– Он сказал, что много времени проводит в Мексике, – сказал Найджел, когда я снова обернулся к нему. – Английский климат ему не по душе, здесь для него холодновато.
Ту ночь я провел в одиночестве на ферме Хейтри. Останься я в «Котте», то возможно, уберег бы себя от многих страданий, но я этого не сделал. Вместо этого я бродил по тихим комнатам, населенным тенями воспоминаний, и погружался в депрессию.
Я – последний из рода Уилов. У меня нет ни дядей, ни тетей, ни братьев, ни сестер, я был один как перст. Ныне опустевший дом был когда-то населен современниками многих исторических личностей, вершивших судьбу страны. Клочок английской земли, на котором стоял этот дом, за четыре столетия пропитался потом Уилов, стойко переносивших выпавшие на их долю испытания. И вот теперь в живых остался один лишь я, маленький серенький человечек с его маленькой серенькой работой.
Как это несправедливо!
Я обнаружил, что стою в спальне Боба. Постель все еще была разобрана, и я чисто автоматически застелил ее и поправил подушку. Туалетный столик, как всегда, был в беспорядке, возле зеркала лежала стопка фотографий членов нашей семьи и портрет королевы Елизаветы – рядом со снимком любимого жеребца Боба. Я взял портрет Елизаветы в руки, чтобы рассмотреть его, и что-то выпало из рамки на туалетный столик.
Это была визитная карточка. Я поднял ее и прочел:
Пол Холстед. Авенида Куинтиллана, 1534. Мехико.
Зазвонил телефон, я вздрогнул и поднял трубку, в которой прозвучал сухой голос мистера Маунта.
– Привет, Джереми, – сказал он. – Мне пришло в голову, что все хлопоты с похоронами я тоже мог бы взять на себя. Так что не волнуйся.
– Очень любезно с вашей стороны, – едва не поперхнувшись, сказал я.
– Мы ведь были друзьями с твоим отцом, – продолжал мистер Маунт. – Я не говорил тебе, но если бы он не женился на твоей матери, на ней, возможно, женился бы я. – Он положил трубку, оставив меня в мертвой тишине.
Я лег спать в своей комнате, где обычно спал в детстве. И впервые с той давней поры я плакал, уткнувшись лицом в подушку.
Глава вторая
В ходе дознания мне стало известно имя убитого грабителя – Виктор Нишеми, американец.
Формальности не заняли много времени. Сперва провели опознание, потом я дал показания, как обнаружил труп Нишеми и раненного брата, умирающего на кухне. Потом дал показание Дейв Гусан, ведущий дознание, и следователю были предъявлены золотой поднос и ружья.
Судебный следователь по насильственным преступлениям вынес решение, в котором говорилось, что Нишеми был убит оборонявшимся от него Робертом Блейком У илом, а последний погиб от руки Нишеми и его неустановленного сообщника по ограблению.
Когда мы с Дейвом Гусаном вышли на улицу, он сказал, кивнув головой вслед двум неспешно удаляющимся мужчинам крепкого телосложения:
– Скотланд-Ярд. Они забрали дело к себе. Ведь замешаны иностранцы.
– Ты имеешь в виду Нишеми?
– Именно так, он ведь американский гражданин. Его уже ловили на мелких кражах и грабежах в Штатах. Мелкая сошка.
– Бобу от этого не легче, – вздохнул я.
– Сказать по правде, Джемми, в этом деле много загадочного, – глубокомысленно изрек Дейв. – Нишеми никогда не везло в его ремесле, он бедствовал. Тогда откуда же у него деньги на поездку в Англию? И что его сюда привело? Ведь в чужой стране он чувствовал бы себя как рыба на берегу. Сейчас в этом пытаются разобраться.
– А что удалось выяснить о Холстеде и Гатте, тех янки, о которых рассказывал Гарри из бара?
– Этого я не могу тебе сказать, Джемми, – взглянув мне прямо в глаза, серьезно проговорил Дейв. – Это служебная тайна, сам понимаешь, и я не вправе раскрыть ее даже брату Боба. Начальство за такое с меня голову снимет.
Он хлопнул меня ладонью по груди.
– Не забывай, приятель, что ты тоже был под подозрением! Ладно, забудем об этом, – успокоил меня он, заметив, как вытянулась моя физиономия. – Черт возьми, ты не должен обижаться, ведь как-никак, но после смерти Боба ты. стал единственным наследником. А вся эта возня с подносом могла быть лишь ловким трюком. Я-то в это не верил, но у начальства своя точка зрения, как сам понимаешь.
– Надеюсь, твой шеф вычеркнул меня из списка подозреваемых? – переведя дух, попробовал пошутить я.
– Не забивай себе этим голову, Джемми. Что же до моего шефа, то о своих соображениях он мне не докладывает. Он очень подозрителен. Споткнись он сам о мертвое тело, он и себя самого включил бы в список подозреваемых, вот что я могу тебе сказать. – Дейв потеребил мочку уха. – Так и быть, скажу по секрету: похоже, Холстед тут не замешан, у него чистое алиби, потому что в день убийства он был в Лондоне. Лондонские коллеги отловили его прямо с читальном зале Британского музея, – с ухмылкой добавил он.
– И что он из себя представляет? – спросил я.
