– У меня, может, будут потом к тебе еще вопросы, – окликнул Бодекер.
– Вот жизнь-то. И больше мне тебе нечего ответить, – услышал он Хэнка.
Бодекер посадил Эрвина на переднее сиденье и поехал на Баум-Хилл. Наверху свернул на узкую грунтовку среди деревьев, которую показал мальчик. Замедлился и пополз еле-еле.
– Никогда не бывал в этих краях, – сказал помощник шерифа. Опустил руку и тихо расстегнул кобуру.
– Здесь давно никого не было, – сказал Эрвин. Глядя в окно на темную чащу, он понял, что забыл свой фонарь в магазине. Понадеялся, что успеет вернуться раньше, чем Хэнк его кому-нибудь сбагрит. Бросил взгляд на ярко освещенную приборную панель.
– А вы включите сирену?
– Зачем людей пугать?
– Да здесь некого пугать.
– Значит, здесь ты живешь? – спросил Бодекер, когда они подъехали к маленькому квадратному домику. Ни тебе света, вообще никаких признаков жизни, не считая качалки на крыльце. Трава на дворе вымахала по меньшей мере на полметра. Слева стоял старый сарай. Бодекер припарковался за проржавевшим пикапом. Типичная деревенщина, подумал он. Кто знает, во что он тут влезет. В пустом желудке булькало, как в сломанном унитазе.
Эрвин вышел не отвечая и встал перед машиной, поджидая помощника шерифа.
– Сюда, – он повернулся и пошел за угол дома.
– Идти далеко? – спросил Бодекер.
– Не очень. Где-то минут десять.
Бодекер включил фонарь и последовал за мальчиком по краю заросшего поля. Они вошли в лес и прошагали несколько сотен футов по протоптанной тропинке. Мальчик вдруг остановился и показал в темноту перед собой.
– Он там.
Помощник навел фонарь на человека в белой рубашке и выходных брюках, завалившегося на бревно. Сделал несколько шагов поближе, разглядел порез на шее. Вся рубашка спереди пропиталась кровью. Он принюхался и чуть не блеванул.
– Боже мой, сколько он уже тут лежит?
Эрвин пожал плечами.
– Недолго. Я уснул, потом прихожу – а он тут.
Бодекер сжал ноздри и попытался дышать через рот.
– А чем тогда так разит?
– Это от них, – сказал Эрвин, показывая на деревья.
Бодекер поднял фонарь. Вокруг висели животные разной степени разложения, некоторые на ветках, а другие – на высоких деревянных крестах. Высоко на одном из крестов, словно какая-то отвратительная христоподобная фигура, была прибита мертвая собака в кожаном ошейнике. У основания другого лежала голова оленя. Бодекер нашарил пистолет.
– Твою мать, пацан, это что за херня? – спросил он, посветив на Эрвина как раз тогда, когда тому на плечо шлепнулась белая извивающаяся личинка. Тот стряхнул ее небрежно, как листик или семечко. Бодекер попятился, поводя револьвером.
– Это молельное бревно, – прошептал Эрвин.
– Чего? Молельное бревно?
Эрвин кивнул, не сводя глаз с тела отца.
– Только оно не помогло.
Часть втораяНа охоте
10
Летом 1965 года по Среднему Западу вот уже несколько недель кочевали ради беспрестанной охоты двое неизвестных в черном «форде»-универсале, купленном за сто долларов в Миде, штат Огайо, в магазине поддержанных машин под названием «Брат Уайти». За последние три года они приобретали уже третий автомобиль у этого священника. Мужчина на пассажирском сиденье начинал жиреть, верил в знаки свыше и имел привычку ковырять в гниющих зубах перочинным ножом «Бак». Женщина всегда сидела за рулем и носила облегающие шорты и легкие блузки, в которых, как они оба думали, ее бледное костлявое тело выглядело соблазнительным. Она не выпускала изо рта сигареты с ментолом, какие попадались под руку, а он жевал дешевые черные сигары, которые звал «собачьими хуями». Каждый раз, когда скорость превышала восемьдесят километров в час, в «форде» подгорало масло, протекала тормозная жидкость и грозили рассыпаться по всей дороге металлические кишки. Мужчине нравилось думать, что машина похожа на катафалк, а женщине – что на лимузин. Звали их Карл и Сэнди Хендерсон, но иногда они представлялись и по-другому.
За последние четыре года Карл пришел к выводу, что выбирать надо автостопщиков, а в эти дни их на дорогах было много. Он называл Сэнди приманкой, она его – фотографом, а автостопщиков они оба называли моделями. Этим самым вечером, сразу к северу от Ганнибала, штат Миссури, они заманили в сырой комариный лес, замучили и убили молодого солдатика. Когда они его подобрали, парнишка любезно предлагал им жвачку «Джуси Фрут», говорил, что может повести, если женщина устанет. «Не дождемся», – сказал Карл; и Сэнди закатила глаза из-за язвительного тона, с каким иногда говорил ее муж, – будто думал, что сам он принадлежит куда к более высокому классу, чем то быдло, которое они подбирают по обочинам. Каждый раз, когда на него нападала спесь, ей хотелось просто остановить машину и сказать дурачку на заднем выходить, пока еще есть шанс. Однажды, обещала себе Сэнди, так она и поступит: ударит по тормозам и поставит мистера Большую Шишку на место.
