А кстати, если верить моим часам, скоро как раз будет время ленча. Ну что ж… Может быть, меня скоро найдут…
Интересно, а как они сюда попадут? Впереди дороги видно не было: деревца, сухая трава и густой подлесок. По сторонам - то же самое. Впрочем, как-то ведь мы сюда доехали… Не с неба же упала эта машина! Вывернув шею и заглянув в зеркальце заднего обзора, я обнаружил, что дорога - если это можно назвать дорогой - у меня за спиной. Это была грунтовка без всяких следов ухода. Ярдах в двадцати от того места, где я находился, она совсем пропадала в траве.
Меньше чем через месяц пойдут дожди. Все зазеленеет, деревья покроются листвой, взойдет новая трава. Дорога превратится в болото. И если машина к тому времени все еще будет стоять здесь, никто ее не найдет.
Если… если я к тому времени все еще буду сидеть здесь.
Я встряхнулся. Нет, от подобных мыслей всего один шаг до душевного состояния того киногероя, а я ведь решил не уподобляться ему.
Да, конечно.
Может, они вышлют вертолет…
Машина была серая, неприметная. Но с воздуха-то любая машина должна быть заметна. Неподалеку от Скукузы есть маленький аэродром. Я его видел на карте. Конечно, Ивен пошлет вертолет…
Но куда? Машина смотрела на север. Она стояла в тупике заброшенной дороги. Я мог находиться где угодно.
Может, если я все-таки покричу, кто-нибудь услышит? Ну да, как же. Я в стороне от всех дорог, а люди едут, закрыв все окна, и ничего не услышат за шумом мотора.
А гудок?… Безнадежно. Это была одна из тех машин, где гудок включается, только когда включено зажигание.
А зажигание?… Ключей не было.
Время ленча наступило и миновало. Эх, пивка бы сейчас!
Позади меня затрещали кусты. Я с надеждой обернулся. Наконец-то! Кто-то идет! Впрочем, что это я? Я же знал, что меня найдут!
Однако я не услышал человеческих голосов, возвещающих свободу. Мой посетитель ничего не сказал, потому что это был жираф.
Желто-коричневый небоскреб с более светлыми пятнами, ритмично шагая, обошел машину и принялся ощипывать редкие листочки на макушке стоящего передо мной деревца. Жираф был так близко, что его тень падала на машину, давая мне благословенную передышку. Огромный и грациозный, он немного постоял, мирно жуя и время от времени опуская свою большую голову с крохотными рожками к машине, глядя на меня большими глазами, обрамленными длиннющими ресницами. Таким ресницам любая красавица позавидовала бы.
Я обнаружил, что разговариваю с ним вслух.
- Не будешь ли ты так любезен сходить в Скукузу и попросить нашего друга Хагнера приехать сюда на джипе, да побыстрее?
Звук собственного голоса испугал меня. Я услышал в нем отзвук своего страха. Я мог сколько угодно говорить себе, что скоро Ивен, Конрад, Хагнер или просто какой-нибудь прохожий найдет и освободит меня, но на самом деле я в это не верил. Сам того не сознавая, я готовился к долгому сидению. Это все из-за того фильма!
И все же я верил, что в конце концов кто-нибудь придет. Какой-нибудь крестьянин проедет мимо на осле, увидит машину и спасет водителя. Это был единственный допустимый финал. За эту идею мне и надо держаться, и я сделаю все, чтобы это приключение закончилось именно так.
В конце концов меня все же начнут искать. Если я не вернусь к премьере, начнутся расспросы, проверки, и в конце концов объявят розыск.
Премьера - в следующую среду.
А сейчас? Вроде бы пятница.
Без воды человек может прожить дней шесть-семь.
Я угрюмо смотрел на жирафа. Жираф помахал своими фантастическими ресницами, покачал головой, словно сочувствуя мне, и удалился изящной походкой.
К вечеру среды я проведу без воды полных шесть суток. К четвергу меня вряд ли успеют найти.
Может быть, к пятнице или к субботе.
Нет, это все же возможно! И я сделаю это. Я выживу.
Когда жираф ушел, унеся с собой свою тень, я заново осознал, как жестоко палит солнце. Так, если я немедленно что-то не предприму, не миновать мне солнечного удара.
Больше всего от солнца, как ни странно, страдали руки. Как и в большинстве жарких стран, верхняя треть ветрового стекла была затемненной, и если откинуть голову на спинку, можно было спрятать лицо от прямых лучей; но руки и колени пекло немилосердно. Я отчасти разрешил проблему, расстегнув манжеты рубашки и сунув кисти рук в рукава, точно в муфту.
После этого я принялся обдумывать, разумно ли будет снять носки и ботинки и открыть окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Я мог по очереди дотянуться ногами до рук, чтобы стянуть носки. Кроме того, я мог достаточно извернуться на сиденье, чтобы повернуть ручку левого окна пальцами ног.
Сделать это сразу же мне помешал не страх перед животными, а мысль о влаге.
Единственная вода, которая будет доступна мне все то время, что я здесь просижу - это та, которая сейчас содержится в моем теле. С каждым движением, с каждым дыханием этот запас убывает, поскольку я выпускаю воду в воздух в форме невидимых водяных паров. Если держать окна закрытыми, большая часть паров останется внутри машины. А если я их открою, вода мгновенно испарится.
