– Я думал, вы утонули, – саркастично сказал он, а затем взглядом указал ей на ее порцию завтрака. – Ваш американо уже остыл, – он подвинул ей чашку с кофе.
– М-м, спасибо.
Полина судорожно вцепилась в чашку, думая, что это самое неловкое утро в ее жизни.
– Полина. – Дан неожиданно развернулся к ней и посмотрел в упор, – я думаю, вам нужно взять на сегодня отгул, отдохнуть, – вежливо и официально заговорил он. – К тому же я извиняюсь, я создал небольшой конфуз. В смысле, вчера… на шее у вас…
– Что вы создали?! Конфуз? – Полина так и не сделала и глотка кофе, хлопнув чашку на барную стойку.
«Это он про секс наш говорит? Это был конфуз?!» – Полина подумала, что точно ударит его сейчас.
– Я имею в виду засос, что я вам оставил, – терпеливо пояснил Дан, нервничая в ответ на ее раздражение. – К тому же у вас проблемы со здоровьем. Я подумал и записал вас к врачу. Проведете день с пользой.
– Что?! – Полина помертвела от шока. – Какие у меня проблемы со здоровьем?
– Думаю, небольшие – легкий храп. Уверен это можно вылечить. Я записал вас к специалисту сегодня на час дня. Адрес и информацию скинул вам на почту. Прием уже оплачен, не волнуйтесь.
– Что? – Девушка задыхалась от подступившей ярости и захлестнувшего ее стыда. – Вы сумасшедший?
– Полина, храп – это сигнал о проблемах со здоровьем, я взял на себя ответственность вам помочь. Вообще, я считаю, вам нужен отпуск. Я тут посмотрел, вы такой трудоголик: давно не отдыхали, не считая майских праздников. Давайте я отправлю вас в отпуск? Заодно здоровье поправите. – Дан так искренне старался и так искренне не понимал, почему эта взбалмошная девица кривится от неудовольствия.
– Ты… Ты! – Полина схватила чашку с кофе, желая выплеснуть его в его надменное лицо, но вспомнила, что кофе еще немного горячий, и просто громко стукнула чашкой об стойку, расплескивая жидкость по бару и полу. – У тебя сердце вообще есть, придурок?! Лучше бы просто сказал мне убираться из твоего дома еще ночью после секса! Зачем разводить цирк с храпом и отпуском? Я и так уволюсь. Я не буду тебя преследовать и репутацию твою тоже не испорчу. Никто ничего не узнает, начиная с засоса, заканчивая финдиром. Все!
Полина почувствовала, как ее душат слезы, и не могла остановить истерику.
– Полина, я… – Дан испугался, вскочил со стула и попытался подойти к ней, но она отпрыгнула от него, как от ядовитой змеи.
– Не подходи ко мне! Никогда! Хватит с меня! До конца недели я беру отгулы, сам неси мое заявление в кадры, сделай милость, это в счет моего шпионажа на финдира. А следующую неделю дай мне доработать и уволиться, и все. Не хочу больше видеть ни компанию, ни тебя! Никогда!
Поля побежала к входной двери обуваться.
– Полина, ты… вы… ты не так поняла. – Дан хмуро пошел за ней, наступая себе на гордость и пытаясь ее остановить и поговорить. – Остановите истерику. Я просто…
– Ты просто придурок, – зло бросила Поля, выходя из себя окончательно, услышав его привычный повелительный тон. – Ты мне нравился со всеми своими заскоками. Но с меня хватит! Я увольняюсь, ты свой отчет получил, с финдиром разберешься без меня. А вчера было глупостью и ошибкой. Через неделю мы друг друга больше не увидим!
Полина не дала ему ничего сказать, просто открыла дверь и сбежала вниз по ступенькам. Уже на улице она прислонилась спиной к двери подъезда, слушая гулкие удары сердца. Какой же он придурок. Конченый. А она просто идиотка набитая. Выхватив телефон, она посмотрела время. Мобильник пикнул и погас, разряжаясь. Пора менять телефон, этот совсем не держит зарядку. В голове скользнула противная мысль – как будто она кому-то нужна, кроме родителей и Светки, чтобы включать телефон, как будто есть сакральный смысл стоять у двери подъезда Даниила Александровича. Как будто он сейчас осознает, какой он мудак, и бросится ей вдогонку кричать, что любит ее и жить без нее не может.
– Хватит. Раз и навсегда.
Полина бросила телефон в сумку и быстро пошла домой. Хотелось спать и все забыть, особенно губы, что вчера ее целовали.
– И если вы не понимаете, как пользоваться коммуникатором…
– Он не работает, – в третий раз повторила Света, чувствуя, что еще чуть-чуть – и она кинет в зама чем-нибудь тяжелым, например стеклянным лотком с обедом, который она так и не смогла съесть из-за него.
У начальника явно был тяжелый день: он был очень-очень раздражительным и высказывался по поводу и без. А из-за неожиданного отгула Полины на Свету упала часть ее работы, в которую входило общение с озверевшим красавчиком. И вот он стоял в холле за пять минут до конца ее рабочего дня и отчитывал, как нашкодившую первоклашку. Блондинке безумно хотелось посоветовать ему выпить успокоительного, пока давление не подскочило от злости, но она сдержалась, молча слушая его монотонный бубнеж. А вообще это было совсем не в его стиле.
