— Я могу побриться сама, — сообщаю я ему.
— Но не так хорошо, как я могу это сделать.
Меня раздражает, насколько это правда. Несмотря на то, что я чертовски хорошо владею руками, мне все равно не сравниться с Коулом в точности. Он - машина, если бы у машины была душа. Или хотя бы часть души.
Я прислонилась спиной к стене, бедра раздвинуты, киска набухла и покраснела от горячих брызг. Это очень волнующе - предоставить ему доступ к моим самым уязвимым местам.
Мое сердце бешено колотится, когда он открывает бритву и вынимает сверкающее стальное лезвие из костяной ручки.
— Подержи это для меня, — говорит он, вжимая рукоятку в мою ладонь.
Я обхватываю ее пальцами и смотрю на жестокий край лезвия, более тонкий и острый, чем любой нож.
Коул опускается передо мной на колени. Он выдавливает на ладонь пуховку крема для бритья, а затем нежно массирует ею мою линию бикини. Его щека находится всего в нескольких сантиметрах от бритвы, а шея обнажена, когда он наклоняет голову, чтобы лучше видеть.
Я могу перерезать ему горло прямо сейчас.
Коул распределяет крем для бритья по моей киске и верхней части бедер. Он кажется густым и прохладным после жара воды.
— Тебе интересно, каково это? — говорит он своим ровным, низким голосом.
Я сжимаю ручку так сильно, что она вгрызается в мою ладонь.
— Тебе интересно, сможешь ли ты сделать это достаточно быстро, чтобы удивить меня. Сможешь ли ты порезать меня достаточно глубоко, чтобы я не смог сопротивляться? Если бы ты попала в нужное место, одного пореза было бы достаточно...
Я тряхнула головой так энергично, что она ударилась о каменную стену.
— Нет. Я так не думала.
Коул снова накрывает мою руку своей, но на этот раз он заставляет меня схватить бритву, а не душевую лейку. Заставляет меня провести ею, между нами. Он смотрит мне в лицо, его темные глаза прикованы к моим.
— Когда придет время... не медли. Ты никогда не будешь самой большой или самой сильной в этой борьбе. Ты должна быть самой безжалостной. У тебя будет только один поединок, так что постарайся, чтобы он был засчитан.
С кем, по его мнению, я буду драться?
С Шоу... или с ним?
Я отдергиваю запястье от Коула, роняя бритву на пол в душе.
— Я же сказала тебе - я не собираюсь никому причинять вреда.
Коул не обращает внимания на бритву, а смотрит только на меня.
— Правда? И что же ты собираешься делать с Шоу?
— Не знаю, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Найти какие-нибудь улики. Пусть его задницу засунут в тюрьму, где ему самое место.
Коул издает презрительный звук, который бьет меня сильнее, чем пощечина.
— Ты не найдешь улик. Подойдешь к Шоу без меня, и все, что ты найдешь, - это свою голову на пляже.
Я смотрю на него. — Ты хочешь, чтобы я думала, будто это может закончиться только одним способом.
— Нет. Есть два пути: Шоу умрет, или мы.
Коул пытается затащить меня на этот путь, по которому я не хочу идти. В то же время меня успокаивает то, что он сказал «мы», а не «ты». Коул считает, что мы с ним заодно. И, честно говоря, ничто так не пугает меня, как мысль о том, чтобы встретиться с Шоу в одиночку.
Я хочу, чтобы Коул был рядом со мной. Но я не могу понять, как мы сможем договориться о том, что нам делать.
Взяв бритву, Коул издает тихий звук.
— Теперь мне снова придется ее точить.
Он возвращается к прилавку и достает кожаную стамеску. Он действует быстро, агрессивно. Защелкивает кожаный стерженек и со злобным урчанием проводит лезвием по зерну. Пар уходит из душа. Вместо этого по позвоночнику пробегает холодок.
Коул возвращается, опускается передо мной на колени, клинок ярко блестит в его руке.
Он смотрит на меня сверху, полные губы изогнуты в улыбке. — Не дергайся. Не заставляй меня резать тебя.
Прикосновение лезвия холоднее льда. Оно скользит по моей коже, как шепот, проникая так близко, что моя плоть выглядит странно бледной, лишенной крема для бритья и всех волос.
Каждое место, которое он обнажает, мгновенно становится чувствительным. Я чувствую прохладный воздух на губах моей киски и его теплое дыхание.
Кончики его пальцев прижимаются к моей плоти, раздвигая половые губы, чтобы он мог побрить даже самые сложные и деликатные места.
Я все время ожидаю укуса лезвия, какого-то скольжения его руки, но он слишком осторожен. Оно даже не царапает меня.
Он бреет низ, потом внутри, потом вверх, касаясь меня своими изысканно чувствительными кончиками пальцев, заново выбривая все участки, которые не соответствуют его стандарту совершенства.
Он сосредоточен на работе, его лицо находится в нескольких сантиметрах от моей киски, исследуя каждую часть меня, внутри и снаружи.
Может быть, я должна смутиться. Может быть, я должна чувствовать себя больной.
Это не так.
Вместо этого я обнаруживаю, что дрожу от его прикосновений. Я с трудом удерживаюсь на месте, когда мне до смерти хочется прижать свой клитор к его ладони, до боли хочется, чтобы он провел по нему мячиком большого пальца. Я хочу, чтобы его пальцы были внутри меня. Его член внутри меня.
