Следующая остановка — дверной глазок. Ну да, и за дверью дежурит такой же.
Если американская история, да и вообще предыдущая жизнь, чему-то и научили Штарка, то — не верить во всемогущество всяких спецслужбистов и охранников. Во-первых, их интересы редко полностью совпадают с интересами хозяина, и подвергаться ради него опасности они готовы не всегда. Во-вторых, они гораздо лучше умеют драться и вообще воевать, чем анализировать ситуацию. Наверняка что-то упустили и в этот раз. Главное — спокойно подумать, раз уж они не вламываются в квартиру, а вроде как сторожат.
— Соня, ты только не волнуйся, но нам с тобой надо бы собрать вещи. Придется уехать на некоторое время.
— Это как-то связано с тем, что телефоны не ловят? — спокойно спрашивает она.
— Ну… да, скажем так.
— Ты все-таки вляпался, как и ожидалось?
— На этот раз, похоже, вляпался Молинари. Он должен был найти одного человека в Лондоне, а еще этого человека искал Константинов.
— Банкир, про которого ты рассказывал?
— Ну да. Похоже, вместо этого человека они нашли друг друга. И теперь нас немного караулят. За дверью и внизу.
— Выходит, ты перестал мне рассказывать про свои приключения на самом интересном месте.
— Ты зачиталась Акуниным. Но я наверстаю, все равно сидим взаперти.
— Зачем же тогда собираться?
— Ну, сейчас ведь придумаем, как быть.
Пока они собирают сумки, Иван излагает свою детективную историю про Филипа Фонтейна.
— Думаешь, этот юрист украл скрипку? — спрашивает Софья, копаясь в ящике с бельем.
— Не украл, а взял то, что считал своим. Вряд ли у него были с собой документы.
— И это он теперь хочет застраховать скрипку? Ты же говорил, что клиент у Молинари — страховая компания.
— Нет, у того, кто хочет застраховать, другая фамилия. Мы просто двигались по цепочке. Ну и Константинов тоже по ней пошел, когда я ему рассказал про Фонтейна. Я ему стал не нужен. В общем, я идиот, — на самом деле все это из-за меня.
— Ты умный. Только наивный иногда… Ну, я собралась. И что делаем дальше?
— Пока сидим и думаем.
И он усаживается за отключенный от сети компьютер, чтобы невидяще пялиться в экран и перебирать варианты. Не по полотенцам же слезать из окна с беременной подругой. А Софья как ни в чем не бывало снова открывает роман. Все-таки участие в авантюре с крадеными картинами в Бостоне притупило у нее чувство опасности, думает Штарк. Ему было бы легче, если бы она трусила и суетилась: тогда ее можно было бы успокаивать, признаваясь одновременно, что ему самому немного страшно.
Через полчаса они слышат механический шум за окном, достаточно громкий, чтобы проникнуть сквозь стеклопакеты. И не со двора, а со стороны проспекта Мира.
«Штурмовать они собрались, что ли?» — мелькает у Штарка дурная мысль. Но тут же рот его сам собой растягивается в улыбке. Ну конечно, вот чего ребята точно не учли! Этим летом фасад сталинского дома, выходящий на проспект, решили подлатать: с карниза под крышей прямо на головы прохожим сыпались куски штукатурки. Вот уже две недели работяги в люльке поднимаются на самый верх и что-то подмазывают, укрепляют. А если шум слышно сквозь окна, значит, они совсем рядом!
Иван распахивает окно, выходящее на проспект, и улыбается двум таджикам, поднявшимся в своей люльке уже почти до уровня штарковской квартиры.
— Привет! — кричит он им, как старым знакомым.
Рабочие осторожно улыбаются в ответ, не видя особых причин для такой приветливости.
— Мужики, тут такое дело… Остановите люльку на минуту, ладно?
Один из строителей нажимает на кнопку на щитке управления, и люлька зависает. Две пары черных глаз изучают странного жильца, вдруг решившего пообщаться. Небось сейчас ругаться начнет: помешали чему-нибудь.
— У нас с женой с детства мечта — покататься на такой люльке, — продолжает Штарк. — Возьмите нас, а?
— Нельзя нам, — угрюмо бурчит старший из двоих.
— И за штуку тоже нельзя? За тыщу рублей?
— Не-а. Ты что, начальник, нам не разрешают. — Работяга робко улыбается, показывает золотые зубы.
— И за пять тыщ? — Для убедительности Иван вытаскивает из кошелька розовую бумажку.
— Если увидят, уволят нас.
Тут рядом с Иваном высовывается из окна Софья.
— Ну, мальчики, пожалуйста… Ну нам очень надо, — канючит она, как маленькая девочка. Штарк даже не знал, что она умеет разговаривать таким голосом.
Почему-то ее появление оказывается решающим аргументом.
— А давай, — говорит старший, не забывая протянуть руку за бумажкой, которую все еще высовывает в окно Штарк.
Когда они начинают грузить чемоданы, капитан люльки пытается протестовать — ясно, что никакое это не катание, а бегство, — но Софья смотрит на него взглядом затравленной лани, и он замолкает. Уже шагнув на подоконник, Иван вдруг вспоминает про кота. Но тот, существо не слишком лояльное, вовсе не рассчитывал на верность хозяев: только Штарк собирается лезть обратно, как Фима вспрыгивает на окно.
