- Очень опасно. Опаснее, чем ходить, а ходить тоже опасно. - Он посмотрел на Ивена. - Если ваша машина сломается, ждите следующей машины. Попросите пассажиров сообщить егерям в следующем лагере. Не выходите из машины. Не ходите по парку. Особенно ночью. Оставайтесь в машине всю ночь.
Ивен демонстративно пропустил лекцию мимо ушей. Вместо этого он показал на одну из незаасфальтированных дорог, мимо которых мы проезжали, где у въезда висел «кирпич», и спросил, куда ведут такие дороги.
- Некоторые - к многочисленным поселкам банту, - ответил Хагнер после обычной паузы. - Некоторые - к колодцам. Некоторые - противопожарные полосы. Это дороги для егерей. Не для посетителей. Не ездите туда. - Он снова посмотрел на Ивена, очевидно, понимая, что Ивен необязательно послушается. - Это запрещено.
- Почему?
- Площадь парка - восемь тысяч квадратных миль. Посетители могут заблудиться.
- У нас есть карта! - возразил Ивен.
- Служебных дорог на карте нет, - веско возразил Хагнер. Ивен возмущенно сжевал упаковку сандвичей и опустил окно, чтобы выкинуть пакет.
- Нельзя! - сказал Хагнер достаточно резко, чтобы остановить его.
- Почему?
- Животные едят их и могут подавиться. Мусор нельзя выбрасывать. Животные гибнут.
- Ну ладно, ладно, - недовольно сказал Ивен и протянул мне смятый пакет, чтобы я сунул его обратно в красную коробку. Но коробка уже была закрыта, поэтому я спрятал пакет в карман. Ивен все-таки не удержался и из вредности выкинул в окно корку от недоеденного чизбургера.
- Не кормите животных! - автоматически сказал Хагнер.
- А это еще почему? - воинственно поинтересовался Ивен.
- Неразумно приучать животных к тому, что в машинах есть еда.
Это заставило Ивена заткнуться. Конрад украдкой насмешливо вскинул бровь. Я старался оставаться серьезным, насколько может выглядеть серьезным человек, готовый лопнуть от смеха.
По милости «олифанта», который помахал нам ушами с расстояния крикетного броска, мы вернулись в Скукузу, когда ворота уже были закрыты. Ивен совсем забыл о быстро садящемся солнце. Ему повсюду чудились аллегории, и он заставлял Конрада впустую тратить мили пленки, снимая через стекло. Он попытался уговорить Конрада установить на дороге треногу, чтобы сделать более ровную панораму, но Хагнер запротестовал так отчаянно, что даже Ивен малость смутился.
- Олифанты - самые опасные из всех животных! - очень серьезно заявил егерь, а Конрад с не меньшей серьезностью заверил Ивена, что ни за что на свете не выйдет из машины. Хагнер не позволил даже открыть окно. Он вообще предпочел бы сразу уехать. Судя по всему, когда «олифанты» вот так машут ушами, это значит, что они недовольны. А поскольку весят они по семь тонн и способны развивать скорость до двадцати пяти миль в час, раздражать их неразумно.
Ивен, конечно, не верил, что у какого-то животного хватит наглости напасть на таких важных персон, как режиссер И.Пентлоу и актер Э.Линкольн. Он убедил Конрада продолжать съемку. Хагнер сидел, не выключая мотора и не снимая ноги с акселератора. Стоило слону сделать шаг в нашу сторону, мы рванулись вперед так, что Конрад со всем своим хозяйством полетел на пол.
Я помог ему подняться. Ивен тем временем высказывал Хагнеру свои претензии. Терпение егеря, по всей видимости, иссякло. Он затормозил - так же резко, как тронулся с места, - и поставил машину на ручной тормоз.
- Оч-чень хорошо, - сказал он. - Подождем.
Слон вышел на дорогу в сотне ярдов позади нас. Его огромные уши хлопали, точно стяги на ветру. Конрад посмотрел назад.
- Поезжайте, дорогуша! - сказал он. В голосе его явственно слышалась тревога.
Хагнер только губы поджал. А слон решил двинуться за нами. И к тому же перешел на рысь.
Ивену потребовалось больше времени, чтобы одуматься, чем хотелось бы. Он сказал Конраду: «Черт возьми, где же ваша камера?» - и тут до него дошло, что опасность-то нешуточная.
- Поезжайте! - сказал он Хагнеру. - Разве вы не видите, что животное хочет на нас напасть?
Я заметил, что у этой зверюги еще и бивни.
Хагнер тоже решил, что хорошенького понемножку. Он одним движением снял машину с тормоза и нажал на педаль, и мы сорвались с места, оставив слону только столб пыли.
- А что, если за нами едет другая машина? - спросил я. - Он ведь может напасть на них.
Хагнер покачал головой:
- Других машин не будет. Слишком поздно. Сейчас все уже в лагерях. А этот олифант сразу уйдет в буш. На дороге он не останется.
Конрад посмотрел на часы.
- А долго нам еще до Скукузы?
- Около получаса, если больше не будем останавливаться, - ядовито ответил Хагнер.
- Но ведь уже четверть седьмого! - воскликнул Конрад. Хагнер только уклончиво мотнул головой и ничего не ответил. Поверженный Ивен утихомирился, и на лице африканера появилось выражение мирного довольства. Он пребывал в этом состоянии всю дорогу.