Воздух вельда после многомесячной засухи был суше сухого закона. Мне казалось, что если я не могу помешать своему телу испарять влагу, то, по крайней мере, могу попытаться отчасти использовать ее заново. Во влажном воздухе моя кожа не так быстро растрескается от обезвоживания. И слизистая носоглотки пересохнет не так скоро.
Обдумав все это, я не стал открывать окно.
Я, точно одержимый, колебался между безумием и надеждой. То я ощущал уверенность, что Ивен с Конрадом выслали спасательные отряды сразу же, как только обнаружили, что я исчез. Но мне тут же приходило в голову, что они, должно быть, просто обругали меня за то, что я исчез так внезапно, и отправились на север, а там Ивен так увлекся своими «олифантами», что и думать забыл о каком-то там Э.Линкольне.
Никто меня не хватится. В Йоханнесбурге все: ван Хурены, Родерик, Клиффорд Венкинс - уверены, что я до конца недели пробуду в заповеднике. Никто из них не ждет от меня вестей. И обратно меня не ждут раньше вторника…
Оставалось надеяться на Ивена с Конрадом… и на крестьянина с ослом.
День тянулся бесконечно. В какой-то момент мне пришло в голову посмотреть, остались ли у меня в карманах те вещи, что были там накануне. Я ведь не выложил их, когда раздевался, просто сложил одежду на вторую кровать.
Исследование показало, что бумажник по-прежнему на месте - в заднем кармане брюк, застегнутом на пуговицу. Я чувствовал его на ощупь, когда плотнее прижимался к спинке сиденья. Хотя деньги-то мне сейчас совершенно ни к чему.
Я приподнялся на дюйм над сиденьем и принялся дергать и тянуть свои брюки, пока правый передний карман не оказался у меня на животе. Пошарив в нем, я добыл фирменный коробок спичек с эмблемой гостиницы «Игуана-Рок», в котором еще оставалось четыре спички, синюю резинку и трехдюймовый огрызок карандаша с обломанным грифелем.
Я аккуратно уложил все это на место и принялся тянуть брюки в обратную сторону, пока не смог добраться до левого кармана.
Там было только две вещи. Носовой платок - и забытый смятый полиэтиленовый пакет от Ивеновых сандвичей.
«Не выбрасывайте пакеты в окна! - говорил нам Хагнер. - Они губят животных».
И иногда спасают людей.
Полиэтиленовый пакет был настоящей драгоценностью.
Отправляясь в пустыню, всегда берите с собой такой пакет.
Я знал, что с помощью такого пакетика в жарком климате можно получать полстакана воды за сутки. Впрочем, этот способ не годится для человека, прикованного к сиденью машины. Для этого нужна ямка в земле, какой-нибудь грузик и что-то, во что можно собирать воду.
Но почему бы мне не попытаться воспользоваться тем же принципом по-иному?
Конденсация.
Ямка в земле работает по ночам. Во время дневной жары выкапываешь ямку, дюймов восемнадцать глубиной, а диаметром чуть поменьше, чем имеющийся пакет. Ставишь посреди ямки чашку. Растягиваешь пакет поверх яМки, присыпаешь края землей или песком. И кладешь в середину пакета камешек или несколько монет, чтобы он провисал над чашкой.
И ждешь.
Ночью воздух остывает, водяные пары, оказавшиеся в ямке, конденсируются в капельки воды, которые оседают на полиэтилене, стекают вниз, в сторону грузика, и капают в чашку.
Если набрать в пакет горячего дневного воздуха, к утру в нем образуется чайная ложка влаги.
Чайная ложка - это немного.
Я подтянул к себе одну руку как можно ближе и изо всех сил потянулся вперед. Наконец мне удалось наклониться достаточно близко, чтобы дышать в пакет, который я держал растянутым между указательным и большим пальцем.
Примерно полчаса я вдыхал через нос, а выдыхал через рот, в пакет. Наконец стенки пакета покрылись сотнями крошечных капелек. Это был водяной пар из моих легких, пойманный в пакет, вместо того чтобы раствориться в воздухе.
Я вывернул пакет наизнанку и лизнул его. Он был мокрый. Слизав столько, сколько мог, я приложил прохладный влажный полиэтилен к лицу и, видимо, осознав ничтожность достигнутого успеха по сравнению с затраченными усилиями, впервые ощутил приступ настоящего отчаяния.
Я снова выудил из кармана синюю резинку и, пока воздух был еще горячий, набрал его в пакет, плотно затянул пакет резинкой и прицепил его к рулю. Он висел там, как дурацкий воздушный шарик, слегка покачиваясь от малейшего прикосновения.
Весь день мне хотелось пить, но нельзя сказать, чтобы жажда была невыносимой. Когда стемнело, в животе у меня забурчало от голода. Но опять же терпеть было можно.
Снова возникла проблема с мочевым пузырем, и я заново пережил все это унижение. Но потом подумал, что со временем проблем будет меньше - по причине отсутствия пополнения.
После наступления темноты надежды на спасение пришлось отложить до завтра. Впереди было двенадцать часов, которые предстояло как-то прожить, прежде чем сно