Он подходит мне как никто другой.
Он меня понимает.
Как я могу отвергнуть единственного человека, с которым я когда-либо чувствовал связь?
Нас сблизило с первого момента, когда мы увидели друг друга, когда никто из нас этого не хотел. Вроде признано подобное. Мы слились на месте, как атомы ртути.
Если Коул неправ, то и я тоже.
Когда он подталкивает меня к переменам, перемены кажутся приятными.
Это похоже на его исправления в моих картинах: как только он укажет на улучшение, я так же ясно увижу его достоинства.
Он поощрял меня более открыто рекламировать себя в социальных сетях. Я всегда боялся публиковать что-то слишком личное, слишком конкретное. Все еще терзаемый старым страхом выставить себя странным, сломленным и отвратительным.
- Ты думаешь, что картина — это продукт, но это не так, — говорит мне Коул.
- Ты — продукт: Мара Элдрич, художница. Если ты интересная, то и работа интересная. Они должны интересоваться тобой. Они должны захотеть услышать то, что ты хочешь сказать.
- Я продукт? — Я дразню его.
- Ты знаешь, на кого ты похожа…
- Есть разница между созданием фальшивой версии себя для рынка, — сурово говорит Коул, — и просто пониманием того, как показать людям, кто ты есть на самом деле.
Коул советует мне выкопать мой старый «Пентакон» и сфотографировать мои картины в процессе разработки, еще до того, как они будут доведены до совершенства, еще даже до того, как они полностью примут форму. Я фотографирую себя за работой, в моменты разочарования, даже срываюсь перед холстом, лежа на полу.
Я фотографирую себя перед мрачными зеркальными окнами, затянутыми туманом, и провожу пальцем сквозь пар.
Я фотографирую себя за обедом, еду, разбросанную среди красок, грязные руки на бутерброде.
Когда мне нужно отдохнуть от рисования, я позирую обнаженной и с пятнами краски. В солнечной короне из кистей, закутанной в холст, как Мадонна.
Картинки угрюмые и зернистые. Иногда меланхолия, иногда заряженная неземной красотой.
Я не беспокоюсь о своей конфиденциальности или о том, что я могу выглядеть расстроенной. Я публикую фотографии и рассказываю правду о своем психическом состоянии, к лучшему или к худшему по мере того, как обновляю свой прогресс в новой серии.
Поначалу я в основном делаю это для себя, для цифрового дневника.
У меня мало подписчиков, и большая часть общения происходит с друзьями и старыми соседями по комнате.
Однако постепенно я начинаю заводить больше друзей. Сначала это люди, за которыми я сама начала следить: девушка, которая пришивает нарисованные от руки заплатки на винтажные рубашки. Парень с феноменальной техникой рисования распылением. Женщина документирует свой душераздирающий развод серией автопортретов.
Я комментирую их посты, они комментируют мои. Моя лента становится более вдохновляющей, чем раньше. Я перестаю преследовать старых школьных знакомых и начинаю процесс, который Коул называет «настоящим нетворкингом» — целенаправленно завожу друзей среди людей, которых я уважаю и которыми восхищаюсь, людей, которые вдохновляют меня своим творчеством.
Раньше у меня не хватило бы уверенности отправить сообщение кому-либо из этих людей; они настоящие работающие художники. Но и я сейчас тоже. Я больше не косплеер. Я увлечен своей нынешней серией, я верю в нее. Мне не стыдно об этом говорить. Совсем наоборот — я хочу обсудить детские травмы и саморазрушительные импульсы. Мой разум полон идей.
Чем больше я открываюсь, тем больше понимаю, как много других людей разделяют этот опыт. Мое прошлое было безобразным, но не настолько уникальным, чтобы никто другой не мог его понять. Вместо осуждения я нахожу принятие.
Некоторые из моих постов становятся вирусными; большинство этого не делают. Я не обращаю на это внимания. Меня больше волнует растущая дискуссия среди нашей группы художников-единомышленников.
Открытость Коулу, видя, как он спокойно принимает даже самые странные мои высказывания, помогает мне доверять другим людям. Поверить, что они могут встретить настоящую Мару и действительно понравиться ей, со всеми недостатками и всем остальным.
Некоторые из моих новых друзей живут в Сан-Франциско. Мы встречаемся лично на выставках. Некоторые уже известны Коулу.
Коул другой, когда знакомит меня со всеми. Он в полной мере раскрывает свое обаяние, которое не такое шумное и громкое, как у Шоу, но, тем не менее, чрезвычайно эффективное из-за его хитрого остроумия и напряженной сосредоточенности на человеке, с которым мы говорим.
На ужине в доме Бетси Восс Коул заставляет весь стол рассказывать анекдот из художественной школы.
После я говорю ему:
- Я никогда не видел тебя таким. У тебя вся комната ела из твоих рук.
Коул смотрит на меня, одной рукой откидывая назад свои темные волосы.
— Я рассказал эту историю только тебе.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты выглядел скучающим.
Что-то внутри меня шепнуло: Скажи что-нибудь смешное. Рассмеши его.
Это трогает меня самым странным образом.
