Я понимал, что за нами все время наблюдают, поэтому нужно было решить, как лучше опустить наши находки в синот: не таясь либо скрытно. Поразмыслив, А пришел к выводу, что следует выбрать второй вариант. Если мы сделали бы это открыто, Гатт мог заволноваться и напасть на нас немедленно, пока мы работаем, и тогда уже ничто его не остановило бы.
Из этого следовало, что нужно вскрывать ящики и переносить их содержимое по частям к воде, вернее, в мой домик, расположенный рядом с синотом. Можно, конечно, и просто побросать находки в воду, но жаль было так поступать, имея возможность спрятать сокровища в подводной пещере. И мы решили опускаться в воду по ночам, а груз нам будет спускать на тросе Рудецки.
Днем все старались делать вид, что жизнь в лагере идет своим чередом: бродили между Домами с непринужденным видом, но постепенно все ценности скапливались в металлических корзинах на полу моего домика. Одновременно шла подготовка к обороне. Не теряя времени даром, Смит и Фоулер собирали подходящие для укрепления стен материалы и складывали их в местах, легко доступных ночью. Время тянулось мучительно медленно, и вот наконец солнце побагровело и опустилось в ореоле красной дымки, напоминающей спекшуюся кровь.
С наступлением темноты работа закипела. Смит с Фоулером начали таскать бревна и доски в домик и обивать ими стены. Рудецки подготовил большие баллоны с воздухом и подтянул плот к берегу, а мы погрузили их на плот. После этого мы перенесли на плот все сокровища и погрузились в синот.
Пещера оказалась в том же состоянии, в котором мы ее и оставили, и воздух в ней был хороший. Выбравшись на уступ, я включил внутреннее освещение, собственный фонарь и помог выбраться из воды Катрин.
– Здесь достаточно места, чтобы разместить все сокровища, – сказал я ей. Она вяло кивнула мне в ответ.
– Жаль, что Пол причинил всем столько неприятностей. Мне следовало бы раньше прислушаться к твоим словам. Слишком поздно я задумалась над тем, что нас с ним связывает. Ты назвал мое отношение к нему преданностью, а мне раньше казалось, что это и есть любовь. Пол ведь не всегда был таким. Ты думаешь, он убит?
– Не знаю, ведь меня там в тот момент не было. Рудецки считает, что он мертв, но ведь он мог и выжить. Что ты будешь в этом случае делать?
– Неуместный вопрос при сложившихся обстоятельству – нервно усмехнулась она. – Ты считаешь, что от всего этого будет прок? Нам поможет то, что мы спрячем здесь сокровища, которых так добивается этот Гатт? – Она скептически обвела взглядом сырые стены пещеры.
– Не знаю, – сказал я. – Все будет зависеть от того, удастся ли мне убедить Гатта, что у него нет шансов заполучить их. Возможно, это охладит его. Он не похож ни на Сумасшедшего, ни на маньяка-убийцу, так что вряд ли он пойдет на бессмысленное убийство семерых человек.
– Но он может прийти в ярость, узнав,что добыча уплыла у него из-под носа!
– Он будет разъярен, ты права, – согласился с Катрин я. – Следует быть начеку.
– Если мы выберемся отсюда, я разведусь с Полом, – сказала она. – Все равно не смогу больше с ним жить. Я получу развод в Мексике, где мы и поженились, и он будет иметь законную силу везде.
– Я навещу тебя, если ты не возражаешь.
– Нет, Джемми, не возражаю, – вздохнула Катрин. – Может быть, нам удастся начать все сначала.
– Это не так просто, – с грустью сказал я, – нам не удастся забыть прошлое, Катрин. Никогда! Надевай маску, надо работать: Джо, наверное, уже волнуется.
Мы выплыли из пещеры и приступили к изнурительной работе. Рудецки спускал нам сокровища в корзинах вниз по одной, а мы переносили содержимое в пещеру. На это ушло много времени, целых два часа. Поскольку мы не опускались ниже глубины в шестьдесят пять футов, на декомпрессию нам требовался только час. Джо опустил шланг вдоль якорного троса, и мы присоединили переходники к нашим впускным клапанам. В течение часа мы дышали воздухом из баллонов на плоту, после чего поднялись на поверхность.
– Все о’кей? – спросил Рудецки.
– Все нормально, – сказал я и тотчас же выругался, стукнувшись ногой о баллон. – Послушай, Джо, не сбросить ли нам эти баллоны в воду, чтобы у Гатта не возникло никаких идей. А вдруг он сам аквалангист? Без баллонов у него все равно ничего ведь не выйдет.
Мы спихнули тяжелые баллоны в воду и выбрались на берег, валясь с ног от усталости.
– Где Фаллон? – спросил я у Смита, который вместе с Фоулером пытался превратить наш домик в неприступную крепость.
– Кажется, у себя, – ответил Смит, уныло разглядывая жалкие результаты своего труда: материалов оказалось недостаточно.
Я отправился к Фаллону и застал его сидящим с поникшей головой за письменным столом. При моем появлении он обернулся и воскликнул, с горечью:
– Какое несчастье, Джемми! Какая страшная напасть!
– Вам нужно выпить. – Я взял с полки бутылку и два бокала. Налив ему и себе по изрядной порции, я протянул ему бокал со словами:–
– Вашей вины в этом нет!
