– Рассредоточиться! – скомандовал Рудецки и нырнул за домик. Стрельба не стихала, и это настораживало.
– Где же они, черт подери? – спросил я.
– Где-то там, впереди, – тяжело дыша, ответил Рудецки.
Выстрелы гремели со всех сторон: видимо, люди Гатта пошли в атаку, как только он .оказался в безопасности, согласно заранее намеченному плану. Все напоминало фильм из жизни дикого запада. Фоулер, укрывшийся за ящиками на другом конце вырубки, внезапно вскочил и побежал, бросаясь из стороны в сторону, как опытный солдат. Пули взрыхляли землю у-него под ногами, но ему удалось благополучно скрыться за стеной дома.
– Нужно уносить отсюда ноги, – сказал Рудецки. – К домику у синота. На открытом пространстве нас всех перестреляют.
– Нам лучше разделиться, Джо, – сказал я. – Две мишени поразить сложнее, чем одну.
– Иди первым, – отрывисто сказал он. – Я тебя прикрою.
Времени на споры не было, и я побежал по направлению к ближайшему к нам домику. Внезапно из-за угла выскочил чиклерос и буквально наткнулся пупком на ствол моего револьвера. Удивиться он не успел, потому что я выстрелил. Словно схваченный за воротник какой-то невидимой рукой, чиклерос отлетел назад и упал навзничь, раскинув руки. Придя в себя, я рывком открыл дверь и нырнул в домик, где прижался спиной к стене и некоторое время дышал широко раскрытым ртом, ощущая жуткую слабость в ногах. Затем я осторожно выглянул из окна: Рудецки куда-то исчез. У меня в револьвере оставалось пять патронов. Откуда взялись здесь чиклерос, подумал я. Неужели со стороны синота? Мне такой поворот событий не нравился.
Но долго размышлять мне не пришлось: дверь с треском распахнулась от удара тяжелым ботинком, я резко обернулся и увидел в проеме чиклерос, готового выстрелить в меня из винтовки. Я застыл, как парализованный, понимая, что даже не успею вскинуть свой револьвер.
Вдруг, словно в старом фильме, челюсть чиклерос исчезла, а на ее месте возникла кровавая маска. Издав булькающий звук, он с грохотом уронил винтовку и упал, схватившись за лицо. Я не стал тратить время на раздумья, кто выстрелил в него, Рудецки или Фоулер, а пригнулся и выскочил из дома, подхватив на бегу винтовку. Забирая влево, я помчался к домику у синота, не зная, отперта ли его дверь и есть ли кто внутри. С другой стороны к домику бежал Фоулер, делая большие прыжки.
Ему оставалось сделать всего два-три прыжка, когда словно из-под земли возник один из головорезов Гатта с обрезом в руках. Гангстер выстрелил, его пушка издала оглушающий грохот – и бедный Фоулер рухнул на землю, сраженный из двух стволов крупной дробью.
Я наугад выстрелил в сторону его убийцы и бросился бежать к двери домика. Пуля отколола щепку от косяка в тот момент, когда я ввалился внутрь, и та засела у меня в щеке. Затем кто-то захлопнул за мной дверь.
Стрельба внезапно оборвалась, и я огляделся: Фаллон с дробовиком в руках устроился возле окна, возле двери с пистолетом в руке стоял Смит. Катрин лежала на полу и рыдала. Больше никого в домике не было.
– Где Рудецки? – каким-то чужим голосом спросил я.
Фаллон лишь покачал головой, в глазах его застыла боль.
– Боже мой! – воскликнул с горечью Смит. – Фоулер убит! Они изрешетили его пулями со всех сторон, я видел.
Вдруг снаружи раздался громкий голос из мегафона: говорил Гатт, Он явно намеревался навязать мне сделку.
– Уил? Ты меня слышишь, Уил? Я знаю, что ты там, я видел, как ты спрятался в домике. Мы продолжим наш деловой разговор?
Я молчал: спорить с Гаттом было бесполезно. Мы с Фаллоном переглянулись. Какой еще грязный трюк задумал американец?
– Сделку можно заключить на интересных для вас условиях, – гудел голос Гатта. – У меня тут есть ваш парень, Рудецки. Ты меня понимаешь? Ты понял меня, Уил?
Я облизнул пересохшие губы и прокричал в ответ: Покажи мне его живым – тогда и поговорим.
Наступила томительная пауза. Я лихорадочно размышлял, как поступить. Что бы я ни сделал, все было бесполезно. Гатт убил бы нас в любом случае. Но выдержу ли я, если станут мучить Рудецки? Этого я не знал. Ответом был смех Гатта.
– А ты не дурак,. Уил, ты сообразительный малый. Любопытно, старик Фаллон еще жив? Я полагаю, он тоже здесь, и еще два человека. Я даю вам час подумать – не более. Посмотрим, насколько ты крутой парень, Уил. Уверен, что у тебя уже сейчас дрожат поджилки.
Гатт замолчал, я взглянул на часы и обнаружил, что еще нет и семи утра. В глазах. Смита я прочитал презрение и ненависть: Гатт наговорил вполне достаточно, чтобы он заподозрил меня в измене. Ведь атака, лагеря началась тотчас же после моего разговор с Гаттом с глазу на глаз на окраине лагеря и произошла с безжалостной стремительностью.
– О какой сделке он говорил? – усталым голосом старого больного человека спросил меня Фаллон, откладывая ружье в сторону и медленно сползая по стенке на пол. Я посмотрел на Смита, сжимающего в руке автоматический пистолет.
