я виновата. Это я попросила Андреа ответить на телефонный звонок, думала, что это могут быть Кэссиди или Каролина, а я как раз заказывала ту блузку от Прады, которую вы хотели. Андреа уже собиралась уходить. Прошу прощения, такое больше не повторится.
Чудо из чудес! Наша Отличница подала голос — и, как ни странно, в мою защиту.
Миранда смягчилась:
— Ну что ж, ладно. В таком случае идите за мороженым, Ан-дре-а. — И с этими словами она прошла в свой кабинет, набрала номер и принялась ворковать с Глухонемым Папочкой.
Я взглянула на Эмили, но та притворилась, что ужасно занята. Тогда я послала ей по электронной почте всего одно слово; «Почему?»
«Потому, что я не была абсолютно уверена, что она не уволит тебя, а на то, чтобы подготовить кого-нибудь другого, меня уже не хватит», — ответила она.
Я отправилась на поиски супер-пупер-мороженого и позвонила Лили, едва только лифт коснулся вестибюля.
— Прости, пожалуйста, я не хотела, просто…
— Слушай, у меня на все это нет времени, — отрезала Лили, — мне кажется, ты чуточку переигрываешь — так, совсем немножко, а? Ведь не может быть, чтобы ты не могла сказать по телефону «да» или «нет»?
— Это трудно объяснить, Лил, просто…
— Забудь. Мне пора бежать. Я позвоню, если она нам достанется. Хотя тебя это все, конечно, мало интересует.
Я запротестовала, но Лили уже отключилась. Вот черт! Нельзя было ждать от Лили понимания — ведь и я сама всего полгода назад сочла бы свое поведение смешным. Нельзя было и посылать ее одну рыскать по всему Манхэттену в поисках квартиры для нас обеих и при этом даже не отвечать на ее звонки — но разве у меня был выбор?
Я звонила ей несколько раз в течение дня; после полуночи она наконец ответила и сказала, что квартира досталась нам.
— Здорово, Лил. Не знаю, как тебя и благодарить. Я наверстаю, обещаю тебе!
И тут меня осенило. Зачем тянуть. Нужно вызвать из «Элиас» машину, поехать в Гарлем и лично отблагодарить свою лучшую подругу. Да, именно так!
— Лил, ты сейчас дома? Я приеду, отпразднуем вместе, а?
Я думала, что она обрадуется, но она осталась спокойной.
— Не трудись, — ответила она, — у меня тут бутылка «огненной с юга» и Парень с Колечком в Языке — это все, что мне нужно.
Это было сказано, чтобы уколоть меня, но я ее поняла. Лили редко злилась, но если уж она это делала, уговорить ее было невозможно, оставалось только ждать, пока она сама отойдет. Я услышала, как льется в бокал что-то жидкое и звякает лед, а потом она сделала большой глоток.
— Ну ладно. Но ты позвони мне, если что-нибудь понадобится, идет?
— Зачем? Надеюсь, тебе сейчас достаточно хорошо и спокойно? В общем, не стоит благодарности.
— Лил…
— Не переживай за меня. У меня все в порядке, — еще глоток, — потом поговорим. Ах да. С новой квартирой нас.
— Да-да. С новой квартирой, — повторила я, но она уже отключилась.
Я тут же позвонила Алексу — узнать, нельзя ли приехать к нему, но в голосе у него не было того восторга, на который я надеялась.
— Энди, ты знаешь, я всегда рад тебя видеть, но я, в общем… я сегодня встречаюсь с Максом и ребятами. Ты ведь всю неделю занята, вот я и договорился с ними на сегодняшний вечер.
— А вы встречаетесь в Бруклине или где-нибудь поблизости? Я присоединюсь к вам? — Я знала, что они наверняка встречаются где-то недалеко от моего дома, потому что в этом районе жили все его друзья.
— Послушай, в любой другой день — пожалуйста, с удовольствием, но сегодня вечеринка только для парней.
— Да? Ну ладно. Я хотела повидаться с Лили, обмыть нашу новую квартиру, но мы… в общем, она на меня дуется. Не понимает, почему я не могу нормально говорить по телефону с работы.
— Знаешь, Энди, вынужден сказать, что и я иногда этого не понимаю. То есть я знаю, у твоей начальницы тяжелый характер, — поверь, это я понимаю, но мне порой кажется, что ты воспринимаешь все слишком серьезно. — Ясно было, что он изо всех сил пытается смягчить свои слова, не дать прорваться раздражению.
— Может, я и вправду воспринимаю все серьезно! Что в этом такого? — огрызнулась я, униженная донельзя тем, что он не хочет меня видеть и не упрашивает пойти на вечеринку, где соберутся все его друзья, и принимает сторону Лили, хотя она не права и он тоже не прав. — Ведь это моя жизнь. Моя карьера. Мое будущее. А как ты предлагаешь, чтобы я к этому относилась? Как к пустячку, забаве?
