– Отец Гренуй…
Он меня не услышал, по-прежнему читал свои молитвы. Я постучал и сказал еще громче:
– Отец Гренуй, откройте.
Готов поспорить, что на этот раз он меня услышал. Но не ответил. Просто молился и молился без остановки. Как и говорил Гарольд.
И днем, и ночью. Сутки напролет. Возможно ли спастись в церкви от дьявола? Если дьявол везде, куда глядят глаза. Как страшно видеть перед собой дочь…
Леденящий холод пробрал меня до костей.
– Отец Гренуй, я знаю, кто убил вашу дочь.
После этих слов его голос умолк. И мне стало совсем не по себе от этой пугающей тишины. Спустя несколько секунд я услышал тяжелые шаги. Затем в замке повернули ключ.
Еще через мгновение дверь открылась.
Я не сразу осмелился войти в комнату. Меня не покидало ощущение скорби, отчаяния, смерти, в конце концов. Такое странное гнетущее состояние, будто я нахожусь не в церкви, а в закрытом гробу. Заколоченном сверху наглухо. Пора войти туда, откуда исходит свет. Пора открыться одному единственному человеку и просить его помощи. Больше ее ждать неоткуда, увы…
Я шагнул внутрь. Простая комната, не большая, не маленькая. В ней отсутствовали окна, но если бы были, то, несомненно, как и в номере моего отеля, выходили бы на кладбище. Как люди вообще могут жить в таком месте? Я знаю, что жилье здесь в полтора, а то и в два раза дешевле, чем везде. Но как можно приспособиться к постоянной картине человеческой скорби, к слезам убитых горем, к отчаянным крикам родным? Как можно жить здесь и не сойти с ума? Я еще больше начал ценить ту квартиру, в которой вырос, и жилье Марка. Там такого угнетающего вида нет и в помине.
В комнате, нет, келье, стояла кровать, письменный стол, шкафы с личной библиотекой, где хранилось множество книг и не только церковных. Огромная библиотека из абсолютно разных изданий. Я неосознанно пробежался по названиям на корешках. Там было все, начиная с фантастики и громких драм и заканчивая Библией и тремя томами «Жизни с Богом». По всей видимости, обитатель или бывший обитатель этой кельи был довольно начитанным человеком.
– Вы только что сказали, что знаете убийцу моей дочери… – произнес стоявший напротив меня мужчина, нет, я бы даже сказал старик.
Одной рукой он держался за трость, а во второй сжимал Библию. Отец Гренуй оказался примерно моего роста, у него были седые волосы, зеленые глаза… и на нем не было лица. Нет, конечно же, оно было, но белее снежной зимы. Глаза в слезах, а под глазами глубокие впадины. Такое чувство, что он проплакал не сутки, а несколько лет. Не мужчина, а тяжелобольной человек, находящийся при смерти. Кажется, что он вот-вот закроет глаза и перестанет дышать.
– Да, у меня есть единственное разумное предположение, отец Гренуй. И оно основано на некоторых фактах. Вы знаете отца Иоанна? Он служит в одной из церквей города? Там произошло первое убийство.
Отец Гренуй ответил не сразу, с задержкой, будто прикладывал усилия, чтобы что-то вообще сказать.
– Конечно, я его знаю. Я знаю многих священников в нашем городе. Почему вы спросили?
– Наверное, вы в курсе, в газетах об этом писали, что убийца брал у священников ключ и сразу же делал слепок с него, а приспособление для этого всегда носил с собой.
– Да, об этом писали, и мне говорили знакомые.
Мне показалось, что отец Гренуй немного пришел в себя и успокоился.
– Присаживайтесь. – Он поднес мне стул, стоявший около кровати.
– Благодарю.
Я присел на стул, а он на кровать.
– Так вот, после того, как убийца возвращал ключ священникам, на нем оставался слой жира от подсолнечного или машинного масла. Без масла ключ прилип бы к пластилину, с помощью которого делался слепок, и ничего бы не получилось. Преступнику пришлось бы либо красть ключ, либо возвращать с пластилином на нем. Понимаете? Эта деталь оказалась очень важной для меня. Я провел эксперимент, и стало совершенно ясно, что ключ после соприкосновения с маслом становится жирным. И протереть его так, чтобы он снова стал обычным, чуть шершавым на ощупь, не получится. По крайней мере, это дело не одной и не двух минут. На что у убийцы попросту не было времени. – Я перевел дыхание и продолжил: – Один священник действительно вспомнил, что ключ по возвращении оказался скользким. А второй, отец Иоанн, это тщательно скрывал, утверждая, что ключ был обычным, как и всегда. Но такого не может быть… Почему же он соврал? Одно из двух: либо он убийца, либо покрывает убийцу. Вы хорошо его знаете, отец?
– Нет… совсем нет. Я виделся с ним всего несколько раз и не успел понять, что он за человек. – Отец Гренуй едва слышно вздохнул. – Среди нас, священнослужителей, бывают совершенно разные люди. Слышали, наверное, несколько лет назад арестовали священника, который растлевал маленьких детей, насиловал их и приказывал об этом молчать. Было такое, довольно громкое дело. Его посадили. – Он закашлялся. – Не все, кто стоит под иконами и рассказывает людям о Боге, несут свет. Люди разные. Вы из полиции?
