(471, 65–66, 70; 310, 19, 36–40, 88, 95).
Сибирские историки утверждают, что, благодаря образованным ссыльным, в сельском хозяйстве диких сибирских и других уголков произошли благотворные перемены. Князь В. В. Голицын в Пинеге, а барон Менгден в Нижнеколымске разводили лошадей (655, 18;451, 397). М. Г. Головкин, забыв про свои подагру и хирагру, которые мучили его всю дорогу, занялся рыболовством в заполярном Ярманге и достиг в этом больших успехов (655, 16, 764, 228). Некоторые ссыльные, имевшие практическую жилку, занимались даже коммерцией. Бывший вице-президент Коммерц-коллегии Генрих Фик не оставил знакомого дела и в Сибири. Он вовлек в торговые операции с туземцами свою охрану и посылал в Якутск солдат для продажи купленной им у туземцев пушнины (648, 90). Фрейлина Анны Леопольдовны Юлия Менгден вместе с несколькими другими придворными несчастных брауншвейгцев просидела под арестом в Ранненбурге с 1744 по 1762 г. Ссыльные жили в тяжелых условиях, в недостроенном доме, в холоде и отчаянно нуждались во всем. Юлия перешивала свои богатые шелковые юбки в кокошники, и жена охранявшего их солдата выменивала в ближайшей деревне эти изделия на лен и шерсть. Менгден и гувернер принца Антона-Ульриха полковник Гаймбург чесали, разматывали эту шерсть, а потом Юлия из нее пряла, ткала и вязала На изготовленные произведения рукоделия они и жили. Когда Гаймбург одряхлел, то он стал нянчить ребенка солдатки, пока та ходила по деревням с вещами, сделанными Менгден (410, 319–320). Сидевшая в Устюге Великом со своим мужем Лестоком графиня Мария-Аврора сама стирала белье, варила пиво, пекла хлеб (763, 232).
Успехами в домоводстве и экономии особенно прославился Б.Х. Миних, проведший в Березове двадцать лет. Пока его не выпускали из острога, он разводил огород на валу, а потом занялся скотоводством и полеводством. В очерке А.С. Зуева и Н.А. Миненко на основе документов показано, как опальный фельдмаршал сумел провести годы ссылки с достоинством, пользой и бодростью. В одном из своих писем он сообщал брату: «Место в крепости болотное, да я уже способ нашел на трех сторонах (крепостных стен. — Е.А.), куда солнечные лучи падают, маленький огород с частыми балясами устроить. Такой же пастор и Якоб, служитель наш, которые позволение имеют пред ворота выходить, в состояние привели, в которых огородах мы в летнее время сажением и сеением моцион себе делаем, и сами столько пользы приобретаем, что мы, хотя много за стужею в совершенный рост или зрелость не приходит (напомню, что Пелым находится за полярным кругом. — Е.А.), при рачительном разведении чрез год тем пробавляемся…
В наших огородах мы в июне, июле и августе небезопасны от великих ночных морозов. И потому мы, что иногда мерзнуть может, рогожами рачительно покрываем».
Долгими полярными ночами при свече фельдмаршал перебирал и сортировал семена, вязал сети, чтобы «гряды от птицы, кур и кошек прикрыть», а супруга его, Барбара-Элеонора, сидя рядом, латала одежду и белье. В это время где-то за тысячи верст от Березова на восток, в Ярманге графиня Е.И. Головкина, утомившись от хозяйственных дел, читала вслух книги своему мужу М.Г. Головкину (764, 228). Много дел ожидало Миниха и на скотном дворе, где у него были коровы и другая живность. В отсутствие пастора он сам вел для домашних богослужение. Кроме того, Миних посылал пространные письма императрице Елизавете, Бестужеву-Рюмину, сочинял проекты. Конечно, эти и многие другие вольности, особенно переписка, стали возможны только благодаря благоволению императрицы — ведь брать перо в руки ссыльным обычно не позволяли (310, 114–118; 754, 1418–1440; 340, 174–185). В 1746 г. длинные и высокопарные послания Миниха надоели в Петербурге, и ему запретили бумагомарание. Лишь в 1749 г. в качестве исключения разрешили высказаться письменно, «только при том ему объявить, дабы он о всем достаточно единожды ныне написал, ибо ему впредь на такия требования позволения дано больше не будет» (411, 89).
И все же случалось, что, несмотря на неволю, некоторые ссыльные даже в Сибири сумели сделать карьеру, не будучи при этом официально помилованы. Объяснить это можно тем, что в Сибири постоянно нуждались в специалистах, чиновниках, из России служить туда ехали только такие редкие фанатики дела, как Витус Беринг и ему подобные. Сосланный в 1727 г. Г.Г. Скорняков-Писарев просидел в Жиганском зимовье до весны 1731 г., когда пришел указ императрицы Анны о нем. В указе не было ни единого слова о помиловании бывшего обер-прокурора (во всех позднейших документах он назывался «ссылочный Скорняков-Писарев»), но предписывалось: Скорнякова-Писарева определить в Охотск с тем, «чтобы он имел главную команду над тем местом». Так, оставаясь формально ссыльным, Скорняков получил огромную власть «командира Охотска», заложил там морской порт, но потом провинился перед государыней — слишком много при этом воровал и бесчинствовал. Скорнякова арестовал и посадил в тюрьму бывший его товарищ по делу 1727 г., также «ссылочный», А.М. Девьер, который в 1739 г. получил именной указ о назначении на место Скорнякова-Писарева. И только 1 декабря 1741 г. императрица Елизавета указала: «Обретающимся в Сибири Антону Девьеру и Скорнякову-Писареву вины их отпустить и из ссылки освободить» (645, 444–449; 110, 44; подробнее см. 310, 45–63).
