(410, 274–275). Полковник Грузинов в 1800 г. настроил против себя следственную комиссию своим упорством и «не показал ни малейшего о преступлениях своих раскаяния и решительно и дерзко отказался от всякого ответа», за что подвергся зверской казни кнутованием насмерть (374, 260).
Смягчалось наказание из-за юного возраста преступника. В приговорах о казнях участников стрелецкого мятежа 1698 г. отмечалось: «За малыми леты не кажнено» (197, 60). В 1733 г. за одну и ту же вину взрослый солдат Алтухов получил кнут, а соучастники его «дети малые» — лишь плети (7, 136 об.). Меньшее число ударов кнута получали женщины, учитывали при наказании и беременность преступницы. О дворовой девке Марфе Васильевой, которая к моменту вынесения приговора оказалась беременна, в 1747 г. вынесено решение: «Когда она от родов свободится, учинить наказание — бить плетьми». Так и о беременной Софье Лилиенфельд в приговоре 1743 г. мы читаем: «Отсечь голову, когда она от имевшаго ея бремя разрешится» (660, 196).
Кроме того, облегчая участь преступника, судьи думали о пропагандистском эффекте, о том благоприятном впечатлении, которое произведет на общество помилование преступника или облегчение его наказания. Тем самым власть выразительно демонстрировала свою всепобеждающую мощь в наказании преступника и одновременно свою милость к падшим. Милости приурочивали к знаменательным памятным датам, важным событиям. В приговоре 1708 г. о преступнице, обвиненной в ложном «Слове и деле» и наказанной кнутом, сказано: «Следовало бы у ней вырезать язык, но помилована во здравие государя царевича Алексея Петровича» (88, 178). Милости были разные. Одним дарили жизнь, другим колесование живьем заменяли на колесование уже после отсечения головы, третьим отменяли «посажение» на кол и четвертовали.
При вынесении приговора учитывались и многие другие обстоятельства: осведомленность или неосведомленность подсудимого о преступлении, результаты, полученные при следствии, отсутствие умысла в действиях преступника, срок предварительного заключения, тяжести перенесенных пыток и др. В 1718 г. Семена Баклановского приговорили к каторге, а не к смертной казни за то, что «к побегу царевичеву в совете с Кикиным не был и Кикин ему о том не сказывал». От смерти был избавлен и Александр Лопухин, который о главном преступлении — побеге царевича — «сведал после побегу царевичева немалое время» (8–1, 15, 18 об.). О колоднике бывшем архимандрите Львове в приговоре 1739 г. мы читаем, что хотя он и подлежит «жесточайшему наказанию и вечной ссылке в работу», но так как «в вышеобъявленном [преступлении] противного умыслу и злости за ним не показалось, а объявил что вышеозначенное все учинено простотою. И хотя оное ко оправданию ему нимало следовать не может, однакож, понеже содержал был он немалое время (в тюрьме. — Е.А.), к тому ж архимандрического и прочих чинов уже он лишен… посему учинить ему наказанье — бить плетьми и сослать его в монастырь» (8–2, 152 об.).
Но более всего на коррекцию приговоров, особенно по важнейшим делам, мощно воздействовала сила неуправляемой самодержавной власти, делавшая порой каприз, неосновательное подозрение государя основой для опалы, обстоятельством, менявшим всю тогдашнюю логику соотношения преступления и наказания, принятую шкалу наказаний. То же было и со смягчением приговоров. И тогда недоумение приговором выражали даже те люди, которые были причастны к политическому розыску. В 1792 г. именным указом императрица Екатерина II приговорила к 15 годам заключения в крепости Н.И. Новикова, а в отношении его подельников ограничилась официальным выговором — «внушением» и ссылкой их по деревням. Приговор Новикову вызвал вопросы А.А. Барятинского, который с большой тщательностью готовил этот процесс и полагал, что под суровый приговор суда подпадут минимум шесть-семь масонов, связанных с Новиковым. Получив указ императрицы, Барятинский 22 июня 1792 г. писал С.И. Шешковскому «Но позвольте мне дружески вам сказать: я не понимаю конца сего дела, как ближайшие его сообщники, если он преступник, то и те преступники! Но до них видно дело не дошло. Надеюсь на дружбу вашу, что вы недоумение мое объясните мне» (633-2, 106). В августе он вновь писал Шешковскому: «По дружбе вашего превосходительства ко мне прошу вас приватно: прочия учрежденые сей шайки, яко то: Гамалей, Поздеев, Чулков, Енгалычев, Херасков, Чеботарев и Ключарев по допросам известной персоны, разве не так важны, как сии трое, правда, что сии более были движетели сей материи» (633-2, 108–109). Конечно, Барятинский рассчитывал раздуть из дела Новикова и его товарищей большой процесс и стать разоблачителем зловредных масонов — врагов отечества и престола. Но он не понял, что к концу следствия настроения императрицы изменились, она по неизвестным до конца причинам решила свернуть все дело.
