Свет был каким-то странным в то утро. Несмотря на летящие по небу высокие облака, воздух казался кристально прозрачным, а марево, зависающее над лесом уже с рассвета, куда-то исчезло. Солнце только всходило, но небо уже подернулось нездоровым и зловещим желтоватым оттенком, а легкий бриз с запада клонил ветви деревьев в сторону расчищенных руин Уаксуанока.
Наводя окуляры на резкость, я заметил, что мои руки дрожат, и положил бинокль на подоконник, чтобы изображение не плясало у меня перед глазами. Гатт шел уверенно и неторопливо, словно бы совершал утреннюю прогулку по парку. Время от времени он останавливался и осматривал раскопки. Одет он был безукоризненно, как и во время его неожиданного визита в лагерь номер один: я даже разглядел в его нагрудном кармане носовой платок.
Я провел биноклем по периметру всех раскопок, но никого не заметил: молено было подумать, что Гатт пришел сюда один, что, конечно же, было бы нелепо предположить. Я отдал бинокль Рудецки, который тоже зашел в домик, и сказал:
– Вот это и есть Гатт.
– Не торопится, однако, – усмехнулся Рудецки, разглядывая Гатта. – Что ему здесь нужно, черт бы его подрал? Уж не цветочки ли он собирает.
Гатт наклонился и взял что-то с земли.
– Выйду и поговорю с ним, – сказал я, – он будет здесь уже минут через пять. Понимаю, что это рискованно, но так лучше. Кто-нибудь из вас умеет пользоваться винтовкой?
– Фоулер был снайпером в Корее, – сказал Рудецки.
– Превосходно, – сказал я. – Держи его под прицелом и в крайнем случае стреляй – пусть получит, что заслуживает.
– Не отходите слишком далеко, – сказал Фоулер, осмотрев прицел. – И не заслоняйте Гатта своей спиной.
– Пусть пока никто не высовывается, – приказал я, подходя к двери, и вышел наружу, чувствуя себя приговоренным к смерти, идущим к виселице.
Направляясь к Гатту, я ощущал неприятное чувство человека, которого держат на мушке, и шел медленно, как советовал Фоулер. – Наша встреча с гостем произошла примерно в двухстах ярдах от домика, и я несколько отклонился в сторону по пути, чтобы расширить для Фоулера сектор огня.
– Прекрасное утро, мистер Уил! – пыхнув сигарой, приподнял в знак приветствия Гатт свою элегантную шляпу. – Могу я видеть профессора Фаллона?
– Нет, – отрезал я решительно.
– Что ж, замечательно, – сдержанно кивнул он головой. – Разумеется, вы понимаете, почему я здесь, – категорическим тоном сказал он.
– Вы не получите того, чего добиваетесь, – не менее категорично ответил я.
– А вот и получу, – уверенно заявил Гатт. – Можете не сомневаться. – Он стряхнул пепел с сигары. – Вы, как я понимаю, представитель профессора. Это странно, я полагал, что у него хватит мужества лично вести переговоры, но я ошибся: нутро на поверку у него оказалось мягким, как и у большинства людей. Впрочем, перейдем к делу. Мне нужны ценности, которые вы извлекли из синота. Договоримся так: вы отдаете мне свои находки, и у вас не возникает больше со мной никаких недоразумений. Я позволю вам спокойно уйти отсюда.
– И какие же гарантии? – спросил я.
– Мое честное слово! – развел он руками и посмотрел на меня честнейшим взглядом.
– Не выйдет, Гатт, – расхохотался я. – Меня вам не провести.
Гатт раздраженно поморщился, и в глазах его мелькнули злобные искорки.
– Расставим все по своим местам, Уил, – сказал он. – Я пришел сюда за добычей, и ничто меня не остановит. Отдадите вы мне ее добровольно или нет – ваше личное дело.
Я поглядел по сторонам: из леса медленно выходили люди в белом с винтовками в руках. Видимо, настало время надавить на Гатта. Я достал из кармашка рубашки сигареты и спички, закурил и принялся подбрасывать в воздух коробок.
– Вы под прицелом, Гатт, – невозмутимо сказал я, – одно неверное движение – и вы труп.
– Я не идиот, – улыбнулся он уголками губ. – На вас тоже наведены винтовки.
– Если я уроню этот коробок, – сказал я, продолжая подбрасывать его, – вы получите пулю. Так что если ваши люди подойдут еще на десять шагов я его роняю.
В глазах Гатта мелькнула неуверенность. Он сказал:
– Вы блефуете, вы тоже станете покойником.
– Не забывайте, – сказал я, – что мы с вами в разном положении: мне нечего терять, вам же наверняка не безразлично, живы вы будете или умрете. Вы убили моего брата, Гатт, и я рассчитаюсь с вами за это. – Я подбросил в воздух коробок, и Гатт вздрогнул, когда я едва не уронил его. Я снова повторил свой трюк. – Итак, если ваши люди приблизятся еще на три ярда, нас с вами уже не будут волновать никакие сокровища.
Гатт сломался.
– Ладно, ничья, – хрипло сказал он и помахал в воздухе руками. Цепочка людей в белом направилась к лесу. Провожая их взглядом, я снова подбросил в воздух коробок, и Гатт раздраженно воскликнул: – Да прекратите же ваши фокусы наконец!
Я ухмыльнулся и поймал коробок, но продолжал держать его в руке. Лоб Гатта покрылся испариной, хотя еще и не было жарко. Он тяжело вздохнул, пристально посмотрел на меня и сказал:
– Я бы не сел играть с вами в покер!
