пугало. Когда она вышла из ванной в желтой ночнушке, Карл лежал на кровати и таращился в потолок. Последний раз он мылся неделю назад, прикинула она. Закурила и объявила, что не будет с ним спать, если он не отмоется от запаха тех ребят.
– Это модели, а не ребята, – проворчал он. Поднялся и скинул грузные ноги с кровати. – Сколько раз тебе повторять?
– Мне все равно, кто они, – возразила Сэнди. – Это чистая постель.
Карл бросил взгляд на мух на половике.
– Ага, это ты так думаешь, – сказал он, направляясь в ванную. Стянул грязную одежду и принюхался сам к себе. Ему нравился собственный запах, но, может, стоит вести себя осторожнее. В последнее время он все чаще переживал, что превращается в какого-то педика, и подозревал, что Сэнди думает так же. Попробовал воду из душа рукой, потом залез в ванну. Натер волосатое расплывшееся тело куском мыла. Дрочить на снимки – плохой признак, он и сам это знал, но иногда ничего не мог с собой поделать. Было тяжело возвращаться домой, киснуть в одиночестве в тесной квартирке ночь за ночью, пока Сэнди разливает выпивку в баре.
Вытершись, Карл попытался вспомнить последний раз, когда они занимались любовью. Кажется, прошлой весной, хотя точно не скажешь. Он попытался представить Сэнди снова молодой и свежей, до того, как началась вся эта хрень. Конечно, он быстро узнал о поваре, который лишил ее девственности, и о перепихонах с прыщавыми пацанами, но все же тогда она излучала какую-то невинность. Возможно, иногда думал он, потому, что у него и самого при встрече было не так много опыта. Да, с парой шлюх он спал – по соседству их было полно, – но ему было всего двадцать, когда мать осталась парализованной после инфаркта и практически лишилась речи. К тому времени хахали к ней не захаживали уже несколько лет, так что сидеть с ней пришлось Карлу. Первые несколько месяцев он подумывал придавить ей подушкой перекошенное лицо и освободить их обоих от бремени, но это же все-таки мать. Взамен он посвятил себя запечатлению ее угасания на пленку – по новому снимку скукоженного тела дважды в неделю следующие тринадцать лет. В конце концов мать привыкла. Потом однажды утром он обнаружил ее мертвой. Сел на край кровати и попытался съесть яичницу-болтунью, которую приготовил для нее на завтрак, но пища не удержалась в желудке. Три дня спустя он бросил на гроб матери первую лопату земли.
Кроме камеры, после оплаты похорон у него осталось двести семнадцать долларов и дребезжащий «форд», который ездил только в сухую погоду. Шансы проехать на нем через все Соединенные Штаты стремились к нулю, но Карл почти столько, сколько себя помнил, мечтал о новой жизни, а теперь его главная и последняя отговорка наконец упокоилась на кладбище Святой Маргариты. И вот за день до того, как кончилась аренда, он упаковал выгнутые стопки снимков смертного одра и вынес на обочину – для мусоровоза. Потом поехал на запад, с Парсонс-авеню на Хай-стрит, и направился прочь из Колумбуса. Его целью был Голливуд, но тогда он плохо ориентировался на дорогах и каким-то образом тем вечером оказался сперва в Миде, штат Огайо, а там и в «Деревянной ложке». Оглядываясь в прошлое, Карл верил, что туда привела сама судьба, но иногда, вспоминая мягкую и нежную Сэнди пятилетней давности, почти жалел, что зашел в ресторан.
Стряхнув воспоминания, он одной рукой выжал в рот зубную пасту, пока второй ублажал себя. Это заняло несколько минут, но наконец он был готов. Вышел из ванной голый и немного настороже; к обвисшему животу в растяжках прижимался фиолетовый конец стояка.
Но Сэнди уже спала; и когда он тронул ее за плечо, открыла глаза и застонала. «Я плохо себя чувствую», – сказала она, отвернулась и сжалась калачиком на другой половине кровати. Карл постоял над ней пару минут, дышал через рот, чувствовал, как отливает кровь. Потом выключил свет и ушел обратно в ванную. На хер, Сэнди насрать, что сегодня он просил ее о чем-то важном. Он сел на унитаз, рука опустилась между ног. Увидел перед собой гладкое белое тело солдатика, поднял с пола влажную тряпку и закусил. Сперва острый конец лиственной ветки не влез в пулевое отверстие, но Карл его разрабатывал, пока ветка не торчала прямо, будто из мускулистой груди рядового Брайсона выросло молодое деревце. Закончив, Карл встал и сплюнул тряпку в раковину. Уставившись на свое запыхавшееся отражение в зеркало, он осознал: велика вероятность, что они с Сэнди больше никогда не займутся любовью, что дела у них хуже, чем он воображал.
Позже той ночью он проснулся в панике – ожиревшее сердце дрожало в грудной клетке, как пойманный и испуганный зверек. Часы на тумбочке показывали, что он проспал меньше часа. Начал переворачиваться на другой бок, но потом вскочил с кровати и поплелся к окну, отдернул занавеску. Слава богу, универсал еще на стоянке. «Тупой ты придурок», – выругался Карл про себя. Натянув штаны, босым прошел по гравию к машине и открыл дверцу. Над головой тяжело и плотно нависли тучи. Он достал из бардачка шесть катушек пленки и отнес в номер, сунул себе в туфли. Совершенно про них забыл – непростительное нарушение его же собственного правила № 7. Сэнди пробормотала во сне какую-то хрень – что-то там про пугало или вроде того… Вернувшись к открытой двери, Карл закурил еще одну сигарету из ее пачки и стоял, глядя в ночь.
