Вскоре после десяти часов утра 7 мая 1896 года, после завтрака, состоявшего из вареных яиц, тоста без масла и кофе, Холмса провели к виселице в тюрьме «Мойаменсинг». Для его охранников это был тяжелый момент. Им нравился Холмс. Они знали, что он убийца, но он был очаровательным убийцей. Заместитель начальника тюрьмы, человек по фамилии Ричардсон, казалось, нервничал, готовя петлю. Холмс повернулся в его сторону, улыбнулся и сказал: «Не торопись, старина». В 10:30 Ричардсон выдернул из-под ног Холмса лестницу и повесил его.
Следуя оставленной Холмсом инструкции, рабочие похоронной конторы Джона Дж. О’Рурка наполнили гроб цементом, затем положили в него тело Холмса и насыпали поверх него еще цемент. Они вывезли его тело в южный пригород на кладбище Святого Креста, католическое кладбище округа Делавер, расположенное чуть южнее Филадельфии. С огромными усилиями они переместили тяжелый гроб в центральное кладбищенское хранилище, где два пинкертоновских детектива охраняли тело в течение ночи. Они по очереди спали на гробе из белых сосновых досок. На следующий день рабочие вырыли двойную могилу, которую тоже заполнили цементом, после чего поместили в нее гроб с телом Холмса. Положив слой цемента поверх крышки гроба, они зарыли могилу. «Идея Холмса, по-видимому, состояла в том, чтобы во что бы то ни стало сберечь свои останки от научных экспериментов и не допустить ни травления их в чане, ни прикосновения к ним ножа», – сообщала «Паблик леджер».
После похорон начали происходить странные вещи, которые сделали заявления Холмса о его подобии дьяволу почти правдоподобными. Детектив Гейер серьезно заболел. Начальник тюрьмы «Мойаменсинг» покончил жизнь самоубийством. Старшина присяжных погиб от удара электрическим током в результате несчастного случая. Священник, совершавший последний обряд над телом Холмса, был найден мертвым на своем кладбище; причина его смерти так и осталась невыясненной. Отец Эмелины Сигранд получил сильнейшие ожоги при взрыве парового котла. И, наконец, пожар уничтожил офис окружного прокурора Джорджа Грэхема. Огонь оставил невредимым только один документ – фотографию Холмса.
На могиле Германа Вебстера Маджетта, он же Г. Г. Холмс, нет ни памятника, ни могильного камня. Его присутствие на кладбище Святого Креста является своего рода тайной и зафиксировано в старом регистрационном журнале, где и указано местоположение могилы: секция 15, ряд 14, место 41; в центре могил 3 и 4, сразу за разделительной полосой кладбища, названного Лазарь-авеню в честь библейского персонажа, который умер и был воскрешен к жизни. В записи также указано «десять футов цемента». На месте захоронения можно видеть только небольшую открытую поляну, густо окруженную другими могилами. Рядом лежат дети и пилот Первой мировой войны.
Никто и никогда не оставлял здесь цветов, но, как это бывает, он не был полностью забыт.
В 1997 году полиция Чикаго арестовала врача по имени Майкл Сванго в аэропорту О’Хара. Первоначальным обвинением было мошенничество, но Сванго подозревали в том, что он является серийным убийцей, жертвой которого были больничные пациенты, а убивал он их, вводя смертельные дозы препаратов. В конце концов доктор Сванго признал себя виновным в четырех убийствах, но, по мнению следователей, убийств он совершил гораздо больше. Во время задержания врача в аэропорту полиция обнаружила среди вещей Сванго блокнот, в который он копировал отрывки из некоторых книг – либо для вдохновения, либо из-за жизнеутверждающего резонанса. Один отрывок был из книги о Г. Г. Холмсе «Пыточный доктор» Дэвида Франке. Скопированный отрывок как бы вводил читателя в сознание Холмса.
«Он мог смотреть на себя в зеркало и говорить себе, что он является одним из наиболее сильных и опасных людей в мире, – было записано в блокноте Сванго. – Он мог чувствовать, что являлся замаскированным богом».
На борту «Олимпика»
На борту «Олимпика» Бернэм ожидал более подробных новостей от Фрэнка Миллета и о судне, на котором тот плыл. Перед самым отплытием он послал ему написанное от руки письмо на девятнадцати страницах, в котором убеждал его принять участие в следующем заседании комиссии Линкольна, на котором должен был наконец решиться вопрос о выборе проекта мемориала Линкольна. Бернэм и Миллет оказывали мощную поддержку Генри Бэкону из Нью-Йорка, и Бернэм был уверен, что этот предварительный разговор с комиссией Линкольна будет убедительным. «Но ведь и вам, и мне известно, дорогой Фрэнк, что… крысы возвращаются на прежние места и начинают грызть то, что уже грызли раньше, выбирая такой момент, когда собака повернулась к ним спиной». Он подчеркнул, насколько важно было присутствие Миллета. «Необходимо быть там и подтвердить важный довод, смысл которого в том, что они должны выбрать человека, которому мы доверяем. Я полностью полагаюсь в этом вопросе на вас». Он сам написал адрес на конверте, будучи уверенным, что Почтовая служба Соединенных Штатов будет точно знать, что с ним делать:
Достопочтенному Ф. Д. Миллету,
прибывающему на пароходе «Титаник».