Быстро сгустилась тьма. Вскоре Хагнер включил фары. Прежде чем мы добрались до Скукузы, он внезапно свернул на одну из дорог с «кирпичом», и через пару миль мы вдруг очутились в поселке, состоящем из современных бунгало, с маленькими палисадничками и уличными фонарями.
Мы с удивлением смотрели вокруг. Этот поселок казался кусочком зеленого пригорода, внезапно перенесенным в побуревший от жары вельд.
- Это поселок егерей, - сказал Хагнер. - Вон там мой дом, третий по улице. Все белые, которые работают в лагере, и белые егеря живут здесь. Егеря и рабочие банту тоже имеют свои поселки.
- А как же львы? - удивился я. - Разве в поселке безопасно? Он такой уединенный…
- Не уединенный, - улыбнулся Хагнер. Джип миновал дома, проехал еще ярдов пятьдесят по неосвещенной дороге, и мы очутились на задах лагеря Скукуза. - Но здесь и в самом деле не вполне безопасно. По ночам далеко отходить от дома нельзя. Близко к домам львы обычно не подходят, и сады обнесены изгородями, но однажды ночью лев растерзал молодого банту вот на этом самом отрезке дороги между поселком и лагерем. Я хорошо его знал. Ему говорили, чтобы не ходил один… Это было очень печально.
- И часто… и часто львы нападают на людей? - спросил я, когда Хагнер остановился у наших рондавелей и мы выгрузились вместе со своими камерами и красной коробкой.
- Нет. Иногда. Не часто. На людей, которые работают в парке. На посетителей - никогда. В машинах безопасно.
Он в последний раз многозначительно взглянул на Ивена.
- Не выходите из машины. Это опасно.
Перед тем как отправиться ужинать в ресторан лагеря, я заказал разговор с Англией. Мне сказали, что разговор дадут только через два часа, но в девять я уже говорил с Чарли.
Она сообщила, что все прекрасно, что наши сыновья - малолетние бандиты и что она ездила к Нериссе.
- Вчера целый день с ней провела… Большую часть времени мы просто сидели и молчали, потому что Нерисса чувствовала себя ужасно усталой, но она не хотела, чтобы я уезжала. Я порасспрашивала ее о том, что ты просил, - не сразу, а постепенно.
- И что она сказала?
- Ну… Ты был отчасти прав. Она говорила Данило, что у нее болезнь Ходжкина. Нерисса говорит, она тогда еще сама не знала, что это смертельно, но он вроде бы особого внимания и не обратил: он сказал только, что всегда думал, будто этой болезнью болеют только молодые люди.
Я подумал, что если он знает это, то все остальное тем более должен был знать.
- Видимо, он прожил у нее дней десять, и они успели крепко подружиться. По крайней мере, Нерисса так говорит. И поэтому прежде, чем Данило вернулся в Америку, она сказала, что оставит ему в подарок своих лошадей и еще все, что останется от ее наследства после прочих выплат.
- Повезло мальчику.
- Ага… Ну вот, он приезжал к ней еще раз, несколько недель тому назад, не то в конце июля, не то в начале августа. Во всяком случае, когда ты был в Испании. К тому времени Нерисса знала, что умирает, но Данило она этого говорить не стала. Однако завещание свое показала - он, похоже, им интересовался. Нерисса говорит, он был так мил, когда читал завещание, и выражал надежду, что он этого наследства не получит еще как минимум лет двадцать.
- Маленький лицемер.
- Не знаю, не знаю, - с сомнением сказала Чарли. - Ты, конечно, оказался прав во всем остальном, но тут есть одна закавыка.
- Какая?
- Данило не мог заставить лошадей проигрывать. Это не он.
- Он, больше некому, - сказал я. - А с чего ты решила, что не мог?
- Потому что, когда Нерисса сказала ему, что озабочена проигрышами своих лошадей и хочет выяснить, что с ними не так, именно Данило посоветовал ей послать тебя.
- Не может быть!
- И тем не менее. Нерисса говорила, что так оно и есть. Это предложил сам Данило.
- Мда-а… - протянул я.
- Не мог же он посоветовать ей послать кого-то проводить расследование, если он сам устроил всю эту аферу.
- Да, наверное…
- Ты, похоже, расстроился.
- Но тогда мне нечего сказать Нериссе!
- Не беспокойся. По крайней мере тебе не придется ей говорить, что ее племянник оказался мошенником.
- Да, верно, - согласился я.
- А прочесть ее завещание Данило было совсем нетрудно. Оно все время лежит на том инкрустированном столике в углу гостиной. Она и мне его показала сразу, как я попросила, потому что оно ее очень занимает. Кстати, я знаю, что она собирается оставить на память нам, если тебя это интересует.
- И что? - лениво спросил я, размышляя о Данило.
- Тебе Нерисса оставила свою долю акций в каком-то предприятии, которое называется «Роедда», а мне - бриллиантовую подвеску и какие-то сережки. Она мне их показывала… они действительно красивые, и я ей говорила, что это чересчур ценный подарок, но она заставила меня их примерить, чтобы посмотреть, как они мне пойдут. Она выглядела такой довольной… такой счастливой… Невероятная женщина, правда? Я просто не могу вынести… ах… ах, господи…
- Не надо плакать, дорогая, - сказал я.