Мы с Коулом только что провели вместе целый день и трахались в машине по дороге на вечеринку. Тот факт, что он все еще чувствовал себя обязанным развлекать меня, до смешного льстит.
Сирена распечатывает фотографию, на которой мы выходим из машины Коула, Коул держит дверь открытой для меня, мрачный и угрюмый на вид , в своем длинном черном пальто, развеваемом ветром, и я с вихрем волос в блестящем мини-платье. сверкающий, как диско-шар, моя голова откинута от смеха, когда порыв ветра пытается унести меня.
Подпись гласит: Наследный принц и принцесса мира искусства.
Ниже короткая статья о недостроенной скульптуре Коула в парке Корона-Хайтс и моей предстоящей выставке. На фотографии изображена одна из моих картин, а не работа Коула.
Это Коул показывает мне журнал, наше глянцевое изображение выглядит слишком гламурно, чтобы быть похожим на кого-либо из моих знакомых.
Я поднимаю взгляд на его лицо, задаваясь вопросом, беспокоит ли его то, что они больше говорили о моей выставке, чем о его скульптуре.
— Уверен, о тебе снова напишут, когда лабиринт будет закончен, — говорю я.
Коул фыркает.
- Мне плевать на это.
Мне трудно в это поверить. Коул конкурентоспособен, с хорошо развитым чувством собственных достоинств. Я не могу себе представить, что ему нравится, когда его затмевают.
Он ловит мой взгляд.
- Отдайте мне немного должного, — усмехается он. - Кем бы я ни был, я никогда не был мужчиной, которому приходилось унижать женщину, чтобы ярко сиять рядом с ней. Если ты не так хорош, как я, то ты вообще никуда не годишься. И когда я увидел тебя, Мара… Я подумал, эта девчонка действительно чертовски хороша. Я не хочу тебя удерживать, рубить, умалять каким-либо образом. Я уже знаю, что нашел что-то особенное. Теперь пришло время всем остальным это увидеть.
12
Коул
Снова убийство.
Возможно, он сделал это из-за гнева из-за того, что проиграл заявку на Корона-Хайтс. Но тело не было найдено в состоянии изуродованной ярости. Она была позирована как «Пылающий июнь», о чем умалчивали газеты, но TruCrime удалось разнести по всему сайту полноцветные фотографии.
Холодный расчет убийства беспокоит меня гораздо больше, чем обычная похотливая ярость Шоу.
Девушка темноволосая, стройная, красивая. На фотографиях крупным планом видна одна бледная рука с грубо обкусанными ногтями. Два из этих пальцев полностью отсутствуют.
Это единственный след жестокости на нетронутом теле. Ни единой слезы на ее струящемся оранжевом платье. Ее лицо было прекрасным и ничем не примечательным, глаза были закрыты с нежностью, похожей на сон.
Еще более тревожно то, что Хоукс не приезжает после ее смерти. Вместо этого я вижу, как его машина без опознавательных знаков следует за моей, когда я еду из студии в Корона-Хайтс. Я вижу его высокую, прямую фигуру, задерживающуюся на Клэй-стрит.
Он знает, что я вижу его. Он хочет, чтобы я знал.
Он не следует за Шоу.
Шоу разрешено свободно гулять с разными красивыми блондинками на руке каждую ночь в неделю, эти девушки даже не подозревают, что оседлали на члене Заливного Зверя, целуя рот, который очень вырывал куски плоти из девушек, как они сами.
Никогда не догадывался, что на самом деле Шоу предпочитает и всегда был исключительно брюнетками.
Эрин была единственной рыжеволосой, чего, похоже, не заметил тупой профайлер Хоукса.
Иногда мне кажется, что я мог бы выполнить любую работу лучше, чем люди, нанятые для ее выполнения. Остальной мир представляет собой трясину некомпетентности, каждый на своей работе переодевается. Есть ли настоящие взрослые? Или просто дети, которые выросли высокими?
Мара не может избежать новостей о последнем убийстве, о которых шепчутся повсюду. Я хотел бы скрыть это от нее, но не могу.
Дженис запускает TruCrime на своем компьютере, и вокруг собирается дюжина художников.
Я наблюдаю через всю комнату. Мара задерживается на краю стопки, отчаянно желая отвернуться, но вынужденная смотреть на изображения. Будучи свидетелем того, что сделал Шоу.
Когда она поворачивается ко мне, я вижу ужас в ее глазах.
Она чувствует ответственность.
Шоу продолжает бесконтрольно убивать из-за нас. Из-за нее.
Хотя она призналась в своем гневе, ей еще предстоит действовать в соответствии с ним.
Возможно, она надеется, что я сделаю это тайно, чтобы ей даже пальцем не пришлось пошевелить. Однажды утром она проснется, а Шоу будет просто мертв.
Этого не происходит.
Приятных удобств для Мары не будет.
Она собирается научиться различать мысли и действия.
Каждый знает, что тот, кому он желает умереть. Очень немногим это удастся.
Я стою на одной стороне пропасти. Мара должна присоединиться ко мне.
Это единственный способ, чтобы мы могли по-настоящему быть вместе.