Нью-Йорк
Бернэм надеялся, что после того, как «Олимпик» достигнет места гибели «Титаника», он найдет Миллета живым и услышит от него ошеломляющее повествование об этом путешествии, но в течение ночи «Олимпик» лег на свой прежний курс, к Англии. К «Титанику» уже подошло другое судно.
Но была еще и вторая причина, по которой «Олимпик» лег на прежний курс. Строитель обоих кораблей, Дж. Брюс Исмэй, сам бывший на борту «Титаника» и оказавшийся одним из немногих спасшихся пассажиров, настоял на том, чтобы никто из выживших не увидел точную копию своего затонувшего лайнера, идущего к ним на помощь. Он опасался, что возникший шок будет слишком сильным и слишком унизительным для компании «Уайт Стар лайн».
Масштабы катастрофы, которую потерпел «Титаник», скоро стали очевидными. Бернэм потерял друга. Стюард потерял сына. Уильям Стид, который был на борту, утонул. В 1886 году Стид со страниц газеты «Пэлл Мэлл» предупреждал судоходные компании о бедствиях, причиной которых может стать то, что регулярно курсирующие лайнеры оснащаются слишком малым количеством спасательных шлюпок. Один из спасшихся пассажиров «Титаника» рассказывал, что слышал, как он говорил: «Я думаю, что ничего серьезного на этот раз не произойдет, поэтому я снова вернусь к этому вопросу».
В ту ночь, когда где-то на севере, в странно мирных водах Северной Атлантики плыло окостеневшее от холода тело его последнего доброго друга, Бернэм в тиши своей каюты открыл дневник и принялся писать. Он испытывал острое чувство одиночества. В дневнике он записал: «Фрэнк Миллет, которого я любил, был на борту этого корабля… таким образом, моя связь с одним из моих лучших сподвижников по прошедшей выставке оказалась оборванной».
Бернэм прожил после этого всего сорок семь дней. Проезжая с семьей через Гейдельберг [237], он вдруг впал в кому, что явилось, по-видимому, результатом воздействия диабета, колита и развившейся на ноге инфекционной язвы, а все это усугублялось последствиями пищевого отравления. Он умер 1 июня 1912 года. Маргарет, овдовев, переехала в Пасадену, Калифорния, где пережила войну, эпидемию и разрушительную финансовую депрессию, а затем и новую войну. Она умерла 23 декабря 1945 года. Оба они похоронены в Чикаго, в Грейсленде, на крошечном островке посреди единственного кладбищенского пруда. Джон Рут покоится неподалеку, так же как и Палмер, Луис Салливан, мэр Гаррисон, Маршалл Филд, Филипп Армор и множество других, лежащих в склепах и под надгробиями, среди которых есть и простые, и величественные. Поттер и Берта по-прежнему возвышаются над всеми, как будто рост имеет значение и после смерти. Они занимают массивный акрополь с пятнадцатью гигантскими колоннами, стоящий на единственной возвышенности и отражающийся в пруду. В тихий и прозрачный осенний день здесь можно услышать тонкий и чистый звон хрусталя, шелест шелка и почти почувствовать запах дорогих сигар.
Примечания и источники. Белый город, вид с озера Мичиган
То, чем очаровал меня Чикаго в «позолоченном веке», было желание города сделать все возможное и невозможное во имя гражданской чести – концепции, настолько удаленной от современного мировосприятия, что две мудрые читательницы ранних набросков этой книги заинтересовались, почему Чикаго был настолько одержим в своем желании выиграть первое место среди городов, желающих провести у себя Всемирную выставку. Сопоставление гордости и непостижимого зла привлекло меня тем, что предоставило возможность глубоко заглянуть в природу людей и в их амбиции. Чем больше читал я о выставке, тем более она меня очаровывала. То, что Джордж Феррис попытался построить нечто настолько большое и новое, и то, что он добился намеченного с первой попытки, сейчас, когда ежедневно рассматривается огромное число судебных исков по поводу качества продукции, кажется совершенно невероятным.
Богатый пласт информации о выставке и о Дэниеле Бернэме существует в прекрасно работающем и постоянно пополняемом архиве Чикагского исторического общества и в Рийерсонской и Бернэмской библиотеках Чикагского института искусств. Я собрал отличную информационную базу в Сузалльской библиотеке Университета Вашингтона, одной из лучших и хорошо оснащенных библиотек, в которых мне доводилось бывать. Я также посетил Библиотеку Конгресса в Вашингтоне, где провел немало приятных часов, погрузившись в работы Фредерика Лоу Олмстеда, хотя мое счастливое настроение нередко омрачалось необходимостью расшифровывать несносный почерк Олмстеда.
Я прочитал – и продолжаю читать – десятки книг о Бернэме, Чикаго, выставке и поздней викторианской эре. Некоторые из них я считаю особенно ценными: Томас Хайнс. Бернэм Чикагский [Thomas Hines. Burnham of Chicago (1974)]; Лаура Вуд Ропер: Биография Фредерика Лоу Олмстеда [Laura Wood Roper: A Biography of Frederick Law Olmsted (1973)];