Люлька с постоянно озирающимся экипажем сползает вниз по фасаду.
— Спасибо этому дому, пойдем к другому, — бодро произносит Софья, ступая наконец на тротуар. Облегчение, которое она чувствует, выбравшись из люльки, вполне компенсирует последние пять минут молчаливого ужаса. Иван тоже натерпелся, понимает она по его наигранно-веселому прощанию с работягами.
— Завидую вам, — говорит он. — Вы вот весь день так катаетесь.
Но они уже спешат снова запустить люльку вверх. Таких приключений они не ищут, — вдруг и в самом деле кто-то видел этот их пассажирский рейс.
— Ну что, куда поедем? — спрашивает Софья.
— Ты взяла американский паспорт?
— Куда ж без него.
— Тогда в Нью-Йорк, наверное. Только я с дороги Тому позвоню, где он и все ли у него в порядке. Думаю, раз нас обложили, значит, он где-то вне досягаемости.
Софья не говорит вслух ничего из того, что приходит ей сейчас в голову про долгий перелет, возможные роды в Нью-Йорке и вообще другую жизнь, которая может теперь ждать их.
— А кота тоже в Америку повезем? — высказывает она единственное соображение.
Штарк во второй раз за десять минут забыл про Фиму. А кот тихо сидит у Софьи на руках.
— Надо его к Ирке завезти, — решает Иван. — Заедем по дороге.
Тут он спохватывается: выяснится, что они сбежали, — не дай бог Константинов заинтересуется его дочерью! Ее тоже срочно надо отправлять из страны. А американской визы-то у нее нет. С этими невеселыми мыслями — второй раз не повезет, как с люлькой, — он останавливает частника и велит ему ехать на Фрунзенскую.
«Вот с Молинари все понятно: он один и легок на подъем, — думает Штарк. — А у меня дети и коты. Не побегаешь налегке. Как он вообще представляет себе такое партнерство? Типа, я буду Ниро Вулф, а он — Арчи Гудвин?»
Ирки дома не оказывается, и вообще дверь никто не открывает. Штарк покупает в соседней «Евросети» новую сим-карту — если он воспользуется своим обычным телефоном, их побег наверняка сразу обнаружат, — и звонит дочери. «А мы с мамой в Испании, на море, — отвечает она обиженно. — Ты что, забыл? Ну, папка, ты даешь!» У Штарка как гора падает с плеч. Лучше он в очередной раз покажет себя невнимательным отцом, чем с дочерью что-нибудь случится.
Но куда теперь девать кота?
— У вас тут гостиницы для животных бывают? — выводит Ивана из ступора Софья.
— Это идея… — Он садится на чемодан и запускает поиск.
Заталкивать Фиму после привычной «трешки» в тесный пенал, какие называют «комфортабельными вольерами» на сайтах зоогостиниц, невыразимо жалко. Наконец обнаруживается кошачий отель в Измайлове, где за пятьсот пятьдесят рублей можно поселить зверя в комнатушку с окном и неким подобием домашнего спорткомплекса. Лучше, чем ничего, и они везут Фиму на Первомайскую. Кот тут же взбирается на самый верх спорткомплекса и исчезает в устроенном там мохнатом гнезде.
Им уже пора в аэропорт. Водитель, который соглашается ехать в Шереметьево, поражает Ивана выбором музыки. Из динамиков в старенькой «Ауди» несется Скрипичный концерт Мендельсона.
— Вы любите классику? — не может удержаться от глупого вопроса Штарк.
— А что же мне любить, шансон? Стереотипы… — отвечает водитель без всякой обиды. — Хейфец — это вам не пузырьки пердеть.
Софья смеется над не слыханным раньше русским выражением, а Штарк чувствует, что становится суеверным: скрипичная музыка теперь догоняет его повсюду, словно кто-то толкает бывшего аналитика на нехоженую дорогу, ведущую к некоему перекрестку.
В аэропорту никто их не ищет, из чего Иван делает вывод: либо вовсе не обнаружили пропажу, либо пока не поняли, куда он делся. Без приключений они с Софьей проходят все обычные круги аэропортового ада.
— Как ты думаешь, это надолго? — спрашивает Софья, пока они ждут посадки.
Иван пока запрещает себе думать на эту тему. Вряд ли Константинов, любимец премьера и баловень президента, в одночасье утратит влияние в Москве. А что должно случиться, чтобы он потерял интерес к Ивану, пока непонятно — ведь неясно и то, чем его интерес вызван. Значит, вполне возможно, им придется задержаться в Америке.
— Вот прилетим, разыщем Молинари и разберемся. Я очень надеюсь, что быстро. У меня нет никаких планов эмигрировать — пусть Константинов сам уезжает. А мы с тобой в Москве живем. Хотя вместе можем же где угодно, да?
— Я люблю тебя. — Софья стискивает его руку.
— И я тебя. Все устроится, уж плакать-то точно нет причины, — смущается он, видя слезы у нее на глазах. За все время их знакомства Штарк ни разу не видел, чтобы она плакала.
Может, это беременность делает ее сентиментальнее?
Как только самолет отрывается от земли, она крепко засыпает. Ивана мгновенно начинает тоже клонить в сон: защитная реакция, чтобы ни о чем не думать.
Приземлившись в Джей-Эф-Кей, Иван звонит Молинари. Сыщик словно только этого и ждет.
— Ты где? — кричит он в трубку после первого же гудка.