– А я никогда и не играл в него.
– Послушайте, Уил, – с раздражением вздохнул Гатт. – Вы же не знаете, в какую впутались игру. Я с самого начала не спускал глаз с Фаллона. Вы решили, что одурачили меня тогда, на взлетной полосе, строя из себя святую невинность. Я чуть не помер со смеху, наблюдая за вашими неуклюжими попытками провести меня. Да я знал каждый ваш шаг и каждую вашу мысль наперед. И за этим идиотом Харрисом я установил в Мехико слежку. Все сводится к одной простой вещи: я здесь, и я победил. И что вы на это скажете?
– То, что вам кто-то помогал.
– А вы до сих пор не знаете? – удивился он и рассмеялся. – Боже мой! Да этот же болван Холстед! Он пришел ко мне еще в Мехико, и мы с ним заключили сделку. Он крайне нетерпелив, этот Холстед, ему не хотелось, видите ли, делить Уаксуанок с Фаллоном, вот мы с ним и договорились: я забираю золото и убираю Фаллона, а он получает лавры научного гения. – Гатт презрительно усмехнулся: – Он был слишком желторот, чтобы убить Фаллона.
Так, значит, это Холстед, как и подозревал Пэт Харрис, информировал Гатта. Ничего удивительного, что. ему был известен каждый наш шаг. Напрасно Харрис пытался обеспечить безопасность экспедиции, у нас был предатель. Вот до чего могут довести человека амбиции! Самое интересное, что, заключая сделку с Гаттом, Холстед обманывал его, уверенный, что никакого золота в Уаксуаноке нет и быть не может.
– А где теперь Холстед? – глухо спросил я.
– Парень мертв, – невозмутимо сказал Гатт, – Он схлопотал пулю от моих чиклерос – ребятки подстрелили его для забавы. Я избавил вас от лишних хлопот, не так ли, Уил? – ухмыльнулся он.
Я пропустил эту реплику мимо ушей.
– Вы напрасно теряете здесь время, – сказал я. – Можете прийти и забрать добычу, но вам для этого придется понырять.
– Не мне, – возразил Гатт. – Вам! Я знаю, что вы сделали с золотом, Холстед перед смертью успел рассказать мне об этом. Правда, мне пришлось над ним немного потрудиться, чтобы развязать ему язык. Это заняло некоторое время, иначе я уже давно бы был здесь, до того, как вы утопили товар. Но это не имеет значения, смею вас заверить. Вы же достанете его для меня, Уил, – спокойно и уверенно сказал он. – Вы же ныряльщик, как и эта сучка Холстеда. Вы опуститесь с ней на дно и все поднимется наверх – для меня.
– Я вижу, вы не очень-то разбираетесь в подводном погружении, Гатт, – сказал я. – Это не пятиминутная работенка.
– Но вы ведь, справитесь с ней? – махнул он небрежно рукой.
– Интересно, как вы заставите меня это сделать.
– Увидите, в свое время, – мерзко улыбнулся он. – Я поработаю немножко с Фаллоном на ваших глазах, и будьте уверены, вы нырнете. – Он бросил окурок сигары на землю и похлопал меня по груди: – Между нами есть разница, Уил, в этом вы были совершенно правы. Я твердый человек, а вам лишь кажется, что вы твердый. Вам удалось меня провести однажды, но сейчас вы выдали себя: вы такой же мягкотелый, как и все. Когда я начну по кусочкам разделывать Фаллона или девчонку, или этого быка Рудецки, вы непременно нырнете. Вы поняли меня?
Я понял. Понял, что главным .инструментом этого злодея была жестокость. В нем не осталось ничего человеческого, но он умел игратына чувствах других. Теперь я пожалел, что не договорился с Фоулером об условном сигнале на самом деле. Мне так хотелось в этот момент уронить спичечный коробок! Пусть бы убили и меня самого, зато этот изверг был бы уничтожен. И еще я мысленно проклинал себя за то, что не взял с собой пистолет.
Я перевел дух и постарался говорить как можно спокойнее.
– В таком случае, вам следует беречь меня. Вам ведь известна сказка о курочке, несущей золотые яички.
– Вы еще пожалеете, что я не убил вас, – оскалился он. – Еще как пожалеете, Уил, обещаю вам! – С этими словами он обернулся и пошел к лесу, а я быстрым шагом устремился назад к домику.
– Застрели этого ублюдка! – с порога крикнул я Фоулеру, трясясь от слепой ярости.
– Не выйдет, – откликнулся Фоулер, стоящий возле окна. – Он уже в лесу.
– Он совсем обезумел, – воскликнул я, перехватив вопросительный взгляд Рудецки. – Он готов пролить ради своей добычи море крови. – Мне вспомнился тот безумец, который кричал в свое время: «Мировое господство или гибель!». Подобно Гитлеру, Гатт совсем сошел с ума и был готов уничтожить в припадке ярости и нас, и себя. Никакие разумные доводы на него уже не действовали, на мир он смотрел сквозь кровавую пелену.
Рудецки с Фоулером молча посмотрели на меня, потом Рудецки сказал, глубоко вздохнув:
– Это не имеет значения, насколько я понимаю. Мы знали, что он убьет нас в любом случае.
– Он может начать атаку в любую минуту, – сказал я. – Пусть все вернутся в домик у синота.
Рудецки вложил мне в руку револьвер:
– Нужно только спустить курок.
Мы помчались к домику у синота что было духу, но уже на полпути к нему на нас обрушился град пуль, поднимая пыль у нас под ногами.