Пока ругал себя за беспечность, раздвинулись тучи, и в просвете на востоке показались звезды. Он прищурился через сигаретный дым и начал их считать, но тут же прекратил и закрыл дверь. Еще одна цифра, еще один знак, который сегодня ни черта не изменит.
13
Когда Бодекер вошел в бар «Текумсе», за столом сидели трое и пили пиво. Солнце коротко осветило темное помещение, и тело шерифа отбросило на пол длинную тень. Потом дверь за ним закрылась, и все снова погрузилось во мрак. На музыкальном автомате к своей печальной трепещущей концовке подошла песня Пэтси Клайн. Никто из мужчин не сказал ни слова, когда шериф прошел мимо них к бару. Один был угонщиком, другой избивал жену. Оба не раз сидели в его тюрьме, натирали ему патрульную машину воском. Третьего он не знал, но решил, что это только вопрос времени.
Бодекер сел на стул и подождал, пока Хуанита дожарит гамбургер на жирном гриле. Он вспомнил, что не так много лет назад именно она в этом самом баре подала Бодекеру его первый виски. Следующие семь лет он гонялся за ощущением той ночи, но больше его не находил. Он полез в карман за шоколадкой, но потом решил повременить. Хуанита положила на бумажную тарелку сэндвич с картошкой, которую выловила из металлической бочки, и длинным бледным маринованным огурцом, который достала вилкой из грязной стеклянной банки. Отнесла тарелку к столику и поставила перед угонщиком. Бодекер услышал, как один из мужчин высказался в том духе, что надо бы накрыть бильярдный стол, пока никому не стало плохо. Другой рассмеялся, и Бодекер почувствовал, что покраснел.
– Кончайте, – тихо сказала Хуанита. Она подошла к кассе, отсчитала сдачу и отнесла угонщику.
– Картошка-то жестковата, – сказал он ей.
– Ну и не ешь, – ответила она.
– Ну, дорогуша, – укорил домашний насильник, – разве так можно?
Не обратив на него внимания, Хуанита закурила и подошла к концу стойки, где сидел Бодекер.
– Привет, незнакомец, – сказала она, – чем могу…
– …и богом клянусь, задница у нее распахнулась, как чемодан, – сказал тут громко один из мужчин, и столик взорвался хохотом. Хуанита покачала головой.
– Можно я у тебя пистолет возьму? – спросила она Бодекера. – Эти ублюдки тут с самого утра.
Он следил за ними в длинном зеркале за стойкой. Угонщик хихикал, как школьница, а домашний насильник давил кулаком ломтики картошки на столе. Третий откинулся на стуле со скучающим выражением на лице и чистил ногти спичкой.
– Если хочешь, я их отсюда выпровожу, – предложил Бодекер.
– Не, ничего, – ответила она. – Тогда они просто вернутся позже и наведут шороху, – Хуанита выпустила дым из уголка рта и изобразила полуулыбку. Она надеялась, ее сынок не влез опять в неприятности. В прошлый раз, чтобы вытащить его из тюрьмы, пришлось попросить взаймы плату за две недели вперед, и все из-за пяти пластинок, которые он украл в «Вулворте». Мерл Хаггард или Портер Вагонер – это еще ладно, но Gerry and the Pacemakers? Herman’s Hermits? The Zombies? [4] Слава богу, его отец уже покойник, что тут еще скажешь. – Так чем могу помочь?
Миг Бодекер разглядывал бутылки за стойкой.
– Кофе есть?
– Только растворимый. К нам нечасто заглядывают кофеманы.
Он скривился:
– У меня от него живот болит. Как насчет «Севен-ап»?
Когда Хуанита поставила перед ним бутылку газировки, Бодекер закурил и спросил:
– Значит, Сэнди еще не приезжала, а?
– Ха, – махнула рукой Хуанита. – Куда там. Уже больше двух недель где-то носит.
– Что? Она уволилась?
– Нет, ничего подобного, – ответила барменша. – В отпуске.
– Опять?
– Не знаю, как у них получается, – Хуанита сразу повеселела из-за того, что визит не касается ее сына. – Вряд ли они мотаются по шикарным курортам, но я, к примеру, зарабатываю так мало, что едва хватает на аренду моего старого трейлера. К тому же ты отлично знаешь – Карл ни за что не платит.
Бодекер глотнул газировки и снова подумал о телефонном звонке. Значит, его, похоже, не обманули, но если Сэнди блядует больше года, как сказала та сука, то почему новость дошла до него только сейчас? Может, это и хорошо, что он бросил пить. Виски явно разжижает его мозги в кашу. Тогда Бодекер бросил взгляд на бильярдный стол и задумался, насчет чего еще в последнее время допустил непозволительную беспечность. По спине у него вдруг пробежал холодок. Пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы «Севен-ап» не попросился наружу.
– Когда она вернется? – спросил он.
– Лерою сказала, что будет дома к концу недели. Уж надеюсь. Этот жлоб подмогу не нанимает.
– Представляешь, куда они направились?