– Нет, я веду частное расследование, но у меня есть товарищ, который работает в полиции, он предоставляет мне определенные сведения. Знаете Линду Олбрайт? Она живет…
– Я ее знаю. И знаю, где живет. Моя дочь и Линда… они дружили в детстве. Линда была примерной, воспитанной девочкой, как и моя дочь. Но после того, что с ней случилось пять лет назад, она оборвала все связи с миром, не ходит в церковь, живет отшельницей. Я просил ее родителей попробовать привести ее к Богу своими молитвами, своими наставлениями, но она категорически воспротивилась. Это ее право, никто его не может отнять. Слава Иисусу, что она выжила в ту ночь. Слава ему. Моя, моя дочь… Ей повезло меньше.
Его руки задрожали. А затем и все тело. Жертва артрита, как Ренуар, для которого руки были единственным, что являло миру его великий талант. Ренуар писал до последнего и скончался на своей вилле на юге Франции… Когда скончается этот старик? Мне кажется, очень скоро. Уже сейчас каждое слово дается ему с огромным трудом.
– Я хотел сказать, что если тот, кто напал на Линду, и наш нынешний маньяк – одно лицо, то Линда может опознать убийцу по рукам. Их она успела заметить в момент нападения. И запомнить. Я хочу привести ее на службу к отцу Иоанну, чтобы она взглянула на его руки со стороны. Да, у него есть алиби на второе убийство, но ведь первое было совершенно в его церкви. Кто знает, может быть, никто не воровал у него ключ… Он сам мог совершить убийство, слить кровь и как ни в чем не бывало прийти рано утром и вызвать полицию. По-моему, единственный разумный вариант.
– Так вы связываете инцидент с Линдой Олбрайт с… нынешним маньяком?
– Уверен в этом процентов на восемьдесят.
– Но почему тогда о нем никто не слышал целых пять лет? Где он был?
– Хороший вопрос. Понимаете, отец, я думаю, что те истории о себе, которые он рассказывал священникам – чистейшая правда. Не больная фантазия, а истина. Почему он оставлял семя быка в своих жертвах? Потому что он по жизни слабак и трус. Как сказала мне Линда, он не смог бы справиться со своей жертвой без ножа. У него слишком мало физических сил, а удовлетворить животную жажду ему хочется. Вероятно, он с детства ощущал в себе желание охотиться, желание забирать жизни, желание чувствовать себя господом Богом или кем-то подобным ему, но в человеческом обличии. Эта бесхребетная тварь возомнила себя быком… пока он убивает слабых, пока он охотится и удовлетворяет свою страсть. Он не извращенец, не педофил, он просто охотник, и все, что он говорил о себе в исповедальне – это все про него не сомневайтесь. – Я немного помолчал, собираясь с мыслями. – И вот я подумал, как человек с недостатком физической силы может охотиться? Как ему удается заманивать девушек? Сначала я решил, что он полицейский, ведь любой доверится тому, кто защищает. Но затем вспомнил, что есть еще одна профессия, которая априори гарантирует доверие к ее представителю.
– Священник…
– Вы все правильно поняли. Отец Иоанн невысокий, слабый, да он муху не сможет обидеть без ее согласия, вспомните его! К нему приходили на исповедь, ему рассказывали все свои тайны. Ему верили, как всевышнему, как полиции, а он этим пользовался. Вот только не могу понять двух вещей… Как произошло второе убийство? Если у него есть подельник, то это бы сразу все объяснило. И еще одно… отец, простите меня… – Я набрал воздуха в грудь и разом выдохнул: – …почему он не оставил семя в вашей дочери, бычье семя, почему он не нанес ей увечий, почему изменил свой «почерк»?
Лицо отца Гренуя на мгновение застыло каменной маской, и я поторопился продолжить, чтобы он опять не ушел в себя:
– Есть одно объяснение – у него было мало времени, он спешил. Но как-то слишком это неправдоподобно. Времени у него имелось предостаточно, он ведь специально подослал к вам того актера, чтобы сделать свое дело, пока вы с ним беседуете. И… есть все же еще и третий вопрос. Он знал вашу дочь? Почему она ему доверилась?
– Нет, не думаю, что он ее знал, – отец Гренуй медленно покачал головой. – А доверилась, возможно, потому, что он… раз уж речь у нас идет о служителях церкви… допустим, он представился моим коллегой, она увидела на нем соответствующее одеяние и пустила внутрь.
– Но ведь полиция не нашла в доме или около дома его отпечатков. Он должен был оставить их хотя бы на двери, если бы все было именно так. Впрочем, наверное, пришел в перчатках, – рассуждал я вслух. – Кстати, да, абсолютно нормальное явление в такую погоду. Уже на носу зима.
Отец Гренуй внимательно меня слушал, а когда я замолчал, неожиданно сказал то, что до этого почему-то не приходило мне в голову.
– Быть может, этот актер и есть сообщник убийцы? Ведь тогда многие вопросы отпадают сами собой.
– О… – я задумался. – Возможно! Он ведь профессиональный актер, и судя по его резюме, у него хороший опыт работы в театре – его проверяла полиция.
– Тем более. Актер может преобразиться в кого угодно.
Он встал с кровати и трясущимися руками налил себе воды в стакан. Выпил.