– Прислонись к моему креслу, Льюис, а то у тебя будет болеть спина.
Он прислонился, а я небрежно провела рукой по его волосам. Он тут же откинул голову и положил ее мне на колени. Закрыв глаза, улыбался. Казалось, он безмерно счастлив, а я отдернула руку, будто се обожгло. Лола побледнела, но это не доставило мне никакого удовольствия – так стало стыдно за себя.
Лола тем не менее какое-то время продолжала разговор с хладнокровием тем более похвальным, что Льюис не поднял головы с моих колен и демонстрировал полное безразличие к беседе. Мы, несомненно, являли собой счастливую любовную парочку, и, когда развеялась первая неловкость, мне захотелось рассмеяться. Лола наконец утомилась и поднялась. Я – следом, что явно расстроило Льюиса: он встал, потянулся и одарил гостью таким ледяным, безразличным, так жаждущим ее отъезда взглядом, что вынудил Лолу взглянуть на него столь же холодно, будто на неодушевленный предмет.
– Я покидаю тебя, Дороти. Боюсь, я помешала тебе. Оставляю тебя в приятной компании, даже если мне она и не рада.
Льюис не. шелохнулся, я тоже. Шофер уже открыл дверцу. Лола вспыхнула:
– Разве вы не знаете, молодой человек, что обычно дам провожают к выходу?
Она смотрела на Льюиса, а я слушала се, просто остолбенев: редчайший случай – она теряла свое знаменитое самообладание.
– Дам – конечно, – спокойно ответил Льюис и опять не шелохнулся.
Лола подняла руку, собравшись ударить его, а я закрыла глаза. В реальной жизни Лола отвешивала пощечины так же часто, как и на экране. Отработала она их прекрасно: сначала ладонью, затем тыльной стороной руки, не пошевелив при этом плечом. Но удара не последовало. Тогда я взглянула на Лыоиса. Он стоял застывший, слепой и глухой, каким я уже видела его однажды, он тяжело дышал, а вокруг рта выступили маленькие бисеринки пота. Лола сделала шаг назад, затем еще два, от греха подальше. Как и я, она испугалась.
– Лыоис, – я взяла его за руку. Он очнулся и поклонился Лоле в старомодной манере. Лола свирепо поглядела на нас.
– Тебе надо подыскивать менее молодых и более вежливых, Дороти.
Я не ответила. Честно говоря, расстроилась. Завтра весь Голливуд будет об этом судачить. И Лола возьмет реванш. Мне предстояло две недели непрерывных мучений.
Лола ушла, а я не удержалась, чтобы не сказать об этом Льюису, Он посмотрел на меня с сожалением:
– Тебя это действительно беспокоит?
– Да, я ненавижу сплетни.
– Я позабочусь об этом, – успокоил меня Льюис.
Но он не успел. На следующее утро по дороге в студию Лолин лимузин с открытым верхом не вписался в поворот, и она свалилась в ущелье глубиной метров сто.
Похороны прошли по высшему разряду. За последние два месяца трагически погибла вторая голливудская знаменитость, считая Джерри Болтона. Бесчисленные венки от бесчисленных живущих покрыли могилу. Я была с Полом и Льюисом. Третьи похороны. Фрэнк, потом Болтон. Снова я шагала по аккуратно выложенным дорожкам. Я похоронила троих, таких разных, но все они были слабые и безжалостные, жаждущие славы и разочаровавшиеся в ней, все трое движимые безумными страстями, загадочными и для них самих, и для окружающих.
Такие мысли угнетают больше всего. Что же стоит в жизни между людьми и их самыми сокровенными желаниями, их пугающей решимостью быть счастливыми? Не есть ли это представление о счастье, которое они создают себе и которое не могут примирить со своей жизнью? Может быть, это время – или отсутствие времени? Или ностальгия, взлелеянная с детства?
Дома, сидя между двумя мужчинами, я вновь вернулась к этим мыслям, настойчиво обращаясь с ними к своим собеседникам и к звездам. Могу лишь сказать, что в ответ на мои вопросы звезды слабо мерцали, как и глаза моих гостей. Вдобавок я поставила на проигрыватель пластинку с «Травиатой» – музыкой самой романтичной, которая всегда располагает к размышлению. Наконец их молчание мне надоело.
– Ну, Льюис, ты счастлив?
– Да.
Его уверенный ответ обескуражил меня, но я настаивала:
– И ты знаешь почему?
– Нет.
Я повернулась к Полу.
– А ты?
– В скором будущем я надеюсь обрести настоящее счастье.
Этот намек на нашу свадьбу слегка охладил меня, но я быстро увернулась от него:
– Но посмотрите. Мы здесь втроем, сейчас тепло, Земля вертится, – мы здоровы, счастливы… Так почему же у всех нас такой голодный, затравленный вид? Что происходит?
– Сжалься, Дороти, – взмолился Пол. – Я не знаю. Почитай газеты, там полно статей на эту тему.
– Почему никто не хочет говорить со мной серьезно? – спросила я, закипая. – Что я, гусыня? Или совершенно глупа?
– С тобой нельзя серьезно говорить о счастье, – ответил Пол. – Ты сама – живой ответ. Я не смог бы дискутировать о существовании Бога с ним самим.
– Все потому, – вмешался Лыоис, – что ты добрая.
Неожиданно он поднялся, и свет из гостиной упал на него.
Рука его поднялась, как рука пророка.
