– Вполне справедливо.
– И при этом ты сохраняешь полную анонимность, как, уверен, сохранял ее Глен. Дядя мог догадаться, кто подставил его, а мог и пребывать в неведении. Но ему пришлось вертеться ужом, чтобы не оказаться в тюрьме. Распродал по дешевке все, чем владел, и с позором бежал из родного города. Не имею понятия, какие убытки он понес, но вознаграждения Глена хватило на оплату учебы в юридическом колледже.
– Ему пришлось уплатить налоги с призовых?
– Я и об этом спросил ту женщину, – ответил я. – Она сказала, что стукачи предпочитают получать свои тридцать сребреников чистыми, уже за вычетом налогов.
– Их можно понять.
Мы сидели в «Докете» на Джоралмон-стрит, где она смыкается с Бруклин Боро-Хилл. Там приятный зал с высокими потолками, отделанный дубом, медью, и с мебелью, обитой красной кожей. Как можно догадаться по названию[37], завсегдатаями заведения были по большей части юристы, хотя туда любили заглядывать и полицейские. В обеденное время там всегда не протолкнуться. На кухне едва успевают готовить огромные сандвичи, а бармен – разливать напитки.
– Отличный выдался денек, – заметил Дрю.
– Превосходный, – согласился я. – Когда я в последний раз обедал здесь, погода стояла такая же погожая. Была весна, и мы встречались с копом из бруклинского отдела убийств. С Джоном Келли. Я, кстати, заметил его у стойки бара, когда входил. День был такой солнечный, что, выйдя на улицу, я потом прошелся пешком до самого Бэй Риджа. Не думаю, что сегодня повторю тот поход. Хочешь знать правду? Если бы вчера стояла такая же погода, ласково пригревало солнце, и все такое, то я бы до сих пор только гадал, как добывал для себя деньги Глен Хольцман.
– Но дождь удержал тебя дома.
– Точно. И мне пришлось провисеть весь день на телефоне, что оказалось самым продуктивным методом продолжения расследования. Как только я выяснил, с чего он начал, мне не составило труда вычислить, кому еще позвонить и что конкретно узнать. Получив диплом юриста, он отправился работать в небольшую фирму в Уайт-Плейнз. Вскоре после того, как он их покинул, компания приказала долго жить. Один из бывших совладельцев в разговоре со мной использовал цветистый образ: мол, Хольцман сумел прочитать неведомую роковую надпись на стене, которую не разглядел больше никто.
– Держу пари, он сам ее и начертал.
– Но забыл поставить подпись. Я перезвонил Джеспессону – это фамилия бывшего партнера – и прямо спросил, что произошло с фирмой. Вопрос, должно быть, настолько обескуражил его, что он не стал вилять и даже не поинтересовался, зачем мне нужно это знать. Оказалось, один из прочих совладельцев был адвокатом крупных торговцев наркотиками.
– И конечно, тому юристу платили грязными наличными, которых он не мог задекларировать. А потом вместе с ним ко дну пошел весь кораблик. Ты себе не представляешь, Мэтт, сколько подобных историй у меня в памяти!
– Там все произошло не так просто. Фирма была совершенно чиста, не ввязываясь ни в какие криминальные сделки и уже давно представляя тех клиентов в разного рода делах. Им платили чеками, а если наличные и переходили из рук в руки, то никто не ведал об этом. Проблема возникла, когда именно тот единственный их партнер подсел на кокаин.
– Ничего себе!
– Чтобы оплачивать дурную и дорогую привычку, он принялся обделывать собственные делишки. Но вот беда – один из поставщиков оказался из агентства по борьбе с наркотиками, работавшим под прикрытием. Он был вынужден сделать выбор: остаться на свободе или сдать своих мафиозных клиентов. Но вот только он правильно рассудил, что камера в федеральной тюрьме предпочтительнее безымянной могилы. А тут еще выяснилось, что и у других клиентов он воровал тоже. Судя по рассказу Джеспессона, закрытие фирмы стало формальностью. Закрывать, по сути, было уже нечего.
– И, как нетрудно догадаться, Хольцман навел агентство по борьбе с наркотиками на того юриста.
– Этот вывод напрашивается сам собой, не так ли? – сказал я. – В то агентство запросто не позвонишь, чтобы навести справки, кто на кого стукнул. Но, полагаю, здесь и так все предельно ясно.
– Агентство, разумеется, щедро платит информаторам?
– Вот об этом я у них осмелился спросить по телефону. Они не пошли мне навстречу так же легко, как та леди из налоговой службы, но все же признали: да, они выплачивают вознаграждение за информацию и процент от стоимости конфискованного зелья. Но о работе этого механизма я гораздо больше узнал от приятеля, который владеет обширными познаниями сам и умеет вычислить рыночную стоимость тех или иных данных. – Я имел в виду, разумеется, Дэнни Боя, которого дурная погода тоже удержала накануне дома, позволив мне легко до него дозвониться. – Политика так называемой нулевой толерантности, быть может, никогда не приведет к победе над наркотиками, – продолжал я, – но битва начинает себя оправдывать экономически. Первое, что они делают, когда накрывают группу торговцев и покупателей дури, это конфискуют все, что только можно. Автомобили, яхты. Естественно, сами наркотики, как и наличные деньги, когда в сеть попадаются крупные покупатели. Если сделки проводились у кого-то на дому, или там хранился товар, недвижимость тоже подлежит конфискации. Наложив свои лапы на такое количество ценностей, ты вдруг понимаешь, что у тебя появился поистине неограниченный бюджет для поощрения стукачей.
