Молчание затянулось, порождая подозрения.
«Неужели ты собираешься блефовать?»
И действительно, что интересного может предложить этот человек?
Рафи уставился на золотой сосуд, стоящий на обеденном столике. Он внимательно исследовал его, впитывая каждую мелочь, навеки запечатлевая его в своей памяти. Вот и сейчас он мысленно крутил канопу перед глазами, проводил пальцем по каждой высеченной букве забытого алфавита, снова ощупывал детальный ландшафт, выгравированный на золотой поверхности.
Это сокровище обещало нечто большее, чем просто богатство. Оно таило в себе неугасимую славу для самого Рафи и для его семьи. Чего еще можно было желать?
Пейнтер ответил на этот вопрос:
— В обмен на освобождение Кай я открою вам местонахождение Четырнадцатой колонии.
Рафи медленно усмехнулся, потрясенный в который уже раз.
Этот человек не переставал его поражать.
«Remarquable».[31]
00 часов 44 минуты
— Дядя Пейнтер, вы живы!
Услышав голос Кай, Пейнтер вздохнул с облегчением, переполненный желанием выразить то же самое чувство.
Она жива!
Вместо этого Пейнтер заговорил строго по существу, понимая, что у него мало времени:
— Кай, у тебя все в порядке? Тебе не сделали ничего плохого?
— Нет, — ответила девушка, растягивая это единственное слово, чтобы выразить им нечто гораздо большее.
Пейнтер сознавал, через что ей пришлось пройти: смерть, кровь, ужас неизвестности. Но ее голос звучал храбро. В жилах Кай текла кровь настоящих воинов.
— Я тебя спасу, обещаю.
— Знаю, — с надеждой ответила она сквозь слезы. — Не сомневаюсь в этом.
У нее отобрали телефон. Снова заговорил Рафаэль:
— Значит, мы договорились, n’est-ce pas?
— Я позвоню вам и назову время и место, где произойдет обмен.
— А мне понадобятся доказательства того, мсье Кроу, что у вас действительно есть то, о чем вы сказали.
— Вы их получите. Если Кай будет жива и невредима.
— Пусть будет так. Au revoir.[32]
Связь оборвалась, но Пейнтер продолжал крепко сжимать трубку, словно пытался удержать эту ниточку, ведущую к Кай. От облегчения у него закружилась голова.
За спиной послышался голос:
— Значит, она жива?
Пейнтер крутанулся в кресле. Покрытое синяками и ссадинами лицо Джордана излучало тревогу. Поглощенный телефонным разговором, Пейнтер не слышал, как парень прокрался в кабинет. Или мальчишка мастерски умеет двигаться неслышно, чем славятся индейцы племени юта… или же Пейнтер слишком устал и потерял присущую ему бдительность.
Возможно, справедливы оба объяснения.
Пейнтер посмотрел парню в лицо, понимая, что должен сказать правду. Джордан это заслужил.
— Ее не тронули, — сказал он. — Но она по-прежнему в опасности.
Джордан шагнул вперед.
— Значит, вы скажете им то, что они хотят знать… чтобы они отпустили Кай?
Хотя это было произнесено как вопрос, Пейнтер услышал в словах парня и требование.
— Я постараюсь.
Это было все, что он мог ответить. Разговаривая с Рафаэлем по телефону, Пейнтер блефовал, выторговывая время для Кай. Но какую передышку ему удалось для нее выиграть? Как долго он сможет испытывать терпение француза?
Сказать по правде, Пейнтер понятия не имел, где находится потерянная Четырнадцатая колония. Лишь один человек имел шанс это узнать, но он находился в бегах, за ним охотились правоохранительные и разведывательные ведомства всей страны.
Страх вернулся на лицо Джордана.
Пейнтер встал, подошел к парню и положил руку ему на плечо.
— Нет ничего страшного в том, что ты тревожишься, но только не теряй надежду. Этим делом занимается один из моих лучших людей.
Кивнув, Джордан сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
Пейнтер посмотрел на зажатую в руке телефонную трубку. Через час Рафаэль будет ждать следующего звонка. К этому времени нужно получить хоть какие-нибудь ответы. Пейнтер повернулся к окну и уставился на погруженную в ночную темноту пустыню.
«Грей, не подведи меня».
32
1 июня, 02 часа 50 минут
Нашвилл, штат Теннесси
Стоя рядом с Сейхан, Грей склонился ближе к окошку печи. Ему в лицо ударила волна жара. Внутри камеры на керамической решетке лежала под наклоном золотая плита, так что была хорошо видна Большая печать с четырнадцатью стрелами.
В нижней части печи плясали ряды голубоватых язычков пламени, медленно повышающих температуру внутри. Показания установленного над дверцей цифрового термометра неуклонно ползли вверх, достигнув отметки в шестьсот градусов по Цельсию.
— Осталось совсем немного, — заметил владелец мастерской.