– Ты… ты понимаешь… ты добрая. Люди совсем не добрые, поэтому… поэтому они не могут быть добрыми даже к себе, и…
– Бог мой, – воскликнул Пол, – почему бы нам не выпить? Где-нибудь в более веселом месте? Как ты, Льюис?
Пол впервые пригласил Льюиса, и тот, к моему величайшему удивлению, не отказался. Мы решили поехать в один из клубов хиппи около Малибу. Влезли в «ягуар» Пола, и я, смеясь, отметила, что внутри Льюису лучше, чем при первой встрече с «ягуаром». После этого умного замечания мы помчались вперед, ветер свистел в ушах и резал глаза. Я чувствовала себя прекрасно, устроившись между моим любовником и младшим братом, почти моим сыном, между двумя красивыми, благородными, добрыми мужчинами, которых я любила. Я думала о бедной Лоле, умершей и похороненной, о том, что я невероятно удачлива, а жизнь – это бесценный дар.
Клуб переполняла молодежь, в основном бородатая и длинноволосая, мы с трудом нашли столик. Если Пол серьезно хотел избежать разговора со мной, то он своего добился: музыка гремела оглушительно, ни о каких разговорах не могло быть и речи. Вокруг прыгала и дергалась счастливая толпа, шотландское оказалось вполне сносным. Сначала я не заметила отсутствия Льюиса, и только когда он вернулся и сел за стол, обратила внимание, что глаза у него слегка остекленели, хотя он практически не пил. Воспользовавшись тем, что музыка стала чуть спокойнее, я немного потанцевала с Полом и возвращалась к нашему столику, когда все это и случилось.
Потный бородатый парень налетел па меня около столика. Механически я пробормотала «извините», но он обернулся и так угрожающе посмотрел на меня, что я испугалась. Если ему перевалило за восемнадцать, то ненамного, на улице его ждал мотоцикл, а в животе плескались несколько лишних порций спиртного. В кожаной куртке он выглядел как один из тех самых рокеров, пользовавшихся недоброй славой. О них в то время часто писали газеты. Он буквально гаркнул на меня:
– Что ты здесь делаешь, старуха?
Чтобы рассердиться, мне требуется лишь секунда, но рассвирепеть я не успела, потому что у меня из-за спины вылетел человеческий снаряд и вцепился парню в горло: это был Льюис. Они покатились по полу между столиками и ногами танцующих. Мне стало страшно. Пронзительным голосом я звала Пола и видела, что он старается пробиться через толпу в метре от меня. Но эта восторженная молодежь образовала кольцо вокруг дерущихся и не давала ему пройти. Я вопила: «Льюис, Льюис», но он не слушал меня, во всяком случае, парня не отпускал. Все это продолжалось с минуту, полную кошмара. Неожиданно возня прекратилась, и дерущиеся застыли на полу. В темноте я едва различала их тела, но эта неподвижность пугала еще более, чем драка. Тут кто-то заорал:
– Разнимите же их, разнимите!
Пол наконец пробился ко мне. Он растолкал стоящих вокруг зрителей, если их можно так назвать, и ринулся вперед. Потом я отчетливо увидела Льюиса, его изящную, тонкую руку, вцепившуюся в горло застывшего парня, сжавшую его в безумном объятии. Я видела руки Пола, схватившие и отрывающие палец за пальцем руку Льюиса от жертвы. Потом меня оттолкнули, и я, оцепенев, упала в кресло.
Все смешалось: Льюиса держали в одном углу, в другом старались привести в чувство того, в кожаной куртке. Так как никто не собирался звать полицию, мы втроем быстренько ретировались: двое – испуганные, в полном замешательстве, Льюис – спокойный, как будто далекий от всего. Мы молча забрались в «ягуар». Пол, тяжело дыша, достал сигарету, закурил и протянул мне. Затем прикурил еще одну, для себя. Сразу завести машину он не мог.
Я повернулась к нему и, насколько мне удалось, веселым голосом воскликнула:
– Ну и ну, вот это вечерок!
Пол не ответил, но перегнувшись через меня, пристально посмотрел на Льюиса.
– Что ты принял, Льюис, ЛСД?
Льюис промолчал. Я резко повернулась и тоже взглянула, на него. С откинутой назад головой он смотрел в небо, в другой мир.
– Как бы то ни было, – мягко продолжал Пол, – ты едва не убил человека… Что произошло, Дороти?
Я колебалась. Признаваться не хотелось.
– Парень сказал, что я… э… немного стара для этого заведения.
Я надеялась, что Пол, по крайней .мере, возмутится, но он лишь пожал плечами, и мы наконец отчалили.
В пути мы не обмолвились пи словом. Льюис вроде бы спал, и я с отвращением подумала, что он, вероятно, полон своего драгоценного ЛСД. Я, в общем-то, не против наркотиков, только считаю, что и алкоголя вполне достаточно, а все остальное меня пугает. А еще я боюсь аэропланов, подводного плавания и психиатрии. Земля – единственное, что меня успокаивает, хотя и здесь много грязи. Как только мы приехали, Льюис выскочил первым, что-то пробормотал и исчез в доме. Пол помог мне выбраться из машины и прошел за мной на террасу.
– Дороти… ты помнишь, что я говорил тебе о Льюисе в первый раз?
– Да, Пол. Но теперь он тебе нравится, не так ли?
– Да, только я… – Он запнулся. Для Пола это редкость. Потом он взял мою руку, поцеловал ее. – Он… ты. знаешь, а думаю, он не совсем нормальный. Он в самом деле чуть не убил того бородача.