и более смешной гордости, чем когда у старика вместо одного ребенка рождается двойня. Дыроверт не сумел усладить свою отцовскую гордость близнецами, но надо признать: из его ребенка можно было смело выкроить двоих. Дочь его — вы только что ее видели и можете судить, оправдала ли она отцовские чаяния, — была чудом силы и красоты. Первой заботой старого фехтмейстера было приискать ей крестного среди дворян, постоянно посещавших его зал, и он выбрал из всех графа д'Ависа, старейшину всех местных дуэлянтов и бездельников, который в эмиграции сам был фехтмейстером в Лондоне, взимая по несколько гиней за урок. Граф д'Авис де Сортовиль-ан-Бомон, еще до Революции кавалер ордена Святого Людовика и капитан драгун, а теперь переваливший за семьдесят, до сих пор оглушал эфесом своих молодых противников, да так, что, выражаясь языком фехтовальных залов, их покачивало. Это был старый зубоскал, не останавливавшийся в своих шутках перед жестокостью. Так, например, он любил оттягивать кончик клинка в пламени свечи и, закалив таким образом сталь, которая больше не гнулась и пробивала вам при уколе грудину или ребра, нагло величал свою рапиру костоломкой. Он высоко ценил Дыроверта, к которому обращался на «ты». «Дочь такого человека, как ты, — внушал он ему, — может зваться только тем же именем, что меч героя. Назовем ее Отеклер![86]» Это имя ей и дали. В-ский кюре скроил, правда, гримасу при таком необычном имени, которое никогда не звучало над купелью в его церкви, но поскольку крестным отцом был господин граф д'Авис, поскольку, невзирая на нарекания либералов, дворянство и духовенство всегда будут связаны нерасторжимыми узами и поскольку в римском церковном календаре упоминается Святая Клара,[87] имя меча Оливье перешло к девочке, не вызвав особого волнения в городе. Такое имя не может не быть судьбоносным. Бывший фехтмейстер, любивший свое ремесло почти так же, как дочь, решил ее обучить ему и оставить свой талант ей в приданое. Жалкое приданое, скудный паек при современных нравах, которых не принял в расчет бедный фехтмейстер! Итак, едва Отеклер научилась ходить, он начал приучать ее к занятиям фехтованием, а так как девочка оказалась крепкой малышкой с мышцами и суставами из тонкой стали, отец так развил ее подобным странным образом, что к десяти годам она казалась пятнадцатилетней и была превосходным партнером как отцу, так и самым сильным фехтовальщикам города В. Повсюду только и разговора было, что о маленькой Отеклер Стассен, ставшей позднее мадмуазель Отеклер Стассен. Как вы догадываетесь, она сделалась предметом непостижимого или, вернее, вполне постижимого любопытства, смешанного с досадой и завистью, для юных городских барышень, в обществе которых, несмотря на неизменно отличные отношения с их отцами, она не могла быть пристойным образом принята. Отцы и братья этих барышень отзывались о ней при них с изумлением и восторгом, и девицам безумно хотелось поближе посмотреть этого Георгия Победоносца в юбке, чья красота, судя по разговорам, не уступала таланту фехтовальщика. Но видели они ее лишь издали и на расстоянии. Я тогда как раз приехал в В. и часто был очевидцем этого пылкого любопытства. Дыроверт, служивший при Империи в гусарах, а теперь крупно зарабатывавший на своем фехтовальном зале, позволил себе купить лошадь, чтобы давать дочери уроки верховой езды; а поскольку он еще брал на год молодых коней у завсегдатаев своего зала и выезжал их, старик часто прогуливался верхом с Отеклер по дорогам, расходящимся во все стороны от города и окружающим его. Я неоднократно встречал их, возвращаясь с врачебных визитов, и во время подобных встреч имел возможность убедиться в чудовищном накале интереса, который эта высокая и так рано развившаяся девушка вызывала у барышень со всей округи. В то время я жил почти что на ходу, и мне нередко случалось разминуться с экипажами их родителей, направлявшимися в обществе дочерей с визитом в соседние замки. Так вот, вы представить себе не можете, с какой жадностью и даже неосторожностью они наклонялись и приникали к окнам карет, как только вдали на дороге рысью или галопом появлялась вместе с отцом мадмуазель Отеклер Стассен в сапожках для верховой езды. Только все это было почти бесполезно, и на следующее утро, когда я прибывал с визитом к их мамашам, девицы выражали мне свое разочарование и досаду, потому что разглядеть им Удавалось лишь амазонку девушки, — а уж как та носила этот наряд, вы легко вообразите — вы ее видели, — но лицо у нее было всегда более или менее скрыто густым темно-синим вуалем. Мадмуазель Отеклер Стассен знала в В. лишь мужчин. День-деньской с клинком в руке и проволочной сеткой фехтовальной маски на лице, а маску эту она снимала ради них не слишком часто, девушка почти не выходила из отцовского зала, поскольку фехтмейстер начал сдавать и дочь частенько заменяла его на уроках. На улице она показывалась редко, и женщины из общества могли ее видеть только там или же на воскресной обедне; но и на воскресной службе, и на улице она оставалась столь же замаскированной, что и в отцовском зале: кружева ее темного вуаля были плотней и гуще, чем проволочное плетение ее железной маски. Не была ли нарочитой подобная манера показывать или, вернее, прятать себя и тем дразнить воображение любопытных? Это вполне возможно, но кому это известно и кто за это поручится? И не был ли у девушки, чей вуаль служил как бы второй железной маской, характер еще более непроницаем, чем лицо, что со всей очевидностью доказали последующие события?