– Что за сделка, в самом деле? – повторил вопрос Смит.
– Ни о какой сделке не может быть и речи, – сказал я.
– Но этот парень сказал, что можно договориться.
– Вряд ли тебе понравятся его условия, – холодно ответил я и поднял револьвер, заметив, как напряглась рука Смита.
– Хорошо, давайте перестреляем друг друга и избавим Гатта от ненужных хлопот.
Смит посмотрел на револьвер, нацеленный ему в. живот.
– Мне любопытно узнать, какую он предлагает сделку, – упрямо повторил он.
– Положи пистолет на пол, потом поговорим, – сказал я. – Так мне будет спокойнее.
Все мысли Смита были написаны у него на лице. Не без колебаний он все-таки наклонился и положил пистолет у своих ног. Я расслабился и положил револьвер на стол. Все несколько успокоились после этого.
– Чего хочет Гатт? – не поднимая головы, спросил скрипучим голосом Фаллон. – Или кош?
– Он хочет, чтобы я нырнул и достал сокровища.
– А что случилось с Рудецки?
– Он мертв, ему повезло.
– Что значит – повезло? – прошипел Смит, трясясь от гнева.
– Гатт сказал, что будет мучить кого-то из вас до тех пор, пока я не выполню его требования. Он способен жечь человеку ноги паяльной лампой, резать его по кусочкам, короче – он готов на все. У него большая фантазия и немалый опыт в подобной работе.
– И вы позволите ему сделать это из-за каких-то паршивых побрякушек? – не глядя на меня, спросил Смит. Щека его нервно подергивалась.
– Я не смог остановить его, – сказал я. – Вот почему я сказал, что рад, что Рудецки и Фоулер погибли. Понимаешь, мы сбросили баллоны с воздухом в воду, а без них погружаться невозможно. С аквалангом на такую глубину опуститься нельзя.
Смит повернулся к Фаллону, лицо его исказилось от отчаяния и жалости к себе:
– Это вы, безумный старик, втянули меня в эту затею! Какое вы имели право?! Боже, что же мне теперь делать? Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы меня пытали! – Он заплакал.
На Смита было больно смотреть, это был уже не мужчина. Гатт знал, как разрушить сердцевину человека, и дал этот час отсрочки вовсе не для размышлений и передышки. Это был прием опытного садиста. Катрин была в шоке, Фаллона грызли угрызения совести и рак, а Смит погибал от страха.
Я же страдал от бессилия. Я готов был выскочить наружу и разметать всех в стороны. Я был готов своими руками вырвать из груди Гатта сердце. Но ничего из этого все равно бы не вышло, и это действовало на меня убийственно.
– Я знаю, что надо делать, – прошептал Смит, подняв голову. – Надо выдать им Фаллона. Пусть делают с ним что хотят, но нас оставят в покое. – В его глазах появился безумный блеск.
– Замолчи! – крикнул я, но тотчас же взял себя в руки, подавив в себе соблазн сорвать на Смите собственное отчаяние и тем самым сыграть на руку Гатту, который только того и добивался, чтобы стравить нас друг с другом.
– Послушай меня, Смит, – решительно и спокойно продолжал я. – Нам всем не. миновать смерти. Но можно погибнуть от пули, а не умереть мучительной смертью под пытками. Я сделал свой выбор: я буду сражаться с Гаттом и постараюсь убить его.
– Хорошо тебе так говорить, – с ненавистью взглянул на меня Смит. – Тебя он мучить не станет, ты в безопасности.
И тут я истерически расхохотался:
– В безопасности? Я – в безопасности? Боже, я сейчас умру со смеху! – У меня выступили от смеха на глазах слезы и закололо в боку. – В безопасности! Вот умора!
Смит взглянул на меня сперва изумленно, потом нервно хихикнул и залился нормальным хохотом. На лице Фаллона тоже появилась слабая улыбка. Он сказал:
– Извини, что я втянул тебя в эту авантюру, Смит. Но мое положение не лучше.. Джемми прав – нужно драться до конца.
– Мне тоже жаль, что я ляпнул подобную глупость, мистер Фаллон, – смущенно сказал Смит. – Похоже, у меня было временное затмение рассудка. – У меня осталось пять патронов: четыре дли них и один для меня. Постараюсь захватить с собой на тот свет как можно больше этих ублюдков.
– Ты прав. – Я взял со стола свой револьвер, думая о том, что у меня вряд ли хватит духа пустить себе пулю в висок.
– Следи за тем, что творится снаружи, Гатту верить нельзя.
Я опустился на колени рядом с Катрин. На ее щеках остались следы слез.
– Мне жаль, что я сломалась, – прошептала она. – Но я сильно испугалась. Они на самом деле убили Рудецки и Фоулера?
Я кивнул и, вздохнув, добавил:
– И Пола тоже. Так мне сказал Гатт.
– О Боже! Бедняжка Пол! Он хотел так много – и все сразу! – воскликнула Катрин, и на глазах ее выступили слезы.
Я не стал ей рассказывать о том, каким образом Холстед намеревался добиться всего сразу. Мне не хотелось причинять ей боль. Пусть запомнит его таким, каким он был в молодости, когда она вышла за него замуж, – нетерпеливым, полным творческих планов и амбиций. Рассказать ей теперь всю правду о нем было бы слишком жестоко. И я просто сказал:
– Мне очень жаль, что так вышло, Катрин.