– Квартира, – вставил лишь одно слово Дрю.
– Все сразу становится на свои места, верно? Некий европеец или латиноамериканец приобретает ее за наличные под прикрытием корпорации с Каймановых островов. Возможно, они промышляли не наркотой, а занимались любым другим преступным бизнесом, но наркотики я бы поставил во главе списка возможных вариантов. Власти конфисковали квартиру, что объясняет как потерю, понесенную «Мультисеркл продакшнз», так и отсутствие ипотеки. И здесь нам пора вспомнить о компании под названием «Ю-Эс ассетс редакшн». Я не сумел обнаружить следа деятельности, поскольку на самом деле ее скорее всего просто не существует. Или она имеется, но только в виде пухлой папки в одном из правительственных правоохранительных органов. Под этим названием группа чиновников занимается распродажей или распределением конфискованной собственности.
– А мне казалось, что они любят устраивать публичные шоу, когда производят изъятие у преступников крупных ценностей. Надо же продемонстрировать рядовому налогоплательщику, как успешно они справляются с торговцами отравой.
– Далеко не всегда, – сказал я. – Даже наоборот, они чаще орудуют по-тихому. Им не надо, чтобы кто-то в конгрессе заметил, какие огромные суммы проходят через их руки.
– Не исключено, что часть из них прилипает к ладоням самих борцов с преступностью.
– Видишь? Ты тоже сразу подумал об этом. Так что подобный вариант далеко не исключен.
– А что же Хольцман? Что он сделал, чтобы получить в награду такую квартиру? Кого ему пришлось сдать властям?
– Пока не знаю, – ответил я. – Сначала думал, что он помог подставить кого-то из руководства «Мультисеркл». Но за это его сразу закатали бы под асфальт. Представь, он стучит на парней из корпорации, где его знают, а потом преспокойно вселяется в принадлежавшую ей же квартиру…
– А как еще он мог заполучить это жилье? Лично мне оно представляется компенсацией за очень и очень ценную информацию, которую он предоставил властям.
– Представим себе, что он сдал правительству Джо Блоу[38] со всеми потрохами. Ему причитается шестизначная сумма в виде награды. И тут к нему подкатывают и говорят: «Мы слышали, тебе нужно достойное жилье, а у нас есть целый список конфискованных квартир, которые пустуют. Выбирай себе любую, и мы оформим ее на тебя».
– Да вознаградится добродетель!
– А разве бывает иначе?
Дрю привлек внимание официанта и жестом указал ему на наши опустевшие кофейные чашки. Когда их снова наполнили, он спросил:
– Кто выступал в роли Джо Блоу в этом случае? Есть мысли по этому поводу?
– Нет.
– Давай взглянем еще раз на его послужной список. Он начал с торговли автомобилями в Алтуне, потом работал в адвокатской конторе из Уайт-Плейнз. А где потом обнаружился этот наш сегодняшний аналог Ионы[39]?
– В юридическом отделе издательства. Но и этот корабль пошел ко дну в результате поглощения зарубежным конгломератом.
– Как ему удалось провернуть такую операцию?
– А я не думаю, что к этому он вообще приложил руку. Это произошло без его участия. Оттуда он перебрался в «Уоддел энд Йонт», где и продолжал числиться до самой смерти. Юрисконсульт при мелком издательстве – странный выбор для профессионального стукача.
– И что из этого следует?
– У меня есть версия, – признался я. – В нее вписываются все известные нам факты, и она совпадает с моим собственным восприятием Глена Хольцмана.
– Все время забываю, что ты с ним дружил.
– Дружбой это не назовешь. Я был с ним знаком и даже не очень близко. Встречался несколько раз. Вот и все.
– Выкладывай свою версию.
– Я думаю, он вляпался во все это совершенно случайно, – начал я. – Узнал про махинации своего дядюшки и почувствовал не только праведный гнев, но и зависть, пусть к ней примешивалось отвращение. Он сдал дядю Эла и уехал из Алтуны. Но на вознаграждение от налоговиков не поспешил купить себе роскошный «мерседес». Он бережливо сохранил денежки, чтобы потом оплатить учебу в юридическом колледже в Нью-Йорке. Глен всем рассказывал, что наследство помогло ему стать дипломированным юристом, и я не удивлюсь, если он всерьез считал те деньги чем-то вроде наследства. Возможно, даже убедил себя, что они принадлежали ему по праву. Что Эл Бенцигер разрабатывал золотую жилу, а шахтой должна была владеть мать Глена. Затем он отправляется работать в Уайт-Плейнз. Не самый лучший вариант, он предпочел бы фирму в Нью-Йорке, но ничего другого ему не оставалось. Поначалу произвел там хорошее впечатление, но обнаружилось, что его стремление сделать карьеру и рвение значительно слабее, чем думали его новые коллеги. То же самое, кстати, произошло позже в издательстве «Уоддел энд Йонт». Когда Элеонора Йонт брала его на работу, она воспринимала его как своего вероятного будущего преемника, но скоро поняла, что ему не хватает для этого ни хватки, ни энергии.