В принципе родственники не всегда и знали, что произошло с их близкими — государственными преступниками. В 1740 г. сын сосланного в Сибирь А. Яковлева писал императрице Анне: «Отец мой в прежних годех взят по неизвестному делу в Канцелярию тайных розыскных дел и где имеется, о том я неизвестен. Прошу явить милость и освободить его из-под аресту» (775, 673–674). Следует удивляться, что карающая десница сыска миновала сына государственного преступника, обычно дело обстояло иначе. Н.Б. Голикова считала, что в 1681 г. царь Федор издал особый указ о ссылке жен и детей вместе с сосланным главой семьи. От ссылки освобождались только дети старше трех лет (212, 55–56, 50). Однако либо указа такого не было, либо он был издан по какому-либо частному случаю, но знатных преступников конца XVII — первой четверти XVIII в. обычно ссылали со всей семьей (В.В. Голицын, А.Д. Меншиков, князья Долгорукие и др.).
Причины ссылки родственников — в устойчивых, идущих с древних времен традициях, когда родственники несли ответственность за деяния своего сородича — государственного преступника. В традиции России, как и многих других стран, было недоверие к родственникам преступника. Они рассматривались как вероятные соучастники преступления или неизветчики, особенно если речь шла об измене или побеге за границу. Их подвергали допросам и пыткам, и часто им предстояло в пыточной палате доказать свою лояльность власти и непричастность к преступлению. При Петре I к родственникам применяли своеобразное государственное заложничество: при неисполнении подданными указов, при их бегстве от службы, работ, переселений страдали родственники. Так, в 1697 г. Петр распорядился взимать штрафы с не явившихся на государевы работы жителей Орла и предписал, что если они не платят штрафы, то «у тех велеть имать жен и детей их и свойственников, которые с ними живут в одних домах и держать в тюрьме и за караулы, покамест те деньги на них доправлены будут» (605, пз). В 1713 г. Сенат так вынуждал русских купцов переселиться в Ригу: «А жен их и детей, и людей их держать за караулом, а пожитки их запечатав, поставить караул, пока они [купцы] явятся в Риге» (271-3, 284).
В первой половине XVIII в. вину с преступником разделяли прежде всего члены его семьи: жена, дети, реже — родители. Остальные родственники подвергались опале и наказанию только в том случае, если они были прямыми соучастниками преступления. В приговорах по крупнейшим политическим делам XVI I–XVIII вв. обычно суровее других родственников наказывали сыновей, которые несли службу с отцами-преступниками. Их могли вместе казнить (отец и сын Иван и Андрей князья Хованские, 1682 г.), ссылать в бессрочные ссылки (отец и сын князья В.В. и А.В. Голицыны, 1689 г.), сажать в тюрьмы (отец и сын Петр и Иван Толстые, 1727 г.), изгонять из гвардии в армию с теми же чинами (Иван и Федор Остерманы), хотя вина сыновей сановников была весьма сомнительна и в приговоре ее, как правило, не детализировали — сыновья шли как сообщники, причем их наказывали не за вину, а за родство, с целью предупредить на будущее возможную месть.
Так поступили с малолетними детьми А.П. Волынского, которых сослали в 1740 г. в Сибирь, видя в них возможных самозваных претендентов на престол, — ведь под пыткой у их отца вымучили признание, что он намеревался посадить кого-либо из своих детей на русский трон. И хотя Волынский потом от этих показаний отрекся, было поздно. В приговоре подробно описывалось, как надлежит поступить с детьми Волынского: «Детей его сослать в Сибирь в дальние места, дочерей постричь в разных монастырях и настоятельницам иметь за ними наикрепчайший присмотр и никуда их не выпускать, а сына в отдаленное же в Сибири место отдать под присмотр местного командира, а по достижении 15-летнего возраста написать в солдаты вечно в Камчатке» (304, 162). В 1738 г. иначе расправились с детьми сосланного в Охотск известного деятеля петровского царствования Михаила Абрамова В приговоре о них было сказано: «А чтоб дети его мужеска полу праздно не шатались, сыскав в Москве… годных, написать в солдаты, а которые явятся к определению в солдаты негодны, тех определить как о том указы Е.и.в. повелевают» (775, 681). Настоящей расправой с целым родом можно назвать то, что в 1730-х гг. сделали власти с князьями Долгорукими. В 1730 г. после опалы и ссылки всей семьи князя АГ. Долгорукого в Сибирь удар был нанесен и по его братьям: Сергея и Ивана послали в ссылку: одного — в Ранненбург, другого — в Пустозерск, третьего же брата, Александра, отправили служить во флот на Каспий, а сестру А.Г. Долгорукого заточили в Нижнем Новгороде в монастырь. Еще более сурово поступили в 1739 г. с сыновьями А.Г. Долгорукого, младшими братьями князя Ивана Долгорукого, которые выросли в сибирской ссылке, — после жестоких розысков в Тобольске их приговорили: Николая — «урезав язык», к каторге в Охотске, Алексея — к ссылке пожизненно на Камчатку простым матросом; Александра — к наказанию кнутом. Племянники Ивана, дети Сергея Григорьевича, Николай и Петр были отданы в солдаты, а Григорий и Василий — в подмастерья, в кузницу