– Он утверждает, что занимается археологией, – начал было Дейв, но осекся на полуслове, бросив тревожный взгляд через мое плечо. – Черт подери, откуда здесь эти пронырливые журналисты? Послушай, сделаем так: быстренько ныряй в собор, там они тебя осаждать не осмелятся. Выйдешь через служебную дверь с другой стороны, через ризницу. Я тебя прикрою. Ступай.
Без лишних слов я шмыгнул в церковный дворик. Входя в храм, я слышал, как возбужденно вопят наседающие на Дейва газетчики, обложившие беднягу со всех сторон, словно свора гончих загнанного оленя.
Похороны состоялись на следующий день после судебного слушания. Пришло много людей, знакомых и не знакомых мне. Супруги Эджкомб, прервав отпуск, срочно вернулись из Джерси. Я чертовски вымотался за минувшие дни и с трудом дождался окончания церемонии. С Джеком мы условились поговорить в спокойной обстановке на ферме.
Итак, Боб покоился в могиле, как и его убийца Нише-ми, если только его не хранили до сих пор в холодильнике морга по распоряжению полиции. Неустановленного соучастника преступления все это лишь радовало, он мог с легким сердцем продолжать жить и творить свои темные делишки: все концы были обрублены.
Занятый этими и другими невеселыми мыслями, я автоматически довел машину до фермы и заехал во двор, где едва не врезался в припаркованный возле дома большой «мерседес».
Я вылез из своей машины одновременно с водителем «мерседеса» и узнал в долговязом мужчине Фаллона, американца, на которого указал мне в баре Найджел.
– Мистер Уил? – обратился ко мне Фаллон.
– Вы не ошиблись, – сказал я.
– Я понимаю, что выбрал не совсем подходящее время для визита, – продолжал американец, – но меня поджимает время. Моя фамилия Фаллон.
Он протянул мне свою тонкую и твердую, как у скелета, руку, и я машинально пожал ее, спросив в свою очередь, чем могу быть ему полезен.
– Я прошу вас уделить мне всего несколько минут, – сказал он, как ни странно, без явного американского акцента.
– Может быть, нам удобнее будет побеседовать в доме? – предложил я.
Фаллон достал из «мерседеса» портфель и проследовал за мной в комнату Боба, где я предложил ему сесть в кресло, а сам молча уселся напротив.
Он нервно кашлянул, явно не зная, с чего лучше начать, но я не торопился прийти ему на помощь. Он снова прочистил горло и, наконец, сказал:
– Я отдаю себе отчет, что наступаю вам на больную мозоль, мистер Уил, но мне очень хотелось бы взглянуть на принадлежащий вам золотой поднос.
– Боюсь, что это совершенно невозможно, – невозмутимо произнес я.
– Надеюсь, вы его не продали? – с тревогой в глазах спросил он.
– Поднос находится в полиции, – сухо сказал я.
– Слава Богу, – вздохнул с облегчением Фаллон, несколько расслабившись, и полез в портфель, откуда извлек пачку фотоснимков.
– Не могли бы вы как-то прокомментировать эти фотографии, – попросил он, протягивая мне пачку.
Фотографии были выполнены профессионалом: я понял это, лишь только бросил взгляд на четкие блестящие снимки. На них под разными углами был запечатлен мой золотой поднос, а также отдельные его фрагменты, в частности, изящное обрамление в виде виноградных листьев.
– Посмотрите и эти, – протянул мне Фаллон новую пачку снимков размером 8x10 дюймов, на этот раз цветных и не столь четких, но зато более впечатляющих..
– Где вы их взяли? – взглянул я на Фаллона.
– Это имеет какое-то значение?
– Полагаю, что для полиции может иметь, – резко ответил я. – Этот поднос фигурировал в деле об убийстве, и полицию наверняка заинтересует, откуда у вас эти фотографии.
Но это ведь не ваш поднос, – заметил Фаллон.
– А чей же? – ехидно прищурился я.
– Это мой поднос, – любезно улыбнулся Фаллон.
– Послушайте, не рассказывайте мне сказки, – начал терять терпение я. – Этим подносом наша семья пользовалась, не менее полутора столетий, и мне совершенно-непонятно, какие у вас могут быть на него претензии, черт подери.
– Мы говорим о разных вещах, – замахал он руками. – Эти снимки сделаны с подноса, принадлежащего мне. Он хранится в бронированном сейфе. Я приехал к вам, чтобы выяснить, насколько оба предмета похожи, и вы дали совершенно определенный ответ На незаданный вопрос. Благодарю вас.
Я снова посмотрел на фотографии, чувствуя себя идиотом. Поднос чертовски походил на тот, который я видел много раз в этом доме, но являлся ли он точным повторением моего, я с полной уверенностью сказать не мог. В последний раз я мельком видел свой поднос в минувшую субботу, когда мне его показал Дейв Гусан, но до этого я довольно длительное время его не видел. Фактически, я не рассматривал его толком с самого детства.
– Они действительно похожи как две капли воды? – спросил Фаллон.
Я объяснил, что затрудняюсь ответить категорически, и он понимающе кивнул.
– Может быть, вы все-таки подумаете насчет продажи мне вашей реликвии? – с надеждой еще раз спросил он. – Я вам заплачу хорошую цену.