– Но я не понимаю, что вы говорите! — воскликнула испуганная и растерявшаяся Прюденс. — Я ищу ту миссис Браун, которая живет по адресу Пломмерс-коттедж, 42, и вот оказывается, что квартира заперта, а вы говорите мне, что эта женщина уехала. Не может ли кто-нибудь сказать мне, где ее найти?
– Отчего же не сказать, сказать можно, — ответила какая-то толстая особа. — В полицейском участке она, вот где. Ее будут судить за безобразие в пьяном виде.
– Боже праведный! Как? А моя сестра? Где, где же ребенок, который у нее воспитывался?
– Э, так вы и вправду из этих будете? Порядочная же вы, должно быть, дрянь, раз отдали Салли невинное дитя! Навряд ли вы теперь увидите его живым, да вам небось только того и нужно! Вчера вечером сюда нагрянула полиция и всех забрала. Общество защиты детей, говорят, куда-то их всех спровадило. А жалко, что вы их не видели, полюбовались бы!
– Их? Кого их?
– Э, да будто вы не знаете… «Кого их» — смешно, право. Ребят, конечно. Общество забрало всех пятнадцать и теперь будет разыскивать их родителей. Очень рады будут, если вы сами пожалуете. Погодите, уж они скажут вам кое-что, когда вас увидят.
– Пятнадцать детей! О чем это вы? Я знаю только про одного ребенка, которого отдали миссис Браун на воспитание. Она хотела удочерить малютку, говорила, что она почтенная замужняя женщина и что у ребенка будет все, что нужно.
В ответ раздался громкий взрыв визгливого хохота.
– Куда уж там! Все, что нужно! Как бы не так! — заметила какая-то тощая простолюдинка. — Вы что, и вправду не знали, что Салли — мерзавка, каких свет не видывал?
– Мерзавка?
– Ну да, она промышляла детьми и все такое.
– Я вас не понимаю, — проговорила Прюденс, чуть не плача.
– Ну, ты или уж очень себе на уме, или уж больно простовата — что-то одно. Что же ты ничего о ней не разузнала? Врешь ты все, наверное.
– Что же мне теперь делать?
– Этого уж я не знаю. Иди в полицию — может, там тебе помогут.
– А где это? — растерянно спросила Прюденс.
Несколько женщин тотчас указали направление. Во главе небольшой процессии заинтересованных наблюдателей, в открытую подвергавших бесчувственной критике ее внешность, поведение и манеры, мисс Семафор в первый раз в жизни отправилась в полицейский участок и сквозь слезы обратилась с вопросом к стоявшему у дверей полицейскому.
– Сюда, пожалуйста, — пригласил он.
Пока разочарованная толпа переминалась с ноги на ногу и, отчаявшись увидеть эффектную или трагическую развязку, понемногу редела, Прюденс провели в комнату, где за столом, покрытым пронумерованными пачками бумаг, сидел весьма строгий чиновник. Краснощекий полицейский — парень из деревни — поклонился ему.
– Извините, сэр, эта дама насчет дела в Пломмерс-коттедж о детях, сэр. Говорит, она мать одного из них.
— Сестра, — робко поправила мисс Семафор. — Я не замужем.
– Объясните, пожалуйста, что вам угодно, — сказал чиновник после паузы, во время которой он, не обращая никакого внимания на Прюденс, продолжал писать.
Та поведала ему о том, как несколько дней назад поручила сестру женщине, назвавшейся миссис Браун, и уплатила ей сначала двадцать, а потом тридцать фунтов. Теперь же оказалось, что эта женщина оставила свою квартиру и та теперь заперта. Узнав о том, что миссис Браун арестована, она пришла в участок, чтобы навести справки и узнать, если возможно, где сестра. Все это было рассказано несвязно и часто прерывалось вздохами и слезами. Инспектор Смит сделал себе репутацию на делах о промысле детьми и смотрел на происшествие в Пломмерс-коттедж как на один из самых неслыханных случаев, с которым ему когда-либо приходилось сталкиваться. Салли Браун он считал менее виновной, чем бесчеловечных родителей, поручавших ей свое потомство. «Крокодиловы слезы», как он любил их называть, нисколько его не тронули, и он продолжал смотреть на Прюденс с неприкрытой недоброжелательностью. Конечно, она могла стать жертвой обмана, но скорее она была преступницей.
– Вы говорите, что этот ребенок — ваша сестра?
– Да.
– Но разве не вы только что сказали полицейскому, что вы — мать этого ребенка?
– О боже мой, нет, он не так меня понял. Я лишь сказала, что пришла справиться о ребенке.
– Но вам известно, вероятно, что все дети, найденные у этой женщины, были очень маленькими, совсем младенцами. Среди них не было ни одного старше двух лет.
– Моя сестра… — Прюденс замялась, — моя сестра еще грудная.
– Ну, я, конечно, не могу заставить вас говорить правду, — произнес он с явным недоверием. — Пусть об этом позаботятся в другом месте. Дети содержались в ужасном состоянии. Они все голодные, грязные и больные. Мы пытаемся разыскать их родителей, так как у миссис Браун было найдено несколько имен и адресов. Вас, вероятно, тоже вызовут в качестве свидетельницы в суд. Сейчас же дети находятся в работном доме[14].
– О! — простонала она в отчаянии. — В работном доме! Моя сестра в работном доме! Где он? Я сейчас же отправлюсь туда! Мне необходимо забрать ее оттуда!
