Он подкурил сигарету и заговорил первым:
– Да ладно, Домиан, не томи уже. Я знаю, что ты знаешь.
– Вот как? А почему не сказал сразу?
– Хотел понаблюдать за твоей реакцией и методами вывода меня на чистую воду.
– Ты чист, Марк, как болотная тина, – усмехнулся я.
– Все мы – болотная тина. Не так ли? Или ты ясен и прозрачен, как слеза младенца? Если да, то научи и меня. Как, пройдя ад, остаться не сожженным?
– Избавился от него?
– Да, – ответил он без колебаний.
– Зубы горели?
– Нет. Зубы пришлось растворить в кислоте до единородной массы.
– Что тебе больше всего было жаль из этих «трофеев», как ты их назвал?
– Ничего. Альбом я сохранил. Ничего я не сжег, Домиан. Все ношу внутри. Каждый зуб. Каждый палец. Ты сейчас смотришь на меня, а я смотрю и вижу, как кто-то очень похожий на меня выбивает молотком зубы человеку. Один за другим. Я сочувствую ему. Человеку, которому выбивают зубы, Домиан… Месть – это не выход. Это просто другая дверь в ад.
Несколько мгновений Марк сидел, отрешенно взирая в пустоту, затем встал и открыл холодильник.
– О, я гляжу, куда-то делись пустые полки. Это вообще мой холодильник? – улыбнулся он. – Не знаю даже, что и взять. Глаза разбегаются от такого изобилия.
– Бери, что хочешь, – я щедро повел рукой.
– А ты пронырлив, Домиан, как ищейка. Как кость в горле у того, кто хочет дышать. Мне кажется, я теперь начинаю понимать, почему ты решил отдать душу господу Богу. Потому что все вокруг грешные, а ты святой! Угадал?
– Почти… От безразличия. Никому не было до меня никакого дела.
Прошло некоторое время, прежде чем наш диалог возобновился. И на этот раз он пошел в несколько ином направлении.
– Марк… Если бы вернуть тот день, ты бы поступил по-другому?
– Да.
– Ты бы дал ему избежать наказания?
– Разумеется, нет, но я бы остановился на зубах. И отпустил бы его.
– Тогда твоей карьере полицейского наступил бы конец, – сказал я.
– Защищать людей от преступников, но не защищать от самого себя… Возможно, уйти из полиции было бы правильным решением. Кто знает, вдруг я бы стал кем-то другим… А ты бы в свою очередь превратился в желе на рельсах.
– Это да, но я так и не понял, Марк, что ты делал в метро в тот день? У тебя ведь есть автомобиль.
– То же, что и ты, Домиан. В какой-то степени я хотел сделать то же, что и ты.
Его слова меня поразили. Я не мог понять… Но и задавать глупые вопросы не стал.
Марк тем временем поедал бутерброд с сырокопченой колбасой и сыром. Он был голоден. Еще бы, целый день ничего практически не ел.
– Но разве не легче было бы сесть в машину, разогнаться на ней чуть ли не до взлета и закрыть глаза?
– А кто будет нести ответственность за тех, кого я собью с закрытыми глазами? Чью-то жену, например.
– Можно было бы это сделать ночью на безлюдной трассе.
– Это спонтанное решение, а не выношенный на протяжении многих дней и недель план. Я стоял справа от тебя, если ты не помнишь, и я видел, с каким ужасом ты всматривался в пустой тоннель. Тогда я решил, что лучше мне встать у тебя за спиной. И… в этот момент мне полегчало.
– Спасение чужой жизни?..
– Именно, Домиан.
– Понятно. Может быть, нам двоим было предначертано звездами превратиться в тот день в желе?
– Кто бы тогда остановил в будущем нашего маньяка?
– Ты действительно думаешь, что его возможно остановить?
– Мы на пути к этому. Я уверен. Дело времени и не более того.
– Но не все же так просто! Тот, кто забрал у двоих священников без насилия и морального принуждения ключи от церкви, а затем в этих же церквях совершил убийство – я думаю, он человек далеко не глупый. Но кое в чем ты прав. Мы испортили его планы. Теперь убивать в церквях он не сможет. Как считаешь, какое место для своих новых убийств выберет наш друг?
– Я считаю, Домиан, что ты несколько преувеличиваешь его интеллектуальные способности. Так далеко все не зайдет. Мы возьмем его в ближайшие дни, запомни мои слова. Он придет на исповедь…
– Мне бы тоже этого хотелось. Но давай не будем сбрасывать со счетов то, что он мог обо всем догадаться и теперь снова станет для нас иглой в стоге сена. Каплей в море. Допустим, он не придет на исповедь, Марк, где, как ты полагаешь, он совершит убийство в третий раз?
– Не знаю.
Он пил газировку и пристально смотрел мне в глаза.
– А если проявить фантазию? Давай подумаем, где, кроме церкви, он мог бы совершить свой ритуал. Ритуал, который раскрывает миру его скрытую сущность. Его потенциал. Ведь он обычный человек, Марк. Мы с тобой увидим его на улице и пройдем мимо. А он в это время будет идти по следам новой жертвы. Подумай же, Марк. Это очень важно.
– Ни одной догадки. А у тебя как всегда блестящая идея?
– Да не, потому тебя и спросил, что нет никаких мыслей. Если он захочет и дальше сохранять свой «почерк» в изначальном виде, почерк человека-быка, который на святой земле, как на простыне, убивает своих жертв и показывает, что не только Христос претерпел распятие, но и другие, возможно, и он сам… тогда у него остается лишь один вариант – убивать в другом городе. В других церквях. Марк! Нужно предупредить другие города…
– По-твоему, мы полнейшие болваны, Домиан? Это уже было сделано. Сразу после того, как мы узнали, каким именно образом он достает ключи от церквей. Я еще раз говорю тебе, что недолго ему осталось спокойно разгуливать по улицам. Все это у него отнимут на десятки лет. Жаль только, что отменили смертную казнь. Иногда это единственный метод перевоспитания преступника.
– Да, наверное, ты прав, – с облегчением вздохнул я.
Слова Марка меня обнадежили. Действительно, если маньяку перекрыли возможность выбирать место преступления самостоятельно, как раньше, то, вероятно… А можно ли и вправду остановиться зверю, когда он уже распробовал вкус крови? Когда понял, что охота приносит ему удовольствие…
– Марк.
– Что?
– Я тут написал одну мелодию… Для тебя.
– Правда? – На его лице читалось недоумение и удивление одновременно. – Для меня? Зачем?
– Пожалуй, это самый глупый вопрос, который мне задавали в моей жизни, – улыбнулся я. – Пойдем.
Марк слушал. Он не курил, он не дышал (или я был так увлечен, что не замечал этого), он не перебивал. Просто молча слушал, и спиной я чувствовал, что он делает это внимательно, пытаясь уловить все и не пропустить ничего важного.
Не знаю, понравилась ли ему моя музыка, но одно я знаю точно – он искал в ней смысл.
– Что ты хотел этим сказать? – медленно спросил он, когда я остановился.
– Что хотел, то сейчас и сказал.
– Можешь сыграть еще раз?
– Могу.
И он снова слушал. Только на этот раз не сосредоточенно, не стараясь все осознать и прочувствовать. Наоборот – полностью расслабленно, закрыв глаза, просто наслаждаясь музыкой, которая была посвящена ему. И все. Никакого смысла он больше не искал.
– Спасибо, Домиан. – сказал он, когда я закончил.
– И тебе.
У нас с Марком сложились довольно необычные отношения. Я не трогал его, давая время побыть в одиночестве, когда мне казалось, что ему это нужно, а он не трогал меня. Он знал, что я терпеть не могу его кофе, и когда ставил кипятить чайник, засыпал в мою чашку черный чай, а кофе – себе. Даже когда я этого не просил. В свою очередь я делал то же самое, только наоборот.
Научить Марка мыть после себя ванну мне пока не удалось, застарелые привычки порой трудноискоренимы. Но выносить из ванной пепельницу, когда она наполнена и некуда приткнуть окурок – это да. Это он делает.
Ванна… Порой, когда я в квартире один и набираю воду для купания, я закрываю глаза, и мне кажется, что из крана течет кровь, а вокруг меня плавают куски расчлененного человека. Того самого.
И все-таки странно, что такой чистюля, как Марк, не моет после себя ванну. Хотя… он ведь последние шесть лет жил один. Некому было принимать ванну сразу после него.
Что меня восхищало в Марке, так это его выдержка. Он был спокоен всегда, и своим спокойствием давал понять, что все хорошо. «Ни о чем не беспокойся, дружище».
Он несомненно дополнял меня. Тем, чего внутри у меня не было. Совершенно другой, не такой, как я, – иначе мы бы с ним не смогли ужиться под одной крышей.
– Тебе разве не хочется женщину, Домиан?
Я как-то совершенно не ожидал этого вопроса из уст Марка. Мы разговаривали с ним абсолютно обо всем на свете, но только не о женщинах. Забавно, кстати, что не заговорили о них раньше.
– Конечно, хочется. А почему ты спросил?
– Потому что самоудовлетворение – это не чувства. Хотя это, конечно, не мое дело.
– А ты разве этого не делаешь, Марк?
– Делаю, но очень редко.
– И куда ты, в таком случае, направляешь свою сексуальную энергию?
– В работу. Куда мне еще ее направлять? В последнее время – нашему таинственному гостю со слепком.
– Когда я так долго воздерживаюсь, как ты, то у меня ночью во сне происходит взрыв.
– Мне кажется, так у всех бывает. Ничего удивительного, физиология. Вполне естественная вещь.
Неожиданно я смутился.
– Мне неудобно говорить на такие темы.
– Мне тоже, если честно, – ответил Марк.
– А у вас с Элизабет… все серьезно?
– В том смысле, что ты сейчас подумал – нет. А в остальном да. Она дорогой для меня человек.
– Почему в этом смысле нет? Она девственница?
Марк, как мне показалось, немного покраснел.
– Этого я не знаю, но думаю, что нет. Она дорога мне по-своему… Расскажи-ка мне лучше, какие девушки тебе нравятся.
Хороший вопрос, я задумался.
– Миниатюрные. Круглолицые, но не полные. С маленькими аккуратными чертами лица. Блондинки. Хотя, наверное, и брюнетки, если маленькие и милые. Нравятся обаятельные, улыбчивые. Чтобы она однажды мне улыбнулась, а я после этого ходил и мечтал как бы с ней встретить старость. Кстати, официантка из кафе, где работает Элизабет, мне очень даже приглянулась. Милая такая. От нее вкусно пахнет. А какая у нее…