Ювелиру, выходцу из России, было около пятидесяти, его черные волосы уже тронула седина. Росту в нем было не больше пяти футов, однако при этом он обладал крепким телосложением защитника американского футбола, правда со свисающим брюшком. Он нервно перебирал золотую цепочку на шее. Его мастерская «Золотая лавка» была расположена среди скопления индустриальных зданий на окраине Нашвилла. Ювелир покупал старое золото за наличные, а также по просьбе клиентов переплавлял кольца, монеты, браслеты и другие украшения в слитки.
И еще у него были кое-какие нелады с Налоговой службой. Кэт надавила на него, принудила к сотрудничеству, пригрозив отправить его за решетку, если он не будет молчать о событиях сегодняшней ночи.
Ювелир заметно нервничал. Его футболка пропиталась насквозь потом.
— Золото плавится при температуре около тысячи градусов по Цельсию, — сказал русский. — Посмотрите, металл уже начинает светиться.
Внутри печи рыжеватая поверхность плиты раскалилась до солнечного сияния. На глазах у Грея на отчеканенном изображении Большой печати, на оперении одного из крыльев появилась одинокая переливающаяся капелька. Скатившись по наклонной поверхности, она сорвалась в керамическую плошку под решеткой. Вскоре пылающие слезинки потекли ручейками, медленно размывающими детали Печати. Четкие углы пластины смягчились, стали округлыми, тая в потоках золота.
— Этого должно быть достаточно, — сказал владельцу мастерской Грей. — Зафиксируйте температуру на этом уровне.
Он боялся повредить карту, если та действительно была скрыта внутри. Более плотное нанозолото имело более высокую точку плавления, чем остальная плита, но из этого не следовало, что оно не размягчится при очень сильном нагревании. Ни в коем случае нельзя было расплавить детали карты.
Как только температура в печи была зафиксирована, Грей указал русскому на дверь.
— Теперь вы должны нас оставить. Вам придется подождать снаружи вместе с моим напарником.
Ювелир не стал спорить. Он попятился назад, повернулся и быстро вышел из мастерской. Монк дежурил на улице, наблюдая за окрестностями. Им не хотелось снова попасть в западню.
Подождав, когда ювелир уйдет, Грей снова обратил все свое внимание на печь, в которой расплавленное золото теперь лилось жидким солнечным светом. У него на глазах плита медленно теряла свою форму, стекая в плошку.
— Взгляни на верхнюю часть! — вдруг воскликнула Сейхан, хватая Грея за руку.
— Вижу.
Над краем плиты показался темный зазубренный контур, тень на фоне ослепительного сияния расплавленного золота. В течение следующих нескольких минут все новые и новые капли раскаленного металла скатывались вниз, открывая спрятанный внутри предмет. Новый металл тоже светился, но не так ярко, рыжеватым багрянцем на фоне желтого золота.
— Это карта, — прошептала Сейхан.
У них не осталось никаких сомнений, когда последние капельки золота стекли по розоватой поверхности твердого металла, открывая древнюю тайну.
Спрятанная карта не была плоской.
— Это рельефная топографическая карта, — произнес Грей, восхищаясь тончайшей работой.
Появились крохотные объемные горы, глубокие ущелья, прорезанные реками, и впадины, обозначающие озера. Расплавленное золото обнажило темно-рыжую сияющую уменьшенную модель верхней половины североамериканского континента.
На глазах у Грея одна из последних жидких капелек скользнула подобно паруснику по долине большой реки, делившей континент пополам.
«Это должна быть Миссисипи».
Грей определил и другие характерные ориентиры: цепочку углублений, обозначающих Великие озера, небольшую трещину, которая могла быть только Большим каньоном, приподнятую гряду, изображающую Аппалачские горы. Даже береговая линия выглядела удивительно точной. Дальше, к северо-востоку от континента, над океаном поднимались отвесными скалами островки, окружающие большой остров.
«Исландия».
Вскоре на керамической решетке осталась только карта. Края ее были грубыми, неровными, слегка искривленными. Середину рассекала тончайшая прямая складка; обе половины идеально входили одна в другую. Грей представил себе, как этой картой была выложена внутренняя поверхность черепа мастодонта. Должно быть, люди Джефферсона сожгли старинные кости, чтобы извлечь и спрятать карту.
— Это надписи? — спросила Сейхан.
— Где?
— Вдоль полей карты.
Не обращая внимания на исходящий от печи жар, Грей склонился к окошку в дверце. Действительно, в западной части карты по самой кромке проходили едва различимые письмена, похожие на примечания древнего картографа.
Прищурившись, Грей изучил надписи.
— Кажется, это те же символы, которые мы видели в дневнике Фортескью, — старинные письмена, скопированные с одной из золотых пластин. — Он обернулся к Сейхан. — Хватай со стола бумагу. У тебя глаза острее, чем у меня. Все это нужно перерисовать.
Сейхан безмолвно повиновалась. Сознавая, какую сложную задачу приходится решать Грею, она была готова всячески ему помогать.
Грей снова обратил внимание на крохотную рельефную карту Исландии. К югу от главного острова тянулась цепочка маленьких точек, обозначающ