Сталь блеснула, словно от луча солнца. Едва не ослепнув, я вскрикнула и зажмурилась.
Когда снова открыла глаза, зеркало было чистым, обыкновенным. Я посмотрела в него и нашла там собственное отражение, а над моим правым плечом — загорелое личико мальчика лет шести.
Мальчик явно был не призраком. Я увидела коротко стриженные каштановые кудри и большие глаза, зеленые, как у его бабушки Маргариты Наваррской, как у его матери Жанны.
Я обернулась и поднялась с табурета. Возле двери стоял ребенок из плоти и крови. Он уставился на меня, разинув рот.
— Ты здесь! — воскликнула я и вздрогнула, почувствовав, как крепкая рука схватила меня за плечо.
Мальчик выскочил из дверей.
— Не ходите за ним, — предупредил Руджиери. — Не нарушайте круг.
— Но я его знаю. — Я была удивлена. — Это же Генрих Наваррский, сын Жанны. Что он здесь делает? Он должен быть в Париже.
— Это всего лишь грум, — заверил Руджиери. — Мальчик из конюшни. Любопытный малый. Нуждается в трепке, и больше ничего. Пусть себе бежит. Мы должны запечатать круг, как положено.
— Нет, — возразила я. — Рано. У меня появились вопросы к покойному мужу. Насколько мне известно, вам по силам его вызвать.
Руджиери устало вздохнул и взглянул на пламя свечи за алтарем. Над черепом поднимался дым.
— Ну ладно, — решился он.
Колдун вынул из клетки второго голубя, свернул ему шею и вытер рукавом зеркало.
— Дайте мне вашу руку, — приказал он. Я отпрянула, и тогда он прибавил: — Вы его жена, Катрин. Ваша кровь быстрее его привлечет.
Я протянула ладонь и не поморщилась, когда лезвие укололо кончик моего пальца. Колдун выдавил немного крови и прижал палец к холодной поверхности зеркала, затем уселся на табурет и начал ритмично дышать. Голова его наклонилась вперед, веки затрепетали.
— Генрих, — произнес он хрипло. — Генрих де Валуа…
Это было приглашение, мольба. Глаза колдуна закрылись, тело обмякло, руки и ноги задергались. Потом он вдруг выпрямился, хотя голова по-прежнему безвольно лежала на груди. Казалось, Руджиери спал. Снова сверкнуло лезвие, отрезанная голова голубя мягко упала на пол, левая рука колдуна принялась искать перо.
Козимо обмакнул перо в окровавленную голубиную тушку и стал писать на сверкающей поверхности зеркала почерком моего мужа.
Катрин
Делаю это ради любви к тебе
Рука Руджиери замерла над стальным зеркалом в ожидании моего вопроса.
— Наши сыновья, — сказала я. — Они все умрут, не оставив наследников?
Пауза. Пальцы Руджиери задрожали.
Править будет один мой наследник
— Один наследник? — уточнила я. — Франциск будет править один?
Перо не двигалось. Франциск был болен. Если он единственный наследник Валуа, тогда что станет с его братьями?
— Почему эта кровь? — продолжала я. — Почему кровь на лице Карла и Эдуарда? Почему появился Наварр? Может, это он их убьет?
Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу
— Значит, мне следует погубить Наварра? — пробормотала я. — Прежде чем он заберет трон у наших сыновей?
Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу
— Нет! — воскликнула я. — Не могу…
Я закрыла лицо ладонями. Руджиери взял меня за плечи и потряс.
— Катрин! Я открыл круг. Мы должны из него выйти.
— Не могу, — причитала я. — Не могу убить Наварра. Милого невинного мальчика…
— Наварр не появлялся, — твердо заявил Руджиери. — Я видел лишь мальчика с конюшни, черного эфиопа с соломой в волосах.
— Мне казалось, что я достаточно сильная, — простонала я. — Но я ошибалась.
— Будущее не зафиксировано, — заметил колдун. — Оно текуче как океан, и вы, Катрин, контролируете течение.
Я подняла на него глаза.
— Кровавый поток. Ответьте, Козимо, как мне его остановить? Как спасти моих сыновей?
Моя мольба обезоружила колдуна. На долю секунды спокойствие оставило его, и я увидела бесконечную нежность, беспомощность и боль. Он протянул к моей щеке дрожащие пальцы, потом отдернул их и постарался успокоиться.
— Пойдемте, Madame la Reine, — произнес он и взял меня за руку.
ГЛАВА 33
В Париж я вернулась вовремя: успела проводить свою дочь Елизавету в долгое путешествие, к ее мужу, королю Филиппу Испанскому. Я плакала, прощаясь с ней, потому что представляла, что ее ожидает: одиночество среди иностранцев, муки постижения чужого языка. Пока ее экипаж был в дороге, я отправила ей первое письмо, чтобы дочери не пришлось долго ждать весточки из дома.
Во время моего отсутствия Карл де Гиз и кардинал Лотарингский приводили в порядок финансы Франции. Это было необходимо — страна почти обанкротилась, и кардинал, надменный дурак, придумал решение: отказ в выплате довольствия французским солдатам, пришедшим с войны. Это, в сочетании с энергичным преследованием протестантов, навлекло на него и его брата презрение простых людей.
