(760; 411, 254, 274; 657, 317).
В правление Елизаветы Петровны (1741–1761 гг.) в работе сыска не произошло никаких принципиальных изменений. В Тайной канцелярии, в отличие от других учреждений, даже люди не сменились. А.И. Ушаков — верный слуга так называемых «немецких временщиков» и «душитель патриотов» вроде Волынского, рьяно взялся за дела врагов дочери Петра Великого, постоянно докладывая государыне о наиболее важных происшествиях по ведомству госбезопасности, выслушивал и записывал ее решения, представлял государыне экстракты и проекты приговоров. Вот отрывок из подобного документа за 1745 г.: «Невского пехотного полку сержант Алексей Ерославов — в произношении непристойных слов и в брани В.и.в., також и генералов всех и с тем, кто их жаловал, и в брани ж всех, кто на свете есть, и в говорении, будто бы Дмитрий Шепелев хотел В.в. окормить, а Андрей Ушаков и Александр Румянцов хотели В.в. с престала свергнуть, чтобы быть по-прежнему на престоле принцу Иоанну, а Александр Бутурлин хотел В.в. срубить, и в кричании им, Ерославовым, неоднократно Слова и дела. А в роспросе, також и в застенке, с подъему он, Ерославов, показал, что-де ничего не помнит, что был безмерно пьян и трезвой-де ни от кого о том не слыхал, и злого умыслу никакова за собою и за другими не показал, и об оном ево безмерном в то время пьянстве по свидетельству явилось». Предложение Ушакова о наказании буяна сводилось к следующему. «За безмерным тогда ею пьянством и что он молод — гонять спиирутен и написать в салдаты». Елизавета великодушно утвердила проект приговора (8–2, 36). Особенно пристрастно императрица занималась делом Остермана, Миниха и других в 1742 г. Она присутствовала при работе назначенной для следствия комиссии, но при этом, не видимая для преступников, сидела за ширмой (так в свое время поступала и Анна Ивановна). И впоследствии Елизавета требовала подробных отчетов об узниках, интересовалась всеми мелочами следствия. С увлечением расследовала государыня и дело Лопухиных в 1743 г. На материалах следствия лежит отпечаток личных антипатий Елизаветы к тем светским дамам, которых на эшафот привели их длинные языки и одна из которых, Наталья Лопухина, пыталась конкурировать с императрицей в бальных туалетах. Кроме того, Елизавета в 1743 г. как самодержица начинающая, может быть, впервые из следственных бумаг Тайной канцелярии узнала о том, что о ней болтают в гостиных Петербурга, и эти сведения, полученные нередко под пытками, оказались особенно болезненны для самовлюбленной, хотя и незлой императрицы.
Елизавета сама выслушивала некоторых доносчиков. Протоколы допросов прямо из следственной комиссии отвозили к императрице, которая их читала и давала, через Лестока и Ушакова, новые указания об «изучении» эпизодов дела Она же дала распоряжение о начале пыток Ивана Лопухина и допросе там же беременной Софьи Лилиенфельд (660, 11, 38). И хотя по этому делу Елизавета сама никого не допрашивала, но по другим делам такие допросы она таки вела. В 1745 г. из доклада Ушакова она узнала, что некий дворянин Андриан Беклемишев и поручик Евстафий Зимнинский восхищаются правлением Анны Леопольдовны и ругают ее, правящую императрицу. Оба дворянина были доставлены к допросу самой императрицы. Затем Елизавета вместе с Ушаковым и А.И. Шуваловым допрашивала изветчика по этому делу и даже делала какие-то записи в виде протокола допроса (150, 24). В роли следователя выступила Елизавета и в 1746 г., когда допрашивала княжну Ирину Долгорукую, обвиненную в отступничестве от православия. Императрица, недовольная ответами Долгорукой, распорядилась, чтобы Синод с ней «не слабо поступал» (788, 287). В 1748 г. императрица следила за розыском Лестока, писала заметки к вопросным пунктам, в которых не сдержала своих чувств и упрекала Лестока в предательстве. На полях ответов Лестока она делала пометки (760, 50–52). В 1758 г., когда вскрылся заговор с участием А.П. Бестужева и великой княгини Екатерины Алексеевны, императрица лично допрашивала жену наследника престола (313, 440–441).
К этому времени уже десять лет начальником Тайной канцелярии был Александр Иванович Шувалов, родной брат влиятельного Петра Шувалова и двоюродный брат фаворита императрицы И.И. Шувалова. А.И. Шувалов — один из ближайших друзей молодой цесаревны Елизаветы, который с давних пор пользовался особым доверием Елизаветы, и уже с 1742 г. ему поручали дела сыскного свойства. Он арестовывал принца Людвига Гессен-Гомбургского, вместе с Ушаковым расследовал дело лейб-компания Петра Грюнштейна. По-видимому, работа с опытным Ушаковым стала для Шувалова хорошей школой, и в 1746 г. он заменил заболевшего шефа на его посту. В сыскном ведомстве при нем все осталось по-прежнему — налаженная Ушаковым машина продолжала исправно работать (740, 472–473). Правда, новый начальник Тайной канцелярии не обладал галантностью, присущей Ушакову, а даже внушал окружающим страх странным подергиванием мускулов лица. Как писала в своих записках Екатерина II, «Александр Шувалов не сам по себе, а по должности, которую занимал, был грозою всего двора, города и всей империи, он был начальником инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Его занятие вызывало, как говорили, у него род судорожного движения, которое делалось у него на всей правой стороне липа от глаза до подбородка всякий раз, как он был взволнован радостью, гневом, страхом или боязнью» (333, 356).