— Энди, ты искажаешь мои слова. Ты же знаешь, что я не это имел в виду.
Но меня уже прорвало, я ничего не могла с собой поделать. Сначала Лили, а теперь и Алекс? Мало мне одной Миранды, так еще и от них нет сочувствия? Это было уже слишком; мне хотелось разрыдаться, но вместо этого я кричала:
— Идиотские шуточки — вот что для вас моя работа! О, Энди, ты работаешь в модной индустрии — разве это может быть трудно? — передразнила я, ненавидя себя за каждое срывающееся с языка слово. — Что ж, простите меня, не всем же дано быть ангелами без крылышек, не всем же дано быть аспирантками. Простите меня, если…
— Перезвони, когда успокоишься, — оборвал меня он, — я не намерен больше это слушать.
И он отключился. Отключился! Я ждала, что он перезвонит, но он так этого и не сделал, и к трем часам, когда я наконец сумела уснуть, у меня не было вестей ни от Алекса, ни от Лили.
С тех пор прошла уже неделя — все вроде бы успокоилось, но что-то было не так. В редакции вовсю кипела работа над новым выпуском, и я не могла выкроить ни минутки, чтобы самой наладить отношения с Лили, но я рассудила, что, как только мы переедем, все войдет в свою колею и вспомнятся студенческие времена, когда жизнь была куда более приятной.
Грузчики приехали только к одиннадцати. Минут за десять они разобрали мою драгоценную кровать и забросили все в фургон. В новый дом я поехала с грузчиками; папа и Алекс уже были там — препирались с консьержем, на вид — вылитым Джоном Гальяно; мои коробки были свалены у стены вестибюля.
— Энди, хорошо, что ты приехала. Мистер Фишер не дает ключей от квартиры, пока нет самого нанимателя, — сказал папа, улыбаясь до ушей, — и это весьма разумно с его стороны, — подмигнул он консьержу.
— А что, Лили еще нет? Она обещала подъехать к десяти, максимум к половине одиннадцатого.
— Да нет, мы ее не видели. Позвонить ей? — предложил Алекс.
— Да, лучше позвонить. А мы с мистером Фишером пойдем наверх, а потом начнем поднимать вещи. Спроси, не нужна ли ей помощь.
Мистер Фишер расплылся в сладострастной улыбке.
— Ну конечно, мы теперь с вами как одна семья, — сказал он, пялясь на мою грудь, — зовите меня Джон.
Я чуть не поперхнулась остывшим кофе и подумала, может ли быть так, что боготворимый всеми человек, вдохнувший новую жизнь в марку «Диор», умер (а я об этом и не подозревала) и возродился в образе нашего консьержа.
Алекс кивнул и протер очки краем свитера. Мне почему-то импонировала эта его привычка.
— Иди с папой. Я позвоню.
После обмена любезностями я задалась вопросом: хорошо или плохо, что мой папа и консьерж так сдружились? Ведь этот последний будет знать все подробности моей личной жизни. Вестибюль мне понравился, хоть и был несколько старомодным. Стены облицованы каким-то светлым камнем, перед лифтом и у почтовых ящиков — неудобные с виду скамьи. Наша квартира — 8С — выходила окнами на юго-запад: хорошая сторона. Джон открыл дверь своим ключом и встал сбоку, словно гордый родитель.
— Пожалуйте, — провозгласил он.
Я вошла первой; я была готова к тому, что в нос ударит запах сероводорода, и не удивилась бы, если бы с потолка сорвалась парочка летучих мышей, — но была приятно поражена светом и чистотой. Справа находилась кухня: узенький пенальчик — двоим не развернуться — с белым кафельным полом и белым же кухонным гарнитуром. Посудомоечная машина отсутствовала, но крапчатая серая столешница представляла собой миленькую имитацию под гранит, а над плитой была встроенная микроволновка.
— Ничего себе, — сказал папа, открывая холодильник, — тут уже и поддоны для льда есть.
Рядом с кухней была гостиная, там уже поставили перегородку, и получилась вторая спальня. Собственно гостиная при этом осталась без окна, но это меня не волновало. Спальня была вполне приемлемых размеров — уж точно больше, чем моя прежняя; окно и балконная дверь заняли всю стену. Между гостиной и настоящей спальней помещалась ванная, выложенная ядовито-розовым кафелем, — что ж, могло быть и хуже. Я прошла в спальню, которая оказалась значительно больше гостиной, и огляделась. Крошечный встроенный шкафчик, под потолком вентилятор, маленькое грязноватое окошко смотрит в окно соседнего дома. Лили выбрала себе эту спальню, и я с радостью согласилась. Ей приходилось много заниматься, и она предпочитала иметь больше свободного пространства — зато мне достались свет и выход на балкон.