Мощь его фантазии поднимается до высот Ли Бо. Но порой образы у Ли Хэ столь сложны и запутанны, что стихотворение представляется абсурдом, его логика не всегда понятна. На одном фабульном пространстве перемешиваются сезоны, время летит вспять, небо рисуется через отражение в воде, порядок структурируется внутри хаоса. Но то, что с первого взгляда кажется абсурдом, опрокинутой логикой, в итоге обретает стройность и поэтическую прелесть. Символы, во многих случаях замкнутые в себе и самодостаточные, монтируются в созвучную теме иллюстрацию.
Нет вестей о посланце с вершины Куньлуня,
Дерева Маолина одеты кручиной,
С чаши рóсы небесные капают втуне.
Изначальное ци расплескалось лавиной.
Размытость, неточность – способ мышления человека (в отличие от компьютерной отточенности). Такова поэзия, в наибольшей степени дальневосточная. Поэтому логически «вычислить» китайское стихотворение безнадежно – можно только ощутить. Мозг человека не тот механизм, который создаёт цифровые цепочки, он создаёт миры. Он иррационален, он жаждет увидеть невидимое. Почувствовать, пожить вместе с поэтом в его мире. Вот почему эксцентричный стиль Ли Хэ, пытающегося многозначными символами передать свои острые эмоции, вызывает ассоциации со сложной образной системой французского поэта Малларме, прокламировавшего принцип проникновения за видимый покров явлений: «внушить», а не «показать».
Ростки зауми Ли Хэ не завяли и явно проросли в экстатической и тёмной поэзии Цзян Куя (XII–XIII). Возможно, именно тень демонизма Ли Хэ накрыла мир оборотней Пу Сунлина в XVII веке. Затем, после нескольких веков забвения, в начале XX века интерес к поэзии Ли Хэ обострился. Подробную хронологию его жизни составил крупный поэт и учёный Чжу Цзыцин[102], имя Ли Хэ не раз в своих заметках упоминает Лу Синь. К концу XX века поэтом заинтересовалась западная синология. А в России можно отметить лишь одну небольшую работу, выполненную в стенах Института Востоковедения РАН[103]. Всё прочее – мимолётные упоминания.
В отличие от традиции, Ли Хэ не любил прямо и даже косвенно цитировать великих предшественников. Зато фабулы его стихотворений формулируют выход в современность через исторические, мифологические и даже фантазийные ассоциации. Возможно, поэтому его собственных «знаменитых строк» в текстах потомков превеликое множество. Вот одна из самых известных: «Пало бы Небо, коль чувством его преисполни». Или другой пример:
Но в буре прошлой ночи – на разрыв нутра —
Нежданно дивный дух явился книгочею,
Строкою Бао из могильного бугра
Напомнив: бренна плоть, а стих в веках не тлеет.
Демоническая поэзия Ли Хэ – тяжёлая кувалда, но его лирические, пейзажные, бытовые стихи – то стремительная барабанная дробь, то беззаботное чириканье птицы, то неприхотливый напев скрипочки хуцинь.
На лотосовый пруд с удой —
И безмятежен, как святой.
Чилимом спутана уда,
Зарылись карпы в ил пруда.
Бамбук над струями нагну,
Отправлю леску в глубину,
Наживкой – ящерка живая,
А то лягушка полевая.
На содержательном уровне это простенькое пятисловное ши неприхотливо, но его прелесть в лёгкости, ритмичности, музыкальности. Кстати, именно это – форму – и дóлжно акцентировать в переводе подобных незамысловатых виршей, которых у Ли Хэ тоже немало.
Обильные метафоры – яркие цветы поэтического языка Ли Хэ. «Взлетает кнут Сихэ стеклянной звенью» – это восход солнца; «Журчат сребристы облачка, что ручейки» – это ночное небо, озарённое луной. Даже звучащая музыка рисуется им не привычными образами экстатического восприятия, а демоническими сущностями, переводя звук в изображение. В его сознание входит не звук из внешнего, отделённого от него мира, а сам мир, живой, ощутимый, с коим он слит неразрывно. Образность его не попытка сопоставления звука с изображением, а явление демонических сущностей, так же, как и поэт, очарованных музыкой:
Шов, оставленный Нюйва на небосклоне,
Разошёлся, и поток осенний пал,
Мнится, духи стихли на священном лоне,
Змий морской, танцуя, извиваться стал.