– По моему мнению, вам лучше оставить подобные попытки, — холодно заявил инспектор. — Если Общество защиты детей взялось за дело, то вы еще не раз о нем услышите. Лучше оставьте ребенка в покое. Теперь он, во всяком случае, находится в хороших руках, совсем не таких, в какие вы его отдали. Мой вам совет: не поднимайте шума. Со временем вы увидите ребенка, но вам придется сообщить, какое участие вы сами принимали в этом деле.
– Последнее меня нисколько не затруднит, — ответила бедная Прюденс. — Как я уже объясняла вам, я думала, что нашла ребенку приют у доброй, почтенной женщины, но, по-видимому, я ошиблась.
Когда предвзято относишься к человеку, каждое его слово и намерение кажется подозрительным. В дрожащем голосе Прюденс инспектор Смит слышал только притворство. В ее открытом, распухшем от слез лице он не видел ничего, кроме хитрости.
– Удивительно, как легко порой обманываются люди, когда им выгодно быть обманутыми, — сказал он сухо. — Они ни о чем не спрашивают, и мешающий своим присутствием ребенок устраняется — вот в чем вся суть.
– Это правда, что я хотела удалить ее на некоторое время, — призналась Прюденс с той глупой откровенностью, которая так часто навлекает подозрение на невиновного, — потому что ее неудобно было оставлять там, где я жила. Если бы вы знали все обстоятельства, сэр, вы бы вошли в мое положение. Они исключительные и странные, но должна заметить, что я задавала вопросы, на которые миссис Браун мне ответила нечестно.
Инспектор, взглянув на нее из-под густых бровей, не знал, как отреагировать на это. Или она превосходная актриса, или чересчур наивна. Впрочем, выглядела Прюденс больной и напуганной. С такого рода женщинами никогда не знаешь, что напускное, а что — нет.
– Потрудитесь сообщить мне ваше имя и адрес, — сказал он.
– Прюденс Элизабет Семафор, Биконсфильд, 37, Южный Кенсингтон.
– Положение?
– В каком смысле?
– Вы замужем или нет?
– Я не замужем, сэр, и я уже говорила об этом при вас констеблю.
– Не замужем, хм… Ваш возраст?
– Возраст?
– Да, возраст. Сколько вам лет?
– Это, — заявила Прюденс с достоинством, — вас не касается. Я отказываюсь отвечать.
– Ну, — произнес инспектор, усмехнувшись, — не буду настаивать на этом вопросе. Может быть, вам еще придется ответить на него, но позже. А теперь довольно.
И он отпустил ее кивком головы.
– Но где же этот работный дом, в котором теперь находится моя сестра? Как мне туда попасть?
– Она в работном доме Святого Марка, но вам лучше оставить ее в покое.
– Не потрудитесь ли вы, — попросила Прюденс умоляющим голосом, — написать мне на клочке бумаги его название и адрес? Я сейчас же туда отправлюсь.
– О, вы и так запомните, — сказал инспектор довольно грубо. — Работный дом Святого Марка, Бот-стрит.
Этим Прюденс пришлось удовольствоваться.
XVМиссис Дюмареск в недипломатическом кругу
Очутившись на улице, Прюденс, не зная, куда идти, растерянно озиралась по сторонам. Добродушный молодой констебль указал ей, в каком направлении находился работный дом. По его словам, он был совсем близко. Туда-то мисс Семафор и направилась. Однако, незнакомая с путаными переулками той местности, она прошла уже очень много, прежде чем догадалась, что сбилась с дороги. Тогда она решила взять извозчика, но их было очень мало, и она с трудом нашла одного. По дороге в работный дом она могла обдумать удивительные события того утра и представить себе, в каком состоянии найдет Августу.
«Бедняжка, как она, должно быть, натерпелась! — размышляла она. — О, какое несчастье, что я напала на эту ужасную женщину! А ведь она казалась такой порядочной, опрятной и симпатичной. Слава богу, что Августе пришлось недолго у нее пробыть».
Затем она принялась вспоминать разговор с инспектором.
«Какой неприятный человек! Он, похоже, даже не поверил, что Августа — моя сестра. Может быть, впредь мне лучше говорить о ней как о сводной сестре? Она в самом деле мала до смешного».
Вдруг бедная Прюденс подскочила на месте: до нее только теперь дошел весь смысл одной фразы, сказанной инспектором, — фразы, всю серьезность которой она сразу из-за своих волнений и тревог не поняла: «Мы пытаемся разыскать их родителей, так как у миссис Браун было найдено несколько имен и адресов. Вас, вероятно, тоже вызовут в качестве свидетельницы в суд».
«Великий боже, — подумала она, — значит, будет суд».
Прюденс вдруг разом ощутила весь ужас этих слов. Наружу выйдет вся история! Она живо представила, как на суде ее будут травить, сбивать с толку, допрашивать, как критически на нее посмотрят жильцы пансиона, которые наверняка всей толпой придут на заседание, когда одно ее слово будет противоречить другому. Над ней станут издеваться! Ей не поверят, если она скажет правду, уличат во лжи, если соврет; ее обвинят в нарушении клятвы, может быть, в убийстве, приговорят к тюремному заключению или к каким-нибудь ужасным наказаниям! А Августа — единственный человек, который мог бы доказать ее невиновность и искренность.