– Даниил Александрович, – с трудом вклинилась в его монолог девушка, – завтра утром вызову мастера, чтобы устранил неполадку. А сейчас уже конец рабочего дня, так что смысла кого-то вызывать нет.
– Это мне решать, есть смысл или нет, – отрезал Чернов, а потом резко развернулся, направляясь к двери. – Завтра утром мне нужен работающий коммуникатор.
«Тебе нужна Полина, чтобы трепать ей нервы, – подумалось Свете. – И как только она его терпит?»
С этими мыслями она закинула в сумку зарядку и телефон и полезла под стол, чтобы выключить компьютер. Распрямившись, девушка застыла – из дверей лифта вышел Паша. Увидев ее, он замер, глядя ей прямо в глаза. Прежде чем он сказал хоть слово, Света схватила со стола сумку и кинулась к лифту, пытаясь как можно скорее оказаться подальше от него. Внутри что-то болезненно сжималось, а к горлу подступала тошнота – ей было почти физически больно смотреть на него.
Прошмыгнув в предательски пустой лифт, она стала судорожно нажимать на кнопку ускоренного закрытия дверей, но Паша все-таки успел проскочить вслед за ней, а потом дверцы лифта захлопнулись прямо перед носом окончательно разъярившегося Данилки Пристли, который бросил Свете вдогонку что-то негодующее.
– Надо поговорить, – сказал Паша, вынимая из кармана ключ, а потом втыкая его в отверстие на панели.
Стоило ему провернуть его, как лифт, конвульсивно вздрогнув, остановился между этажами.
Света качнулась на своих умопомрачительных шпильках, но Паша не дал ей упасть, обхватив рукой за талию. От его прикосновения по телу пробежала дрожь. Вскинув на него глаза, она посмотрела на него, надеясь, что во взгляде ее читается ярость, а не смятение, которое охватило ее в тот самый миг в холле, когда их взгляды встретились.
Она смотрела на него, собираясь сказать, чтобы он немедленно ее отпустил и разблокировал лифт, но вместо этого продолжала молчать, не в силах вымолвить ни слова. Почему-то перед ее глазами проносились все значимые для нее моменты: первая встреча, первые колкие фразы, первый поцелуй, поездка на мотоцикле…
Ее словно кружило на карусели, а в горле застрял ком, не дававший сказать хоть что-то.
– Светик, прости меня. – Паша вдруг отпустил девушку, а потом поверг в шок, опустившись коленями на пол. – Я поступил с тобой как невероятный, просто космический козел, – он поймал ее руку в свою ладонь, мягко сжимая, глядя на нее снизу вверх. – Прости.
Он смотрел на нее и не понимал, как мог быть таким тупым. Ему хватило трех дней, чтобы понять, что он больше не сможет быть с Настей. Не после Светки. То, что казалось ему любовью всей жизни, оказалось пустышкой, токсичной связью, которую им никак не удавалось порвать до конца. И осознал он это тогда, когда Света уходила от него в столовой, оглушительно цокая каблуками. Это было внезапным и острым озарением, в котором он нуждался все эти годы. Только когда она ушла, он понял, как она была нужна ему. Вернувшись домой, он порвал с Настей раз и навсегда, не чувствуя ничего, кроме облегчения.
Он впервые стоял перед кем-то на коленях, но какая разница, если эта девчонка ставила на колени его сердце? Ему не было стыдно, он не чувствовал себя жалким, только боялся, что Света не станет его слушать.
– Я порвал с Настей сразу после нашего разговора, я… я не хочу быть ни с кем, кроме тебя, – глухо сказал он, прижимаясь губами к ее тонким пальцам. – Я люблю тебя, – едва слышно выдохнул мужчина, упираясь лбом в ее живот.
Света слушала его, не в силах вырвать руку или оттолкнуть его, только чувствуя, как сдавливает грудь от нахлынувших чувств. Губы дрожали, слова застревали на кончике языка. Ей впервые признавались в любви, и сделал это Паша, который сначала влюбил ее в себя, а потом безжалостно растоптал ее чувства, сбежав к какой-то Насте. И сейчас он стоит перед ней на коленях, сжимая в правой руке букет маленьких голубых цветочков. Гребаные незабудки, о которых пел Тима Белорусских, которые она любила до умопомрачения. Она сказала об этом как-то давно и вскользь, а Паша запомнил. И почему-то от этого хотелось вскрыться.
– Мне надо домой, – выдохнула она после очень долгого молчания. – Отпусти. – Она хотела сказать это резко, зло, но вместо этого едва ли не умоляла.
Голос ее так жалко сорвался, что она едва не заплакала. Жесткой быть не получалось. Не в этот раз, не когда он стоит перед ней на коленях такой же жалкий и раздавленный, как и она сама.
Паша вложил цветы в ее свободную руку, а потом поднялся на ноги, не отрывая от нее взгляда.
– Перестань подлавливать меня на работе, когда мне некуда деться, – попросила девушка, глядя на цветы, невольно сравнивая их с шикарным букетом Макса и чувствуя, что крошечный букетик полевых цветочков ей дороже всех роз. Глаза защипало, но она глубоко вдохнула, не давая себе расклеиться окончательно. – Это нечестно.
– Я ждал тебя у дома, но ты была с парнем. – Паша вспомнил, как караулил ее у дома, словно сталкер, но так и не решился подойти, увидев, как она целуется с другим. – Я решил, что не должен тебе мешать.