- Зебры! - крикнул мне Ивен, опустив окно и высунувшись наружу.
Я посмотрел туда, куда он указывал, и увидел пыльный табун зебр, терпеливо стоящих под голыми деревьями и медленно помахивающих хвостами. Животные пытались укрыться в прозрачной тени.
У Конрада была карта. Оно и к лучшему. Нам надо было в ближайший лагерь, Преториускоп, но по мере приближения к нему дороги ветвились и пересекались. Грунтовые дороги уходили вдаль, в пустынные просторы, населенные, по-видимому, львами, носорогами, буйволами и крокодилами.
И, разумеется, слонами.
Лагерь оказался площадкой в несколько десятков акров, обнесенной прочной сетчатой изгородью. Против ожиданий, никаких палаток там не было. Лагерь был больше похож на туземную деревню: кучка круглых хижин с кирпичными стенами и соломенными крышами - точно розовые барабаны, накрытые широкополыми шляпами.
- Рондавели, - сообщил Ивен своим обычным безапелляционным тоном, указывая на хижины. Он зашел в приемную, вышел, и мы поехали искать хижины с нужными номерами. Их оказалось три - каждому по хижине. Внутри хижины были две кровати, стол, пара стульев, встроенный буфет, душ и кондиционер. Все современные удобства посреди джунглей.
Ивен постучал ко мне и приказал собираться: мы едем на прогулку. Ворота лагеря запираются в шесть тридцать, так что у нас еще есть сорок минут, чтобы посмотреть на бабуинов.
- Разгружать микроавтобус слишком долго, - сказал Ивен. - Мы поедем на вашей машине.
Я сидел за рулем, а пассажиры не отрываясь смотрели в окна. Мы увидели группку бабуинов на каменистом холме, чесавшихся под вечерним солнышком, стадо импал, объедающих почти голые ветки кустарников, но никаких слонов.
- Давайте-ка поворачивать обратно, пока не заблудились, - сказал я наконец.
Мы и так въехали в ворота всего за несколько секунд до того, как они закрылись.
- А что будет, если опоздаешь? - поинтересовался я.
- Придется ночевать снаружи, - уверенно ответил Ивен. - Раз уж ворота закрылись, до утра их не откроют.
Ивен, как обычно, казалось, извлекал информацию из воздуха. Правда, потом он раскрыл свой секрет, показав нам бук-летик, который ему дали в приемной. В буклете, правда, говорилось также, что не следует опускать окна и кричать «Зебры!», поскольку животные этого не любят. Похоже, звери считают машины безобидными тварями и не обращают на них внимания, но зато не прочь закусить людьми, которые из них высовываются.
Конраду пришлось разгрузить весь микроавтобус, чтобы добраться до красного термоса. Возможно, впредь он пересмотрит свои взгляды на то, что следует загружать сначала. Мы сидели за столиком, стоявшим на площадке у хижин, попивали холодное пивко и смотрели, как вокруг сгущается тьма. Несмотря на присутствие Ивена, вокруг царил покой, способный привести в порядок даже самые расстроенные нервы… и убаюкать даже самого осторожного человека, внушив ему чувство безопасности.
На следующий день, в четверг, мы выехали на рассвете и завтракали уже в следующем лагере, Скукузе, где мы должны были остаться до завтра.
Лагерь Скукуза был больше Преториускопа и более цивилизованный, на что и купились продюсеры Ивена. Кроме того, они наняли егеря, который должен был сопровождать нас в течение всего дня. Это было бы чудесно, если бы егерь не был африканером с весьма скудными познаниями в английском. Большой, неповоротливый, молчаливый и флегматичный, он казался полной противоположностью пламенному Ивену.
Пентлоу забрасывал его вопросами и вынужден был подолгу дожидаться ответов. По всей видимости, Хагнеру попросту приходилось сперва переводить в уме вопрос на африкаанс, потом придумывать ответ, а потом еще переводить его на английский. Ивена эта медлительность бесила с самого начала, но Хагнер держался с Ивеном независимо и подгонять себя не давал, что доставляло Конраду немалое удовольствие. Когда твой важный босс поскальзывается на банановой шкурке, это всегда приятно.
Мы поехали на «Рейнджровере» Хагнера, захватив с собой «Аррифлекс», магнитофон, полдюжины камер поменьше и красную сумку-термос, набитый пленками, банками с пивом, фруктами и сандвичами в полиэтиленовых пакетах. Ивен взял еще блокнот, карты, записные книжки. Он раз шесть заметил, что компании следовало бы снабдить его секретарем. Конрад буркнул, что нам следует радоваться тому, что нас не снабдили Дриксом Годдартом, но, судя по брошенному на меня кислому взгляду Ивена, последний предпочел бы именно Дрикса.
- Olifant! - сказал Хагнер, указывая куда-то в сторону. Ему три раза объясняли, что нам нужны именно слоны.
Он остановил джип.
- Там, в долине.
Мы посмотрели туда, куда он указывал. Деревья. Пятно зелени. Извилистая река.
- Там! - повторил Хагнер.
В конце концов наши непривычные глаза разглядели их: три темных силуэта в кустах, кажущиеся маленькими на этом расстоянии, лениво помахивающие ушами.
- Далеко! - разочарованно сказал Ивен. - Надо подъехать поближе.