Но не сегодня. Парнишку на заднем Господь благословил личиком гладким, как масло, маленькими темными веснушками и ярко-рыжими волосами, а Сэнди никогда не могла устоять перед ангельской внешностью. «Как тебя зовут, милый»? – спросила она, когда они проехали по шоссе пару миль. Голос у нее был легкий и приятный; и, когда парнишка поднял взгляд и их глаза встретились в зеркале заднего вида, она подмигнула и одарила его улыбкой, которой научил ее Карл: заставлял репетировать за кухонным столом вечер за вечером, пока не стало казаться, что лицо сейчас отвалится и прилипнет к полу, как корж от пирога; эта улыбка намекала на весь возможный разврат, который только мог представить молодой человек.
– Рядовой Гэри Мэттью Брайсон, – сказал парнишка. Ей показалось странным, что он назвал полное имя, будто на долбаном параде, но она сразу выкинула это из головы и продолжила болтать. Надеялась, он не из серьезных. С такими ее часть работы всегда была намного сложнее.
– Какое хорошее имя, – сказала Сэнди. В зеркале она наблюдала, как по его лицу расплывается стеснительная улыбка, увидела, как он сунул в рот новую жвачку. – А как к тебе обращаться?
– Гэри, – ответил он, выбрасывая серебряный фантик в окно. – Папу так звали.
– А второе, Мэттью, это же из Библии, да, Карл? – сказала Сэнди.
– Блин, да все на свете из Библии, – ответил муж, глядя в лобовое стекло. – Старина Мэтт – это один из апостолов, Матвей.
– Карл преподавал в воскресной школе – да, милый?
Тот со вздохом повернул свое крупное тело на сиденье – скорее, чтобы лишний раз посмотреть на парнишку, чем ради чего-нибудь еще.
– Точно, – он натянуто улыбнулся. – Я преподавал в воскресной школе, – Сэнди погладила его по колену, он повернулся обратно без единого слова и достал из бардачка карту.
– Но ты и так наверняка это знал, да, Гэри? – сказала Сэнди. – Что твое второе имя – из Священного Писания?
Парнишка на миг перестал жевать.
– Я мало ходил в церковь в детстве, – сказал он.
По лицу Сэнди проскользнула тревога, и она взяла сигареты с приборной панели:
– Но ты же крещеный, да?
– Ну да, мы же не язычники какие, – сказал парнишка. – Просто из Библии я ничего не знаю.
– Это ничего, – в голосе Сэнди послышалось облегчение. – Незачем рисковать с такими-то вещами. Господи, кто знает, что будет с человеком, если он не был спасен?
Солдат направлялся домой, повидать мать перед тем как его направят в Германию или в эту новую горячую точку, во Вьетнам, – теперь Карл уже не помнил. Ему вообще было плевать, что солдата назвали в честь какого-то там поехавшего сукина сына из Нового Завета или что его подружка попросила пообещать носить на шее школьное кольцо, пока он не вернется из-за границы. Когда все это знаешь, становится только сложнее; и потому Карлу было проще пропускать мимо ушей болтовню, предоставляя Сэнди все дурацкие вопросы, сюсюканье это гребаное. Она это умела – флиртовать и трепать языком для усыпления бдительности. Они сильно изменились со времен первой встречи – она, восемнадцатилетняя одинокая девчонка, ни кожи ни рожи, обслуживала тогда столики в «Деревянной ложке» в Миде и убалтывала клиентов в надежде на четвертак чаевых. А он? Ненамного лучше, пухлый маменькин сынок, потерявший мамку, ни будущего, ни друзей, не считая тех, что принесет фотокамера. В свой первый вечер вдали от дома, когда входил в «Деревянную ложку», он понятия не имел, что его ждет или что делать дальше. Единственное, что знал наверняка, сидя в кабинке и глядя, как тощая официантка протирает столы перед тем, как выключить свет, – ему позарез нужно сделать ее фотографию. С тех пор они были вместе.
Конечно, Карл тоже говорил с автостопщиками, но обычно это могло подождать до момента, когда они остановятся. «Взгляни-ка, – начинал он, доставая из бардачка камеру – „Лейку М3“ 35 мм. – Новая стоит четыре сотни, но я свою взял почти за бесценок». И хотя с губ у Сэнди не сходила сексуальная улыбка, она неизбежно испытывала горечь каждый раз, когда он так хвастался. Сэнди сама не знала, зачем последовала за Карлом в эту жизнь, даже не пыталась облечь свои чувства в бесполезные слова, но одно понимала хорошо: чертова камера досталась Карлу не бесплатно – и еще дорого им обойдется. Потом она слушала, как он спрашивает очередную модель – таким тоном, как будто говорит почти что в шутку: «Ну что, хочешь, чтобы тебя сфотографировали с красивой женщиной?» Она до сих пор поражалась, что взрослые мужики так легко на это клюют.
Когда они пронесли, а потом проволокли голое тело солдатика на несколько ярдов в лес и закатили под какой-то куст, поникший от лиловых ягод, то обшарили одежду, вещмешок и в чистых белых носках нашли почти триста долларов. Больше, чем Сэнди зарабатывала в месяц.
– Вот ведь жук, – сказал Карл. – А помнишь, я спрашивал его про деньги на бензин? – Он отмахнулся от тучи насекомых, вьющейся вокруг его потного красного лица, сунул пачку в карман штанов. Рядом с ним, на земле по соседству с камерой, лежал пистолет с длинным ржавым стволом. – Как говорила моя мамаша, – продолжал он, – этим гадам верить нельзя.