– Ты не заберешь пианино, и все твои вещи я вынесу на помойку. Понял меня? Смотри, как заговорил, щенок… – донеслось из гостиной.
– Ладно, пойду я, ма. Буду писать раз в месяц, сообщать, что у меня все хорошо. Просто мне было больно последние несколько лет, а сейчас стало намного лучше, и я постараюсь больше не подходить больше к источнику своей боли. Это если вкратце. Прощай.
Я закрыл за собой дверь и не забрал из этой квартиры ничего, кроме ощущения, что ничего важного я там не оставил. Пусть продает пианино.
– Как сходил? – спросил меня Марк, когда я вернулся к нему на кухню и сел на свободный стул рядом.
Похоже, наши с ним диалоги начинают становиться традицией.
– Да так, не очень. Паршиво на душе.
– Есть бренди.
– Я не пью.
– Я тоже, но бренди – хороший друг. – И немного помолчав, он добавил: – Он умеет слушать.
– Так всегда говорят алкоголики.
Выпивка – совсем не мой конек. Я бы даже сказал, что этого конька я ненавижу. Покурить, да, пожалуйста. Выпить бутылочку хорошего пива раз в год – тоже не преступление. А вот бренди, ром, виски – нет. Насмотрелся в свое время на отца с дядей… как прививку получил.
– Не только алкоголики, но и люди, у которых нет слушателей, но есть рассказ. – Марк пожал плечами. – Как хочешь, дело твое.
– Наливай, – сказал я внезапно. Не потому что хотел пить, а потому что поверил человеку.
Он плеснул мне в стеклянный стакан бренди, а затем и себе. Не произнес никакого тоста, вообще ничего не сказал, лишь выпил залпом и поставил пустой стакан на стол. Затем, набрав побольше воздуха в легкие, выдохнул.
– Советую сделать так же.
И я последовал его примеру. Сначала огнем обожгло горло, потом дыхательные пути и внутренности. Такое чувство, что кто-то поджег меня изнутри. На глазах выступили слезы.
– Смотрю, ты много времени провел с алкоголем, – с иронией сказал Марк, но прозвучало это как-то по-доброму.
– Я много времени провел с пианино. У меня свой друг. А с твоим я только что познакомился.
– И что, отдадут они тебе твоего друга?
– Он, а не они. Отдаст, ага… Так же как бомж отдаст стодолларовую купюру прохожему, который ее обронил. Так же как нищий необразованный болван отдаст такому же нищему писателю забытую им на скамейке рукопись, которая отлично горит и которой можно развести огонь и погреться.
– Я понял. Значит, твоего друга тебе не видать. Ну что ж… тогда я встречусь с напарником и попрошу отдать мне его сокровище. Пора заводить новых друзей, Домиан.
– Да. Я буду тебе очень благодарен.
– Ничего, не грусти. Бренди у меня все время новый, так что каждый раз – как первый. Интересно, зачем твоему старику пианино?
– Оно ему и не нужно. Он просто хочет меня позлить, дегтя в мед подложить. Я сказал ему, что он мразь.
– А он действительно мразь?
– Да.
– Тогда пусть это не гложет тебя. Пускай правда отравляет душу тому, кому была высказана, – задумчиво произнес Марк и закурил. Я последовал его примеру.
– Марк, а… где твои родители?
– Умерли тринадцать лет назад. Так что я сиротинушка, дружище. Ой, только не надо этого жалостливого взгляда. Все давно пережито, переболено, переплакано. Сочувствия не требуется.
– Хорошо, не буду. Я тоже хотел бы, наверное…
Он меня перебил:
– Ты еще пожалеешь об этих словах. Ты молодой, кровь горячая, нрав буйный, в душе бунт. Я тоже был тобой. Но это пройдет, поостынешь со временем, перестанешь делить мир на черное и белое. Начнешь либо принимать его таким, каков он есть, либо не принимать вообще. Еще по одной?
– Давай.
Я чувствовал, как скованность и напряжение покидают меня и тело охватывают расслабление и легкость. Бренди действительно был хорошим другом. Пока.
Мы выпили еще по стакану, а после я выкурил две сигареты подряд. Было хорошо, а хотелось, чтобы было еще лучше.
– Думаю, нам достаточно, – сказал Марк и, включив в себе ментора, добавил: – Нужно всегда и во всем знать меру.
– Без проблем, – согласился я. – Знаешь, я умею…
И осекся. Я не мог ему рассказать об… этом. Может быть, немного позже, но не сейчас. Не время еще. Рассказать, как во мне погибает уникальнейший инструмент, который был использован по назначению всего один раз.
– Что ты умеешь?
– Играть Баха, Моцарта, Шопена. Даже немного себя.
– Мне бы что-нибудь приятное слуху.
– Приятное слуху я играть не научился, увы.
– Тогда позволь уточнить, чьему слуху?
– Моему.
– Понятно. Значит, не тебе судить. – Марк затушил сигарету и сказал как бы между прочим: – В твое отсутствие мне звонили по работе, сообщили, что появились новые факты в том деле, о котором мы говорили вчера.
– Что за факты?
– Завтра будет известно точно.
– Тебе интересно это дело, да?
– Случай действительно неординарный. Священник под давлением может дать ложные показания. Мне бы не хотелось, чтобы его взяли «под пресс» и повесили на него это убийство. Очень бы не хотелось.