История политического сыска знает и немало случаев, когда судьба узников годами вообще никак не решалась. Типичным является постановление 1724 г. об искалеченных на пытках колодницах. Когда выяснилось, что их не берут ни в монастыри, ни на прядильные дворы, А И. Ушаков написал об этих несчастных, что их все равно нужно держать в тюрьме, ибо, если выпустить, то «оттого в народе зловреден будет» (664, 123). Так эти люди без приговора и умерли в тюрьме Тайной канцелярии.
При высочайшей конфирмации приговоров обычно суровость предложенного судом наказания снижалась. «Миловать подданных» было принято по случаю различных церковных, светских празднеств, рождений и похорон в царской семье, во время болезни, на пороге смерти монарха или при вступлении на престол нового властителя. Помилования входили в «правила игры» вокруг эшафота, и их предусматривали заранее. «Сентенция о казни смертию четвертованием Бирона и конфискации имущества» была принята судом 8 апреля 1741 г., а указ о «посылке» Бирона с семьей в Сибирь был подписан за три месяца до этого — 30 декабря 1740 г. Более того, поручик барон Шкот, посланный в Пелым для строительства тюрьмы для Бирона, рапортовал 6 марта 1741 г., что заканчивает стройку и уже ставит палисад (462, 179–182).
Приговоренный к мучительной смерти всегда мог ожидать, что государь определит ему смертную казнь без мучений или «помилует» ссылкой на каторгу. Приговор к «нещадному» битью кнутом в этом случае заменяли на просто «битье кнутом», а для тех, кто приговаривался к простому кнутованию, кнут уступал место более «щадящему» инструменту порки — батогам или плети.
В этом контексте и следует рассматривать фактическую отмену казни при Елизавете Петровне. Согласно легенде, совершая переворот 25 ноября 1741 г., цесаревна дала клятву, что, став императрицей, никогда не подпишет ни одного смертного приговора. Действительно, источники позволяют утверждать, что в царствование дочери Петра ни один человек не был лишен жизни на эшафоте и приговоренных к смерти ссылали на каторгу. Конечно, так делали и раньше, когда смертная казнь заменялась «нещадным» («жестоким») битьем кнутом, вырыванием ноздрей и ссылкой на каторгу. В петровское время при этом исходили из соображений рациональных: на стройках и рудниках не хватало рабочих рук, и поэтому не казнили даже рецидивистов. При Елизавете сделали следующий шаг. Особо знаменитым считается указ 7 мая 1744 г., который приостанавливал приведение на местах приговоров к смертной казни без санкции Сената, куда надлежало выслать экстракт из дела и ждать указа Сената (587-12, 8944; 300, 46). Указов же, одобряющих вынесенные приговоры, местные суды из Сената так и не дождались. Более того, указ 1744 г. был подтвержден в 1749 и 1753 гг. (587-13, 9586, 10101, 10113). Эта фактическая отмена смертной казни была утверждена указом 1754 г., по которому «натуральная смертная казнь», т. е. лишение преступника жизни, не отменялась, а лишь заменялась в обязательном порядке иным наказанием: «Подлежащим к натуральной смертной казни, чиня жестокое наказание кнутом и вырезав ноздри, ставить на лбу «В», а на щоках: на одной «О», а на другой «Р» и, заковав в кандалы, ссылать на каторгу» (587-20, 14294). Так в России на смену смертной казни пришло «нещадное наказание» кнутом. Конечно, для человека, приговоренного к смерти, кнут был предпочтительнее намыленной петли, топора или кола, но замена на кнут была часто лишь иной формой смертной казни прямо на месте экзекуции или после нее.
Проблема смертной казни волновала и Екатерину II. На нее сильное впечатление произвела популярная в Европе книга Цезаря Беккариа 1764 г. «О преступлении и наказании», в которой была выражена свежая для тогдашних времен мысль о необходимости отменить смертную казнь и другие устрашающие казни, как бессмысленные, вовсе не устрашающие, а лишь ожесточающие нравы общества Екатерина была в принципе согласна с Беккариа, даже преклонялась перед его теоретическими взглядами. Впрочем, не следует забывать отношение Екатерины к ученым и науке вообще. Как-то она сказала Дидро фразу, весьма уместную в данной книге: «В своих преобразовательных планах вы упускаете из вицу разницу нашего положения: вы работаете на бумаге, которая все терпит, ваша фантазия и ваше перо не встречает препятствий; но бедная императрица, вроде меня, трудится над человеческой шкурой, которая весьма чувствительна и щекотлива». От юридических сочинений Екатерины и особенно от Наказа, как справедливо отмечал С.К. Викторский, остается противоречивое впечатление. С одной стороны, императрица объявляет себя «великой противницей» смертной казни, но, с другой стороны, считает смертную казнь «некоторым лекарством бального общества». Поэтому-то смертная казнь с приходом к власти Екатерины была возобновлена, и лишь с указа 6 апреля 1775 г., т. е. после подавления восстания Пугачева и казней мятежников, ее де-факто заменяют кнутом (185, 237–238).
Глава 10«Заутра казнь»
Преступник, которому вынесли приговор, узнавал об этом накануне казни в тюрьме. В 1721 г. приговоренный к смерти Иван Курзанцов отказался исповедоваться и требовал, «чтобы ему, Курзанцову, объявить имянной Царского величества указ за подписанием собственной Его величества руки, по которому велено ему учинить смертную казнь»