Даже в гораздо более позднюю эпоху, вероятно, именно непредсказуемая метафоричность произведений Ли Хэ, разрушая устойчивую официозную стилистику, вырывала их из строгих тематических и мировоззренческих границ, установленных конфуцианскими канонами, и не позволила включить его стихи в канонизированный цинский сборник «Триста танских стихотворений» и в последующие собрания, ориентировавшиеся на него.
Вот и представьте себе муки переводчика: замысловатость оригинала – стиль автора, на которого никто никаких ограничений не может наложить, а перевод не имеет права на запутанность, которая будет квалифицирована читателем как профессиональная слабость. Стихотворение, каким мы видим его, состоит из слов. Но если разобрать его на слова, а потом вновь сложить на другом языке, стихотворения не будет, потому что, кроме слов, в оригинале есть нечто не фиксируемое, не уловимое, не материальное. Кажется, что стихотворение само по себе имеет лишь одну реальность: текст, то есть зафиксированные на носителе лексемы, сгруппированные в нужном автору порядке и не представляющие собой ничего, кроме набора смыслов. Но на самом деле у стихотворения есть ещё две виртуальные реальности, которые, собственно, и превращают его в поэзию: ментальная реальность автора, из которой и вытекло стихотворение, и виртуальная реальность читателя, возникающая в процессе его погружения в текст. Степень их близости и определяет глубину и адекватность проникновения читателя в авторскую метавселенную, в которой скрывается замысел, чувство, истинная образность оригинала.
Искусство, по формулировке Лотмана, не украшение, а другая жизнь. Чтобы в иной языковой среде сохранить лаконичность и звучность очень плотного, ёмкого стиха Ли Хэ, нужно отбросить немало слов – не лишних в оригинале, но отягощающих перевод. Там очень высокая информативность, и для построения образа переводчику следует выходить за слова, обозначенные в тексте, они лишь намёки для общения с созвучным читателем, и для перевода следует искать не прямые образы, а ассоциативные. Только они и смогут стать эквивалентом оригиналу.
Основные даты жизни Ли Хэ
790 год: Рождается в Чангу (昌谷) уезда Фучан (福昌县, совр. пров. Хэнань). Отец Ли Цзиньсу (晋肃), чиновник невысокого ранга, служил в приграничных областях, позже стал начальником уезда в Хэнани, мать из рода Чжэн (郑氏). Младший брат Ю (弟犹). По китайской метафизике, он рождён в Год Лошади, что нашло своё отражение в его поэзии (цикл о лошадях).
796 год: Самые ранние литературные сочинения (согласно преданию, зафиксированному в «Обширных записях о великом спокойствии» (太平广记, X в.).
804 год: Получает известность благодаря своим песням и стихам в стиле юэфу.
806 год: Волосы на висках поседели.
807 год: Поездка в Лоян, в ходе которой встречается с Хань Юем и производит на него впечатление своими песнями и стихами.
810 год: Осенью сдаёт местные экзамены в Хэнани. Зимой направляется в Чанъань для сдачи экзамена на степень цзиньши. К экзамену его не допускают под предлогом «табу на имя умершего отца» (оно было созвучно названию императорского экзамена).
811 год: Поздней осенью возвращается в Чангу. Умирает жена, сестра выходит замуж, брат уезжает на заработки, и он остаётся один со старой матерью.
812 год: Весной получает пост младшего церемониймейстера (奉礼郞) в Чанъани.
813 год: Весной заболевает и возвращается в Чангу для восстановления здоровья. Осенью вновь уезжает в Чанъань.
814 год: Покидает столицу и навещает друга Чжан Чэ (张彻) в Лучжоу (潞州).
815 год: Зимой в Лучжоу состояние здоровья ухудшается. Пишет программное стихотворение «Осень наступает» (秋来).
816 год: Возвращается в Чангу. Умирает.