– Я тут думал ночью, долго не мог уснуть…
– И что надумал?
– Почему он изобразил именно распятие? Это ведь было сделано не просто так. У меня есть предположение. Допустим, он хотел сказать будущим зрителям его перформанса, что готов осквернить святость. Надругаться над неприкосновенностью и чистотой. Эта девушка – вероятный прототип Христа. Непорочность, чистота, девственность. Понимаешь, к чему я клоню?
– К слову, родственники и все друзья этой девушки утверждают, что у нее никогда не было сексуальных контактов.
– Возможно, теперь понятно, какую девушку он будет выбирать для следующего раза.
– Надеюсь, следующего раза не будет. Хотя такие ублюдки, как он, идейники… они никогда не останавливаются сами. Твоя теория – не открытие для меня, но я приму ее к сведению. Что-то еще, сыщик-консультант, бельгийский детектив мирового уровня?
Он улыбнулся. И я тоже не удержался от улыбки:
– Приятно, что ты знаешь Пуаро.
– Да, забавный тип с усиками. «Подвиги Геракла» – это шедевр и «Убийство в “Восточном экспрессе”».
– О да! – с жаром произнес я. Наконец-то хоть с одним человеком на этой земле можно было поделиться Пуаро. – Я думал, ты вообще не читаешь.
– Не все же карты сразу на стол.
– Вот ты жук! Мне еще очень по душе «Последнее дело Пуаро» и «Убийства по алфавиту». Но «Подвиги Геракла» – это стопроцентный шедевр, да.
– Так что еще ты можешь сообщить, взглянув на дело со стороны?
– Мне кажется, убийца знал свою жертву. А иначе как он мог выбрать именно девственницу? В нашем веке, знаешь…
– В любом веке, скажу тебе по секрету, хуже, чем в предыдущем. Так что наши бабушки были непорочными и святыми, а нынешняя молодежь будет такой для своих внуков. И так всегда. Я раньше немного увлекался историей. Не хочу, чтобы ты думал, будто именно наше поколение молодежи – деградирующее дно. – Марк взял свой стакан, неторопливо повертел, поставил обратно на стол. – Я понял твою мысль. Мы, конечно же, тщательно изучаем круг знакомых и близких жертвы, но тот факт, что убийца – не какой-то неизвестный с улицы, заставляет взглянуть на все по-новому.
– Но ведь мое предположение постро-ено лишь на догадке, что убийца делает жертву символом невинности и непорочности Христа.
– Страшно брать ответственность за свои слова, правда?
– Ты это к чему?
– Тебе нужно взрослеть, Домиан. И учиться нести ответственность за сказанное и сделанное. Это поможет тебе в жизни. Сейчас я смотрю и вижу, что ты боишься за последствия своего неверного предположения. Страх сам по себе не плох. Страх плох, когда он есть, но на него смотрят с закрытыми глазами, всеми силами убеждая себя, что его на самом деле нет. Уж лучше сделать неверный шаг и наступить на мину, чем умереть с голода около минного поля в бездействии и страхе. А вдруг ты прав? Вдруг это спасет чью-то невинную жизнь?
– Да, я боюсь нести ответственность. Мы ведь говорим не о книгах или кино, а о человеческих жизнях. Я помню.
– Хорошо. Но давай сейчас немного абстрагируемся и порассуждаем. Кем этот зверь может быть для своих жертв, как думаешь? Какую роль он играет в их жизни?
Я пожал плечами:
– Если тебя устроит пример из детектива… Допустим, убийца по прозвищу Зубная Фея из книги «Красный дракон» (того же автора, что написал «Молчание ягнят») был оператором и снимал своих будущих жертв на камеру – этакое домашнее видео. А затем приходил ночью к ним в дом и убивал. Так что совсем не исключено, что наш убийца каким-то образом контактировал с жертвой заранее, возможно, входил в круг знакомых или знакомых ее знакомых. То есть так или иначе, он ее знал. А она, с некоторой долей вероятности, знала его.
– Хм…
В тот день мы больше не пили бренди. Я уже хорошенько опьянел и лег спать посреди белого дня. Проснулся ночью, несколько часов пытался заставить себя снова уснуть. Под утро у меня это получилось, но, в общем-то, не сразу.
Глава четвертая
Марк ушел на работу рано. Когда я встал, его уже не было. Я не слышал ни его шагов, ни скрипа двери, ни любых других звуков. Он был тих и заботлив, как мамочка. В какой-то момент я даже позавидовал его будущей жене, позавидовал в положительном смысле этого слова. В наше время хороший человек – большая удача для того, кто его нашел и забрал себе.
Позавтракав овсяной кашей с молоком, я вынес мусор и подышал свежим воздухом. Хоть эта улица и была проезжей, но тем не менее в воздухе стоял аромат осенних каштанов, а не дорожной пыли и выхлопных газов. Марк принес еды еще вчера, а потому волноваться о том, что бы такого поесть на досуге, не стоило.
Вернулся Марк после обеда, в три часа дня. А вместе с ним зашли трое грузчиков, которые внесли в квартиру старое черное пианино. И сказать по правде, намучались они с ним изрядно. Поднять с первого на четвертый этаж такую махину – дело нелегкое.
В тот же день мы позвали настройщика. Он настроил пианино достаточно быстро и профессионально.