– Да нет же, – запротестовал он, – это я все испортил! Я слишком легкомысленно отнесся к Гатту. Но кто мог предвидеть, что испанское нашествие повторится вновь в двадцатом столетии! Это же дикость! Свирепые конкистадоры – в наше время!
– Вы сами как-то говорили, что Кинтана-Роо не самое цивилизованное место на свете, – возразил я, делая глоток виски и чувствуя, как тепло растекается по горлу и всему телу. – Эта провинция еще не вышла из восемнадцатого столетия.
– Я послал с ребятами, которые улетели, письма властям Мехико, где сообщил о наших находках, – сказал Фаллон. – Как вы думаете, Гатт не мог им что-нибудь подстроить? – с тревогой спросил он.
– Нет, – подумав, ответил я. – Это довольно сложно и могло насторожить местную полицию.
– Мне бы сделать это пораньше, – убивался Фаллон. – Министерство по делам древних находок чутко следит за всеми новыми открытиями, здесь давно уже было бы полно инспекторов. – Он криво улыбнулся. – Но мне так хотелось насладиться делами своих рук одному. Какой же я глупец!
– Вас предупреждал Пэт Харрис, – не сразу понял я его мысль. – Почему же вы не приняли меры?
– Я проявил эгоизм, – взглянул он мне прямо в глаза. – Чистой воды эгоизм. Я хотел воспользоваться отпущенным мне временем, Джемми. Ведь его у меня так мало осталось!
– Но вы же вернетесь на следующий год! – сказал я, отхлебнув еще глоток виски.
– Увы, нет, – покачал он головой. – Я уже никогда сюда не вернусь. Кто-то другой продолжит мое дело, человек помоложе. Им мог бы стать Пол, не будь он столь опрометчив и нетерпелив.
– К чему вы клоните? – я поставил бокал на стол.
– Через три месяца меня не станет, – печально усмехнулся Фаллон. – Перед отлетом в экспедицию я был у врачей, они отпустили мне полгода, не более. – Он откинулся на спинку стула. – Они даже не хотели отпускать меня сюда, но я все же полетел, и не жалею об этом, Джемми. Теперь я отправлюсь в Мехико умирать в больнице.
– Что с вами?
– Древнейший враг человека – рак! – тяжело выдохнул Фаллон, и в домике воцарилась гнетущая тишина. Мне нечего было ему ответить. Так вот почему он казался таким задумчивым, почему спешил выполнить работу любой ценой. Он хотел провести последние в жизни раскопки и достиг своей цели: они увенчались успехом!
– Извините меня, – наконец произнес я.
– Вы – извиняетесь передо мной? – усмехнулся он. – Мне кажется, что это я должен перед вами извиниться за то, что втянул вас в эту затею! Если с Гаттом все обстоит именно так, как вы говорите, мне не дожить до больницы. Да и никому из нас не выбраться отсюда. Я должен извиниться перед всеми! Но ведь э^ого мало, не правда ли? Зачем мертвецу извинения?
– Успокойтесь, – сказал я.
Он надолго замолчал, потом сказал:
– Когда, по-вашему, Гатт начнет наступление?
– Не знаю, – ответил я. – Но, должно быть, скоро. – Я допил виски. – Вам лучше немного вздремнуть. – Фаллону это предложение не очень поправилось, но он промолчал, и я ушел.
Как выяснилось, у Рудецки иногда возникали и собственные идеи.. Когда я наткнулся на него в темноте, он разматывал катушку провода. Смачно выругавшись, он сказал:
– Извини, но я уже на пределе.
– Чем ты занимаешься? – спросил я.
– Если чиклерос пойдут на нас в атаку, они могут укрыться вон за теми двумя домиками. Поэтому я собрал всю взрывчатку и заминировал их. Теперь я тяну провод к взрывной машинке в нашем домике: я уж постараюсь, чтобы у них не было укрытия.
– Только не спеши со взрывом домиков, – сказал я. – Мы подготовим для них сюрприз и преподнесем его им в подходящий для нас момент.
– Вот и ты стал человеком, способным преподносить подобного рода сюрпризы, – недовольно прищелкнул языком Рудецки.
– Получил несколько уроков в лесу. – Я помог ему размотать провод, и мы замаскировали его, как могли, присыпав землей. Рудецки присоединил концы провода к клеммам взрывной машинки и удовлетворенно погладил ее ладонью.
– Скоро рассвет, – заметил я.
Рудецки подошел к окну и взглянул на небо.
– Что-то многовато облаков, – сказал он. – Фаллон говорит, что дожди могут хлынуть в любую минуту.
Погода меня волновала меньше всего.
– Пусть Смит и Фоулер наблюдают за подходами к лагерю, – сказал я. – Сюрпризы нам ни к чему.
Я вышел из домика, сел и задремал, почувствовав невероятную усталость. Если бы я тогда не выспался в лесу на дереве, я давно бы уже свалился с ног: без сна человек обойтись не может. Разбудил меня Фоулер.
– Кто-то сюда идет, – с тревогой сказал он. – Вон оттуда, со стороны леса. Пошли, я покажу.
Мы дошли до крайнего домика, из которого он вел наблюдение. Я взял у него полевой бинокль и навел его на виднеющуюся вдали фигуру в белом.
Освещения и силы бинокля хватило, чтобы в человеке, шагающем по расчищенной площадке, я узнал Гатта.