Лидеры протестантов организовали заговор с целью свержения де Гизов и выдвижения на их место Антуана де Бурбона. У кардинала перекосилось лицо, когда он мне об этом докладывал.
— Эти чертовы гугеноты не успокоятся, пока не уничтожат саму корону, — заключил он.
Хуже всего было то, что, пока меня не было, пошатнулось здоровье Франциска. У молодого короля постоянно болело ухо, из него исходило зловоние. Щеки покрылись прыщами. Я в ужасе призвала докторов и согласилась, что мальчику необходимо выехать из удушающей городской жары в замок Блуа.
Мы сели в карету. Франциску было так плохо, что он положил голову мне на колени и жалобно стонал всю дорогу. Трижды мы останавливались. Франциск высовывался из кареты, его рвало.
Когда мы прибыли на место, Гизы отнесли Франциска в кровать. Я послала за врачами, а сама осталась возле постели больного сына рядом с Марией. Она по-прежнему была в белом траурном королевском платье. Величавая манера оставила ее, передо мной была испуганная юная женщина. Любовь к молодому супругу оказалась не совсем поддельной. Мария держала вялую руку Франциска и шепотом подбадривала мужа. Ему исполнилось пятнадцать лет — возраст, в котором его отец уже был мужчиной, — но тело, простертое на постели, было тельцем ребенка, худенького и узкоплечего. На лице моего сына не было и намека на щетину.
— Франциск, — позвала Мария. — Поговори со мной, пожалуйста…
Он едва приоткрыл глаза и, заикаясь, произнес:
— Н-не з-заставляй м-меня. Больно…
В комнату вошли Карл и Эдуард. Они во все глаза смотрели на старшего брата.
Вспыльчивый Карл, с младенчества страдающий от кашля, повернулся ко мне и спросил громко и бессердечно:
— Он что, умрет? И тогда королем стану я?
У Франсуа задрожали веки. Мария отпустила руку мужа и, перегнувшись через меня, хлопнула Карла по пухлой детской щеке.
— Ужасный мальчишка! — воскликнула она. — Как можно говорить такие вещи?!
Лицо Карла исказилось от гнева.
— Во всем виноват Эдуард! — закричал он, глядя на младшего брата. — Это он подучил меня так сказать.
У Эдуарда было все то, чего не было у Карла: Эдуард был красив, умен, высок и обаятелен. Карл набросился на брата, искавшего защиты у меня на руках.
— Это ты желаешь смерти Франциску. И мне тоже. Когда мы оба умрем, ты все получишь.
— Это неправда, — прошептал Эдуард и тихо заплакал. — Франциск, прости его…
Я передала мальчиков гувернантке и строго наказала не появляться у постели больного, пока я за ними не пошлю.
Мы с Марией провели возле Франциска весь день и ночь. Крепко держали его, пока врач вливал ему в ухо теплое лавандовое масло. Франциск дергался и жалобно хныкал.
Через несколько часов он уселся и заорал. Из больного уха потекла желтая зловонная жидкость. Мы с Марией были в ужасе, но врач остался доволен. Свищ прорвался. Если пациент окрепнет, то перенесет инфекцию.
Боль ослабла, и Франциск наконец уснул. А я реализовала совет врача: отправилась в кровать и погрузилась в сон.
Мне снилось, что передо мной истоптанная копытами арена у замка Турнель. Поначалу мне казалось, что там нет ни дворца, ни трибун, ни зрителей, никого, только я и черная неподвижная фигура человека возле моих ног. Голая земля протянулась до горизонта.
Генрих умирал, я его не звала, не задавала вопрос, чем помочь. На этот раз я знала, что ничего не могу для него сделать. Могу только слушать, как он шепчет «Катрин», и смотреть, как жизнь покидает его.
Когда он испустил последний вздох, из раненого глаза хлынула кровь и закапала на землю. Он растекалась все больше, пока не покрыла поле. Я видела тысячу отдельных кровавых ручейков.
В каждом ручейке появлялся агонизирующий человек. Это были смертельно раненные солдаты, их становилось все больше. Стоны становились громче, пока не обратились в сплошной рев. Я сжала ладонями виски, стараясь унять шум в голове.
«Madame la Reine, aidez-nous…»
«Помогите нам, помогите нам, помогите нам…»
«Но что я должна сделать? — спрашивала я. — Только скажите, что я должна сделать?»
Мой голос заглушал нарастающий гул. Я взывала к ним все громче, пока не проснулась в собственной постели. Вдруг я отчетливо поняла: не только мои сыновья в опасности. Смерть Генриха стала не окончанием кровопролития, а, скорее, началом.
После пробуждения я осознала, что сулит будущее. Франциск умрет, на его место придет его брат, десятилетний Карл. Но Карл слишком юн для управления государством. Согласно французскому закону, пока королю не исполнится четырнадцать лет, должен быть назначен регент.
Регента избирало собрание ноблей, а судя по растущему недовольству де Гизами, собрание, скорее всего, передаст регентство первому принцу крови Антуану де Бурбону.
Смерть Франциска лишит Марию французской короны, то есть и де Гизы утратят к ней какое-либо отношение. Они не позволят Бурбону заявить о своих правах, поскольку тот отнимет у них власть. Бурбон, в с