Коул снова поднимает лейку душа, смывая последние остатки крема для бритья с моей кожи.
Моя киска блестит, гладкая и мягкая, как свежий весенний персик.
Коул не может оторвать от нее глаз.
— Потрогай это, — говорит он, берет мою руку и кладет ее на шелковистый мягкий бугор.
Мои пальцы скользят по коже, в десять раз более чувствительной, чем когда-либо. Такое ощущение, что меня создали этим утром. Как будто со мной никогда не случалось ничего плохого. Сирена, поднимающаяся из морской пены.
Положив руки мне на колени, Коул раздвигает их до упора.
Он наклоняется вперед и проводит кончиком языка по моей киске - прослеживая путь бритвы вперед-назад, вверх-вниз. Проверяя свою работу самой проницательной частью себя.
Я издаю стон и запускаю руку в его волосы, вдавливая его лицо в свою чувствительную часть тела. Размазываю эту гладкую маленькую киску по всему его лицу, дрожа от ощущения его мягких губ, влажного языка и едва заметной щетины. Я чувствую все это так, как никогда не чувствовала раньше, и плавлюсь в его рту, начиная кончать еще до того, как осознаю происходящее.
Я катаюсь на его языке, самая мягкая часть его тела прижимается к самой мягкой части меня. Тепло, блаженство, глубокая интимность. Я никогда не получала орального секса от мужчины, который хотел бы этого больше, чем я. Он пробует меня на вкус, чувствует мой запах, поглощает меня. Он так голоден, что я никогда не смогу удовлетворить его, даже когда он насыщает меня удовольствием.
Когда проходит вторая кульминация, я почти чувствую себя виноватой. Я тянусь к нему, желая вернуть должок.
— Дай мне пососать твой член.
— Нет. — Он толкает меня обратно на скамейку, все еще держа бритву в левой руке. — Я не хочу минет.
— Тогда чего же ты хочешь?
Его правая рука лежит на моем бедре, удерживая меня на месте.
— Я хочу попробовать тебя на вкус.
Именно это он только что и сделал - моя влага покрыла весь его рот.
Затем Коул поднимает бритву над моим бедром, и я понимаю.
Мое сердце скачет. Каждый раз, когда мы пересекаем очередную черту, край того, что я знала раньше, отступает вдаль.
— Сделай это, — говорю я.
Он делает один тонкий надрез на моей внутренней стороне бедра, так быстро и резко, что боль вспыхивает и исчезает в одно мгновение, прежде чем я успеваю ее заметить. Кровь стекает по бедру, цвета темнее вина. Он ловит ее языком, слизывая с неглубокой ранки, а затем закрывает рот. Я чувствую, как его язык скользит по оголенному нерву, а затем нежно посасывает, когда он прижимается к нему.
Его рот успокаивает меня.
Я прислоняюсь спиной к стене, глаза закрыты, пальцы снова погружаются в его густые, мягкие волосы.
Я нежно царапаю ногтями его кожу головы, пока он сосет порез. Когда он наконец отстраняется, кровь уже не течет.
Смотрю на след, тонкий и чистый. По опыту знаю, что шрама не будет.
Это те, что ты режешь глубоко, те, что потрепаны, те, что ты делаешь поверх других, которые еще не зажили: они остаются навсегда.
Коул поднимается, увлекая меня за собой. Он целует меня в губы. Я чувствую сладкий мускус своей киски и металлический привкус собственной крови. Ни то, ни другое не кажется неправильным. На самом деле, это настолько идеальное сочетание, что я могла бы придумать его сама, если бы у меня было достаточно времени на эксперименты.
Оргазм сделал меня умиротворенной и спокойной.
— Что ты хочешь, чтобы я надела? — спрашиваю я Коула.
Он везет нас к магазину Neiman Marcus на улице Гири. Почтенное каменное здание стоит на углу, его многослойные стеклянные витрины невероятно шикарны и внушительны даже издалека.
— Разве мы не можем просто поехать в Urban Outfitters или еще куда-нибудь? — ворчу я.
Я уже сожалею о том, что дух сотрудничества заставил меня забраться на пассажирское сиденье Коула. Я не хочу заходить в какой-нибудь душный магазин, где продавщицы наверняка будут смотреть на меня таким взглядом, каким смотрела Джулия Робертс в «Красотке». Они могут сказать, когда ты беден, когда ты не принадлежишь себе.
— А еще лучше, — говорю я, — я могу продолжать носить твою одежду.
Коул разрешил мне одолжить пару своих старых шерстяных брюк и кашемировый свитер. Он даже проделал новую дырку в одном из ремней, чтобы брюки не спадали. Все это слишком велико для меня, но я люблю мешковатую одежду.
— Ни в коем случае, — говорит Коул. — Это была отчаянная мера. И мы сейчас это исправим.
Просто проходя через двери, я чувствую себя неловко. Нам приходится проходить под взглядами двух охранников, которым поручено не пускать бездомных. Я бы чувствовал себя спокойнее в одной из многочисленных палаток, разбитых на Юнион-сквер. Я бы предпочла выкурить сигарету с одним из этих парней, а не терпеть агрессивное: «