- Не здесь, - лаконично ответил Хагнер. - Они за рекой. Река Саби. Саби на банту значит «страх».
Я посмотрел на него с подозрением. Нет, он не издевался над Ивеном - просто сообщал информацию. Медлительная, спокойная на вид река вилась через долину и выглядела не более страшной, чем какая-нибудь Темза.
Хагнер указывал нам на разнообразных антилоп, но Ивену было не до них. Он не обращал внимания ни на голубых соек, ни на грифов-индеек, ни на макак, ни на прочих wildebeest*, ни тем более на скромных импал. Его занимали исключительно хищники: стервятники, гиены, бородавочники, а также перспектива увидеть львов и редко встречающихся гепардов.
* Диких животных (афр.).
И, разумеется, «олифантов». Ивен подхватил это слово из африкаанс и теперь вовсю щеголял им, точно сам его придумал. Встретившийся на дороге помет «олифантов» (Хагнер сказал, что свежий) возбудил Ивена чуть ли не до оргазма. Он настоял на том, чтобы мы остановились, развернулись для лучшей перспективы и чтобы Конрад выставил объектив «Аррифлекса» в окно и израсходовал метров пятьдесят пленки, снимая оную субстанцию с разных точек.
Хагнер терпеливо перемещал джип с места на место, созерцал драгоценную реликвию и явно думал о том, что у Ивена не все дома. Наверное, если бы слон, оставивший здесь свое добро, вернулся, Ивен заставил бы его облегчиться снова, чтобы отснять «эпизод первый, дубль два». И не нашел бы в этом ничего странного.
В конце концов Ивен скрепя сердце расстался с этой кучей и принялся рассуждать о том, как использовать ее так, чтобы проявить весь заключенный в ней символизм. Конрад сказал, что не отказался бы от баночки пивка, но Хагнер указал вперед и сказал:
- Ондер-Саби.
Это оказался очередной лагерь, такой же, как наш. Хагнер отправился поболтать с коллегами.
- Олифанты на реке Салиджи, - сообщил он, вернувшись. - Если поедем прямо сейчас, возможно, увидим их.
Ивен вытащил нас из-за столика в тенечке, оторвав от недопитых стаканов, и мы покатили дальше по усиливающейся полуденной жаре. Более разумные смертные обмахивались веерами и подумывали о сиесте, но для Ивена «олифанты» были превыше разума.
В «Рейнджровере» было жарко, как в духовке.
- Жарко сегодня, - заметил Хагнер. - Завтра будет еще жарче. Лето наступает. Скоро пойдут дожди, и весь парк зазеленеет.
- Нет-нет! - встревоженно выпалил Ивен. - Парк должен быть выжженный, как сейчас. Негостеприимный край, голый, голодный, хищный, агрессивный и жестокий. А не какой-то там пышный и зеленый.
Хагнер, разумеется, понял не больше десятой части сказанного. После долгой паузы он просто повторил ужасную весть:
- Через месяц, когда начнутся дожди, парк будет весь зеленый. Тогда будет много воды. Сейчас мало. Все маленькие реки сухие. Будем искать олифантов на больших реках. На Салиджи.
Он проехал несколько миль и остановился у большого деревянного навеса для защиты от солнца, стоящего на краю долины. Внизу текла река Салиджи. Ивен мог гордиться своими «олифантами»: целое семейство плескалось в воде, поливая друг друга из хоботов и приглядывая за детенышами.
Поскольку это было место, официально предназначенное для пикников, нам позволили выйти из машины. Я с удовольствием потянулся и полез в красную коробку за источником влаги. Конрад держал в одной руке камеру, в другой - банку с пивом, а Ивен погонял нас всех, точно плеткой.
Было девяносто градусов* в тени. Мы с Хагнером уселись за столик и съели несколько привезенных с собой сандвичей.
* По Фаренгейту; около 32° по Цельсию.
Хагнер предупредил Ивена, чтобы он во время съемки не отходил слишком далеко от убежища, дабы не искушать голодных львов. Но Ивен, естественно, не поверил, что может встретиться с голодным львом. И не встретился. Он утащил Конрада с «Аррифлексом» ярдов на пятьдесят вниз по холму, в кусты, чтобы снять слонов с близкого расстояния, но Хагнер потребовал, чтобы они вернулись. Он сказал мне, что, если Ивен все-таки встретится со львом, он, Хагнер, потеряет работу.
Конрад вскоре вернулся, вытирая пот со лба. Вспотел он не только от жары. Он доложил, что за камнями кто-то рычит.
- В парке тысяча двести львов, - сообщил Хагнер. - Когда львы хотят есть, они убивают. Одни только львы убивают тридцать тысяч животных в год.
- О господи! - сказал Конрад. Он явно утратил интерес к проекту Ивена.
В конце концов вернулся и Ивен, целый и невредимый. Но Хагнер посмотрел на него с неприязнью.
- На севере олифантов больше, - сказал он. - За олифантами вам надо ехать на север.
Он явно имел в виду «подальше от моей территории». Ивен кивнул и наконец утих.
- Завтра. Завтра мы поедем на север. Ночевать будем в лагере Сатара.
Хагнер успокоился и не спеша повез нас обратно, в Скукузу, добросовестно указывая по пути на разных животных.
- А верхом по парку путешествовать можно? - спросил я.
Егерь решительно покачал головой: