—…что вы прошли…
—…меня пройти. — Резко и жестко закончил Рагиро, наконец, отводя взгляд в сторону. Страх священника больше не доставлял ему такого удовольствия, как несколько секунд назад; теперь он раздражал.
—…Шесть Путей. — Пальцы Мартина с такой силой держали Библию, что ему казалось, будто бы он не сможет ее отпустить. То, что он сейчас услышал, было хуже любых пыток. И Мартин даже в мыслях не допускал, что кого-то — кого угодно, даже самого отъявленного преступника и убийцу — можно подвергнуть такому.
Повисла гнетущая тишина. Вот и первое откровение, вот настоящее начало исповеди. Отец Мартин с ужасом осознал, что к рассвету станет совсем другим человеком; внутренне он уже чувствовал, как начинали рушаться его убеждения и меркнуть его вера. В Бога, в мир, в людей.
— Тогда, в тот мой самый первый раз, когда я попал в ту комнату, мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению факелов, расположенных по периметру комнаты. Чезаре стоял около маленького стола в самом дальнем углу комнаты, за которым сидела женщина с копной длинных каштановых волос. При свете огня они отливали рыжим. Когда она повернулась ко мне лицом, я подумал о том, что она была очень красивой. Самой красивой из тех, кого я встречал. Не сказать, что на тот момент мне встретилось много людей, но она определенно была прекрасней всех, и я не мог оторвать от нее взгляда. Когда Чезаре заметил это, он в голос рассмеялся и приобнял ее за плечи, вызывая и на ее лице легкую, но уверенную улыбку. Как оказалось, ее звали Мирелла Инганнаморте и она была его женой. Сначала она вела себя со мной, будто бы действительно интересовалась моим самочувствием.
Я понимал, что что-то не так, краем глаза замечая на стенах развешанные стальные оковы, мечи, топоры, другие виды оружий и орудий пыток. Извини, священник, названий всего, что я там увидел, я не знаю, но в моих глазах — в глазах восьмилетнего ребенка — это выглядело более чем устрашающе. Поэтому я смотрел на красивое лицо Миреллы — так было проще не бояться. Инстинкт самосохранения по-прежнему настойчиво твердил бежать. Я был бы и рад этому, но ноги будто бы вросли в каменную плитку, и я не мог пошевелиться, чувствуя себя скованным невидимыми цепями.
На полу тоже были выцарапаны какие-то знаки, мандалы или алхимические круги — я понятия не имею. Все они что-то значили. Не зря же кто-то выцарапывал их там, верно?
— Подойди ко мне, — ласково попросила меня Мирелла, и я подчинился, уже переставая соображать, что происходило в тот момент. Я подошел к ней, и она взяла меня за запястье, слегка потянув на себя. И только тогда я заметил, что в другой руке Мирелла держала нож. Он поблескивал в свете факелов. Всё мое внимание было приковано к лезвию. Уже тогда я знал, что она сделает. Я знал и очень хотел бы этому воспротивиться, но ее тонкие пальцы стальной хваткой продолжали держать меня.
Чезаре резким движением разорвал рукав моей кофты, обнажая мне руку, а Мирелла поднесла нож к предплечью. В тот момент, когда лезвие коснулось кожи, я дернул рукой на себя, и нож оставил тонкую неглубокую царапину. Кровь появилась сначала каплями и только потом потекла небольшой струйкой. Не уверен, что в тот момент я чувствовал боль.
Боль пришла потом. Когда начался мой Первый Путь — Путь Ада.
ГЛАВА 3
«ПРИЗРАК»
Порт Тортуги как всегда встретил старых знакомых приветливо: светило солнце, полный штиль не создавал даже мелких волн в закрытой бухте. Жители обменивались с ними улыбками и парочкой фраз. По-бродяжническому уютная обстановка казалась все страннее, особенно после всего пережитого.
Они пробыли в море совсем немного, если сравнивать с прошлыми рейдами. Встретили корабль без парусов ещё дважды, но пугающий мужчина с разными глазами больше не появился. Эйлерт каждый раз чувствовал страх, витавший между его людьми: юнга не отрывал глаз от горизонта даже когда надраивал палубу, марсовой сроднился со своей подзорной трубой, наблюдая за волнами круглые сутки. Его команда была не из пугливых, однако, когда дело доходило до чертовщины, излишняя осмотрительность и осторожность не считались унизительными.
Причалили они ближе к ночи — в тавернах был самый разгар рабочего дня. Ноги сами принесли их ко входу «Эгерии». Местечко не злачнее других в округе, там всегда продавали отменную выпивку, никто не спрашивал твоего имени, работали миленькие девушки, и байки о подвигах лились рекой. Хозяйкой заведения была молодая женщина по имени Изэль, с которой Эйлерт находился в хороших отношениях. Она всегда проявляла доброту к нему и его команде, часто улыбалась и терпела все замашки Грэма и приставания Олдена, который был без ума от нее и, возможно, хотел на ней жениться. Поначалу все лишь усмехались, когда рулевой в очередной раз начинал восхищаться Изэль, но, когда стал привозить ей подарки и первый раз врезал какому-то пьянчуге, распустившему с ней руки, смеяться все перестали. «Никто не посмеет тронуть госпожу Изэль без ее разрешения». Вот, что он тогда сказал. Никто почему-то не посмел с ним спорить, а хозяйка таверны стала ещё более благосклонна к нему.
Грэм опять о чем-то спорил с рулевым Олденом, привлекая внимание порядочных и не очень порядочных дам своей очаровательной улыбкой. Эйлерт перекидывался с ними ничего не значащими фразами, а сам много думал о произошедшем.
Каждая высадка на берег отныне сопровождалась облегченным вздохом.
Эйлерт держал себя в руках, как и каждый член его команды, но мистический корабль и встреча не выходили у него из головы. Он закрывал глаза — и видел его взгляд; задумывался лишь на секунду — и уже слышал встревоженные крики своих матросов; во снах, наяву, всегда теперь его преследовал корабль без парусов. Он боялся, что всё дойдет до того, что он будет видеть судно даже в порту своего города, а человека с разными глазами, капитана корабля-призрака, — в отражении зеркала.
Напуганному, пережившую за одну ночь словно сотни битв разом экипажу был просто необходим отдых. И много, много шотландского виски.
Они сидели вместе с Грэмом, Олденом и ещё несколькими членами команды посреди зала, пытаясь развеяться, но сколько бы ни подпевали кабачным песням, сколько бы ни пили, ни танцевали с грудастыми красотками, никто из них так и не мог избавиться от ощущения проклятья. Как в древних легендах, которыми обычно пугали маленьких детей.
Знакомый низкий бархатистый голос раздался совсем рядом, и чья-то рука опустилась на плечо Олдена:
— Тяжелое плаванье?
Эйлерт попытался повернуть голову так, чтобы очертания таверны не слишком плыли, и медленно кивнул Ригану. Лерт знал Ригана с раннего детства, ещё с того момента, когда отец впервые в жизни привел его к ним домой. Насколько помнил сам Эйлерт, Риган был другом отца и после его смерти был первым, кто пришел, чтобы помочь, поддержать.
Когда Эйлерт стал капитаном новой «Пандоры», Риган продолжал поддерживать его, давал ему советы и в последствии взял на себя роль своеобразного наставника, друга и заменил отца. Лерта это более чем устраивало, он был благодарен Ригану за все, что тот делал для него, и надеялся когда-нибудь ответить тем же.
— Не то слово, — Лерт нашел в себе силы рассмеяться, но получилось откровенно паршиво.
Риган, всё ещё нависая над Олденом и не убирая руку с его плеча, смерил Эйлерта пронзительным взглядом, словно читая мысли. Эйлерт выдержал его взгляд только благодаря нескольким пинтам пива. Он одновременно хотел поговорить с ним и в то же время боялся, не мог подобрать слов и… На самом деле на корабле они поклялись, что никто ни о чем не узнает.
— У пиратов не бывает легких плаваньев… Плаваньов… Плаваний, — Олден повернулся к Ригану, отчего его лихо сдвинутая на один бок косынка и золотая серьга в ухе коснулись чужой ладони. Риган указал Эйлерту на стол, стоявший в отдалении, в самом темном уголке.
Грэм, заметив поведение Олдена, лишь неприятно поморщился и процедил что-то нервное сквозь зубы. Наблюдать за пьяным Олденом удовольствия, как правило, было мало. Капитан «Пандоры», не проронив ни слова, встал и последовал за ушедшим к указанному столику Риганом.
— Скажи, ты веришь в легенды? — без вступлений начал Лерт. Он глубоко вздохнул, тут же становясь серьезным, взмахнул руками, подбирая слова, и продолжил. — В мифы, в сказания? О «Летучем голландце», призраке Лемерского Залива, об Эльдорадо?
— Мальчик мой, я многое видел. Я верю в легенды. Но не в сказки. Всю эту чушь оставь на свою светлую старость, внукам рассказывать.
— То, что случилось с отцом и со мной…
— Не относится ни к чему из тобой перечисленного. Мы давно об этом не говорили. С чего ты решил вдруг вспомнить об этом? До годовщины далеко.
Эйлерт нахмурился, приложив сцепленные в замок руки к подбородку, но отвечать на вопрос Ригана не спешил, не зная, с чего начать и стоило ли вообще говорить. Впервые за все то время, пока он был капитаном «Пандоры», он так сильно сомневался, чувствовал себя потерянным, а в голове так и всплывали разноцветные глаза того человека. Риган, будто бы видя Эйлерта насквозь, не торопил его и терпеливо ждал, пока тот соберется с мыслями и будет готов все ему рассказать.
Песни, которые распевали другие посетители «Эгерии», как и другой посторонний шум отошли на второй план, а потом и вовсе исчезли, стихли, словно в таверне никого не было. Лерт неотрывно смотрел на сидящего перед ним Ригана, но видел совершенно другое лицо и ничего не мог с этим поделать, как ни пытался сосредоточиться.
— Ты ведь знаешь, что именно тогда произошло, верно? Знаешь, кто это был? — наконец, спросил Эйлерт, опуская глаза на только что поднесенную кружку эля — видимо, Риган заказал, пока сам Лерт был глубоко в своих мыслях. Отчего-то именно сейчас, впервые задав этот вопрос, он не смел поднимать взгляда на Ригана.
— Ты не ответил на мой вопрос, — голос Ригана прозвучал непривычно строго, и Эйлерт нервно передернул плечами, на несколько долгих секунд закрыл глаза и, выдохнув, наконец, посмотрел на Ригана. Он мысленно подбирал нужные слова, не торопясь все выкладывать, и с несвойственной отстраненностью осознавал, что отчасти он вовсе не хотел слышать ответа на свой вопрос.