(325-1, 167–168).
Волю высшей власти мог передать и кто-то другой, действовавший по поручению монарха. В письме кабинет-секретаря Петра I А.В. Макарова руководителям Тайной канцелярии по поводу судьбы двух раскаявшихся раскольников и беглого солдата было сказано: «На письмо ваше, государь мой, указал Его ц.в. к вам писать о раскольниках, которые по определению вашему посланы в Ревель — тем быть так; о обратившихся двух извольте отослать в Духовный Синод, чтоб там определили оных по своему разсмотрению, а третий, который был в службе и не обращается — извольте освидетельствовать, подлинно ль он от службы отставлен был, а ежели не был отставлен, а из солдат бежав, пристал к раскольникам, то онаго, яко беглаго солдата, указал Его в. повесить, буде же подлинно [он] был от службы отставлен и отпускное письмо ему было дано, то его такожде послать в Ревель, как и другие посланы в вечную галерную работу» (325-2, 262–263).
В указе Екатерины I от 8 декабря 1726 г. по делу Родышевского и Прокоповича сказано, что императрица, «слушав сей выписки, по докладу тайного действительного советника и кавалера князя Ивана Федоровича Рамо-дановского, указала…». Далее следует приговор. В конце же документа написано: «Сей Ея и.в. имянной указ сказал и записать приказал… Рамодановский» (252, 50–51). Такие экстракты приносил императрице Екатерине из Тайной канцелярии и А.И. Ушаков: «1725 году июля в 30 день Ея величество… изволила слушать три экстракта, сочиненные в Тайной розыскных дел канцелярии… из оных по первому Ея и.в. указала учинить: Выморокова — казнить, Антипу Щеглова, Захария Игнатьева — по наказанью [кнутом], с выниманием ноздрей, послать в вечную каторжную работу в Рогервик; Ивана Щеглова — в старцы и в крепкий монастырь» (181, 231).
В упомянутом выше деле Максима Погуляева сохранилась копия протокольной записи о приговоре императрицы Анны по его делу: «1733 г., генваря 31. В Канцелярии тайных розыскных дел генерал… Андрей Иванович Ушаков объявил, что по учиненной в Тайной канцелярии выписке и по объявленному подтаю выпискою Тайной канцелярии определению… докладовал он, генерал и ковалер, Ея.и.в. и Ея и.в., слушав оной выписки и определения, соизволила указать в учинении оному Погуляеву за показанную ево вину смертной казни» (49, 19). Так, одной лишь резолюцией государыни, записанной со слов Ушакова, преступник был приговорен к смертной казни. В деле Вестенгарт и Петровой 1735 г. приговор был оформлен иначе. А.И. Ушаков подал императрице Анне Ивановне экстракт дела и свое предложение: «Не благоугодно ли будет по милосердию Вашего величества вместо пытки и смертной казни учинить оной Яганне жестокое наказание кнутом и сослать в Сибирь в дальний монастырь и содержать там ее в том монастыре неисходно и пищу давать против того монастыря монахинь». В тот же день он получил собственноручную краткую резолюцию государыни: «Вместо кнута бить плет[ь]ми, а в протчем быть по вашему мнению. Анна». На этом основании был составлен указ 26 июля 1735 г., гласивший: «По силе полученного сего 26 дня июля имянного Ея и.в. указа, подписанного Ея и.в. на поданном ис Тайной канцелярии экстракте с объявлением Тайной канцелярии определения о мадаме Ягане Петровой собственною Ея и.в. рукою, по учинении оной Ягане за важную вину, о чем явно во оном экстракте, наказания плетьми и ссылке в Сибирь в дальний девичий монастырь». Указ этот не предназначался для публикации и в конце протокола Тайной канцелярии, откуда мы его цитируем, было записано: «А вышеупомянутой экстракт с подписанием на нем собственной Ея и. в. руки, приобща к делу… запечатав канцелярскою печатью, хранить особо» (56, 27 об.-32; 332, 555). Также в пространном виде указа-приговора была оформлена лаконочная резолюция Анны Ивановны по делу Седова: «Места смерти сослат в Ахоцкь» (43-1, 17 об.).
В истории XVIII в. известно множество подобных, по сути — бессудных, расправ, когда не было даже намека на какое-либо судебное рассмотрение дела, а есть только голая воля государя. Особенно ярко это видно в Стрелецком розыске 1698 г., когда основанием для казни сотен людей были слова царя, внесенные в «допросные пункты»: «По указу Великого государя по розыску велено тех стрельцов казнить смертью» (163, 66). Если этот приговор мог быть действителен в отношении 201 стрельца, прошедших ко дню казни 30 сентября 1698 г. через пыточные камеры и признавшихся в своих преступлениях, то этого нельзя сказать о жертвах массовой казни 3-11 октября. 144 человека вообще даже не привозили в сыскные палаты и отправили на эшафот прямо из тюрем без всякого, пусть хотя бы формального рассмотрения их дел (163, 84–85).