Шувалов не был таким, как Ушаков, фанатиком сыска, в конторе его не ночевал, а увлекся коммерцией и предпринимательством. Много времени у Шувалова отнимали и придворные дела — с 1754 г. он стал гофмейстером двора Петра Федоровича И хотя Шувалов вел себя с наследником предупредительно и осторожно, сам факт, что его гофмейстером стал шеф тайной полиции, нервировало Петра и его супругу. Последняя писала в своих записках, что встречала Шувалова всякий раз «с чувством невольного отвращения». Это чувство, которое разделял и Петр, не могло не отразиться на карьере Шувалова после смерти 25 декабря 1761 г. императрицы Елизаветы и прихода к власти Петра III. Новый император сразу же уволил Шувалова от его должности. Одно только упоминание Тайной канцелярии пугало подданных Елизаветы. Это видно из дел сыска и из «Записок» Екатерины II, которая сообщает, что «тогда эта Тайная канцелярия наводила ужас и трепет на всю Россию» и что любой человек, ставший причастным к тайнам политического сыска, «умирал от страху, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не приалекли его к делу». Екатерина вспоминает, что Елизавета, недовольная Петром Федоровичем, не раз угрожала ему «крепостью», и это вызывало трепет у молодого человека (333, 101, 182).
Краткое царствование Петра III стало важным событием в истории политического сыска. Именно тогда запретили «Слово и дело!» — выражение, которым заявляли о государственном преступлении, и была ликвидирована Тайная канцелярия, работавшая с 1731 г. Решения пришедшего к власти 25 декабря 1761 г. императора Петра III оказались подготовлены всей предшествующей историей России. К 1762 г. стали заметны перемены в психологии людей, их мировоззрении, многие идеи Просвещения превращались в общепризнанные нормы поведения и политики, они отражались в этике и праве. На пытки, мучительные казни, нечеловеческое отношение к заключенным стали теперь смотреть как на проявление «невежества» прежней эпохи, «грубости нравов» отцов. Внесло свою лепту и двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны, которая фактически запретила смертную казнь. Наконец, даже для многих твердых приверженцев кнута стала очевидной архаичность прежних принципов работы политического сыска. Это отразилось в проекте главы Уложения о государственных преступлениях, который подготовили в недрах Тайной канцелярии в середине 1750-х гг.
Опубликованный 22 февраля 1762 г. знаменитый манифест о запрещении «Слова и дела» и закрытии Тайной канцелярии был выдержан в стиле, характерном для тогдашней идеологии, и явился, несомненно, шагом власти навстречу общественному мнению, людям, выросшим под угрозой пасть жертвой «Слова и дела». В указе откровенно признавалось, что институт «Слова и дела» служит не благу людей, а их вреду. Уже сама такая постановка вопроса была новой, хотя при этом никто не собирался отменять институт доносительства и преследования за «непристойные слова» (587-15, 11445). Большая часть манифеста 1762 г. посвящена пояснениям того, как теперь, при отмене «Слова и дела», нужно доносить властям об умысле в преступлениях «по первому и второму пункту» и как этим властям следует поступать в новой обстановке. Уже это одно наводит на мысль, что речь идет не о коренных преобразованиях, а лишь о модернизации, совершенствовании политического сыска. Из манифеста вытекает, что все прежние дела по сыску запечатываются государственными печатями, предаются забвению и сдаются в архив Сената. Только из последнего раздела манифеста можно догадаться, что Сенат и его Московская контора становятся не только местом хранения старых сыскных бумаг, но учреждением, где будут вестись новые политические дела Однако манифест все-таки очень невразумительно говорит о том, как же теперь будет организован политический сыск. Все становится ясно, когда мы обратимся к документам о ликвидации Тайной канцелярии. В.И. Самойлов установил, что существовал указ Петра III от 7 февраля 1762 г., который предполагал вместо Тайной канцелярии «уч[редить] при Сенате особую экспедицию», а 16 февраля император утвердил указ об этом. Еще через шесть дней появился манифест об уничтожении Тайной канцелярии. Согласно указу, 16 февраля всех служащих Тайной канцелярии во главе с ее асессором С. И. Шешковским перевели в Сенат и указом 25 февраля 1762 г. им предписывалось «быть на том же жаловании, как ныне они получают» в новой Тайной экспедиции Сената (641, 80–81). Из сенатских бумаг следовало, что Московская контора Тайной канцелярии переходила под ведение Сената. По смете 1765 г. на все