Мой дорогой, я, понятное дело, вынужден проскочить через детали эпохи — мне надо поскорее подойти к моменту, с которого и начинается моя история. Мадмуазель Отеклер было примерно семнадцать. Бывший красавец Дыроверт, окончательно превратившийся в старика, овдовевший и морально убитый Июльской революцией, которая одела дворян в траур, разогнала их по замкам и обезлюдила его зал, безуспешно сражался с подагрой, нисколько не пугавшейся его вызовов[88] и крупной рысью направлялся на кладбище. У врача, умеющего ставить диагноз, это не вызывало сомнений. Это было уже видно глазом. Я знал, что он долго не протянет, но тут однажды утром виконт де Тайбуа и шевалье де Менильгран привели в фехтовальный зал молодого местного аристократа, выросшего вдали от В. и вернувшегося к себе в замок после недавней смерти отца. Это был граф Серлон де Савиньи, суженый(как выражались жители В. на языке маленьких городишек) мадмуазель Дельфины де Кантор. Граф де Савиньи несомненно был одним из самых блестящих и заносчивых молодых людей эпохи, молодых людей, заносившихся перед всеми, потому что в В., как и всюду в нашем старом мире, была-таки настоящая молодежь. Теперь ее больше нет. Графу много рассказывали о пресловутой Отеклер Стассен, и ему захотелось увидеть это чудо. Он нашел ее такой, какой она была, — восхитительной девушкой, чертовски пикантной и соблазнительной, в коротких штанах из плетеного шелка, подчеркивавших формы, достойные Паллады Веллетрийской,[89] и в черном сафьяновом корсаже, облегавшем, потрескивая, крепкий стан и стройную талию, какие бывают у черкешенок исключительно благодаря тому, что матери перетягивают их кожаным поясом и тот может быть отрешен не раньше, чем его разорвет естественный рост тела. Отеклер Стассен была серьезна, как Клоринда.[90] Граф посмотрел, как она дает урок, и попросил ее скрестить с ним оружие. Однако в данном случае Танкредом оказался отнюдь не он. Мадмуазель Отеклер Стассен несколько раз согнула свою шпагу дугой на сердце у красавца Серлона, а сама не получила даже укола.
«Вас не задеть, мадмуазель, — сказал он ей с изящной учтивостью. — Не предзнаменование ли это?»
Не победила ли страсть уже тогда самолюбие молодого человека?
Начиная с того вечера граф де Савиньи ежедневно приходил брать уроки в фехтовальном зале Дыроверта. Замок его находился всего в нескольких лье от В. Он быстро пролетал их то верхом, то в коляске, и никто не обращал на это внимания в болтливом, как птичье гнездовье, городишке, где самые незначительные мелочи пришпиливались на булавку языков: увлечение фехтованием объясняло все. Савиньи ни с кем не откровенничал. Он даже избегал брать урок в то же время, что остальная молодежь города. Этот юный де Савиньи был отнюдь не лишен глубины. О том, что было у него с Отеклер, если что-нибудь, конечно, было, не знал или не догадывался никто. Брак его с мадмуазель Дельфиной де Кантор, о котором давным-давно условились их родители и который из-за давности уговора просто не мог не состояться, был заключен через три месяца после возвращения графа и даже явился для него поводом провести целый месяц в В. рядом с невестой, у которой он систематически проводил целые дни, но вечером столь же регулярно шел брать урок.
Как и все, мадмуазель Отеклер выслушала в приходской церкви В. брачное оглашение графа де Савиньи и мадмуазель де Кантор, но, судя по ее поведению и лицу, не проявила ни малейшего интереса к этой публичной церемонии. Правда, никто из присутствовавших не дал себе труда украдкой понаблюдать за девушкой: еще не родились наблюдатели, способные задуматься над дремавшей покамест под спудом загадкой — не существует ли связи между Савиньи и прекрасной Отеклер. После свадьбы графиня с мужем мирно обосновались у себя в замке, но супруг ее не отказался из-за этого от своих привычек и каждый день ездил в город. Впрочем, многие окрестные землевладельцы поступали точно так же. Время шло. Старый Дыроверт умер. Фехтовальный зал несколько дней простоял запертым, затем вновь открылся. Мадмуазель Отеклер Стассен объявила, что намерена продолжать уроки отца, и смерть его не только не умалила число учеников, но, напротив, умножила их. Мужчины всегда одинаковы. Необычность в другом мужчине отталкивает и раздражает их, но там, где дело касается юбок, — сводит с ума. Женщина, делающая то же, что мужчина, пусть даже много хуже, всег