Известны случаи, когда государь налагал опалу, даже не ставя в известность сыскное ведомство о составе преступления человека, о причинах опалы и всех обстоятельствах дела. Подобным же образом сельский староста получал от своего помещика приказание высечь кого-либо из крестьян на конюшне или посадить в холодную на цепь. 4 февраля 1732 г. императрица Анна послала главнокомандующему Москвы С.А. Салтыкову именной указ: «Указали мы обретающагося в Москве иноземца Еядиуса Наувдорфа, которой стоит в Немецкой слободе на квартире у капитана Траутсмана, сыскав его, вам послать за караулом в Колский острог, где его отдать под тамошний караул и велеть употребить в работу, в какую годен будет и на пропитание давать ему по пятнадцать копеек на день из тамошних доходов и повелевает нашему генералу и обер-гофмейстеру Салтыкову учинить по сему указу». 13 февраля арестованный в Немецкой слободе иностранец Наундорф в сопровождении подпоручика Ивана Хрущева и четырех солдат уже ехал на берег Ледовитого океана, и никто так и не узнал, за что его сослали по личному указу императрицы — никаких документов об этом деле более до нас не дошло (382, 3–4).
К подобным, в сущности бессудным, приговорам, несмотря на свою любовь и почтение к законности, не раз прибегала и Екатерина II. В 1775 г. она сердитым письмом-приговором к князю Голицыну прервала расследование дела «княжны Таракановой» еще до завершения его: «Не допрашивайте более распутную лгунью, объявите ей, что она за свое упорство и бесстыдство осуждается на вечное заключение» (441, 257). Решение по делу Н.И. Новикова в 1792 г. имело вид пространной резолюции Екатерины II, которую она вынесла на основе материалов допросов Новикова в Тайной экспедиции: «Рассматривая произведенные отставному поручику Николаю Новикову допросы и взятые у него бумаги, находим мы…» Далее следует подробный перечень преступлений Новикова и его сообщников, а также и вывод: «Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергают его казни. Мы, однако жив сем случае следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость». От сообщников Новикова — князя Трубецкого, Лопухина и Тургенева, — которые, по мнению Екатерины И, были обличены «в соучаствовании ему во всех законопротивных его деяниях», императрица потребовала публичного раскаяния, после чего постановила отравить «в отдаленные от столиц деревни их» (497, 476–478).
Описывая различные формы бессудных расправ, которыми заканчивались все политические дела, не следует забывать главного принципа, лежавшего в основе государева суда. Он хорошо выражен в указе царей Ивана и Петра Алексеевичей по делу князей Хованских в августе 1682 г.: «И та казнь учинена им (Хованским. — Е.А.) по их, Великих государей, указу, и суд о милости и о казни вручен от Бога им, Великим государям, а им (подданным. — Е.А.) никому о том не токмо говорить, и мыслить не надобно, и дела им до тово недостало» (195, 106). В полном, безусловном, неоспоримом праве государя выносить решения по политическим делам выражалось одно из главных начал самодержавия.
Реформа суда при Петре I ставила цель отделить административные функции от судебных. Это важнейшее положение правовой реформы политического сыска не касалось. Начальник сыскного ведомства совмещал обязанности администратора и судьи, имел право выносить приговоры по многим видам политических дел. Приговоры эти записывались как решения самого главы ведомства или его заместителей. Большинство решений в Преображенском приказе выносил князь Ф.Ю. Ромодановский, а в Тайной канцелярии — П.А. Толстой или кто-либо из его заместителей, его «товарищи» И.И. Бутурлин и А.И. Ушаков («По указу Великого государя генерал-лейтенант и лейб-гвардии подполковник Иван Иванович Бутурлин, брегадир и лейб-гвардии маэор Андрей Иванович Ушаков, слушав сей выписки, приказали..». Это запись в протоколе 24 апреля 1721 г. Далее записан уже сам приговор — см. 325-1, 171–172).
Политические дела решали и высшие органы исполнительной власти — Боярская дума («бояре»), Сенат, различные советы, стоявшие над Сенатом. Среди документов Тайной канцелярии довольно часто встречаются постановления: «Отослать в Канцелярию Сената и по тому делу что в Сенате приговорят, так там и учинить» (10, 118 об.). После этого материалы дела (экстракт и проект приговора) сыскное ведомство вносило в Сенат, и тот постановлял: «Слушав из Тайной канцелярии доношения и выписки, приговорили…»(325-I, 52; см. также 598, 13–14; 600, 130–155).
В 1727–1729 гг. приговоры по делам политического сыска выносил Верховный тайный совет, а при императрице Анне Ивановне — Кабинет министров. Докладчиком по экстрактам из дела перед кабинет-министрами по политическим делам выступал А.И. Ушаков, который представлял там проект приговора. Он сам часто и участвовал в обсуждении судьбы преступников. После этого в протокол заседания Кабинета вносилась запись: «1736 года июня 9-го дня, по указу Ея и.в. присутствующие министры, слушав поданных… из Тайной канцелярии экстрактов с объявлением определения о содержавшемся] в Тайной канцелярии ссыльном Егоре Строеве… рассуждая о злодействе