Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке — страница 36 из 176

(710, 117). Таких отчаянных людей власть осуждала особенно сурово. После дела Варлама Левина, который с готовностью шел на муки, был издан указ Синода от 16 июля 1722 г., который можно назвать законом о порядке правильного страдания за веру. В указе утверждалось, что не всякое страдание законно, полезно и богоугодно, а только то, которое следует «за известную истину, за догматы вечныя правды». В России же, истинно православном государстве, гонений за правду и веру нет, поэтому не разрешенное властью страдание подданным запрещается. Кроме того, власть осуждала страдальцев, которые использовали дыбу как своеобразную трибуну для обличения режима. Оказывается, страдать надлежало покорно, «не укоряя нимало мучителя… без лаяния властей и бесчестия» (587-6, 4053). В 1771 г. купец Смолин подал властям письмо с руганью в адрес Екатерины II. На допросе он сказал, что он решил «пострадать за какое-нибудь правое общественное дело и тем заплатить свои житейские грехи, мучащие его». Список этих грехов «на латинском шрифте» был найден при обыске (591, 573). Но такие случаи самоизвета редки — в основном все же доносили на других.

Первые правовые нормы об извете (доносе) возникли во времена образования Московского государства. «Крестоцеловальные» («укрепленные») грамоты включали обязательство перешедшего к Великому Московскому князю служилого человека сообщать, «где которого лиходея государя своего взведаю или услышу на государя своего лихо или от кого ни буди что взведаю или услышу, и мне то сказати своему государю великому князю безо всякие хитрости по сей укрепленной грамоте» (693а, 402, 414, 429). В статье 18 2-й главы Уложения 1649 г., обобщившей практику предшествующей поры, об извете сказано: «А кто Московского государьства всяких чинов люди сведают, или услышат на царьское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысел и им про то извещали государю… или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам и приказным людем». В этой статье Уложения извет толкуется как обязанность подданного доносить, о чем говорит и статья 19 о наказании за недонесение, а также статьи 12 и 13 о ложном доносе. Наконец, в 15-й главе сказано о награде за правый извет из имущества государственного преступника в размере, «что государь укажет».

В царствование Петра I прежние нормы об извете не только сохранились в законодательстве, но и получили свое дальнейшее развитие. Указы царя и Сената многократно подтверждали обязанность подданных доносить. Изданный 23 октября 1713 г. указ стал одним из многих «пригласительных», «поощрительных» постановлений на эту тему. В нем говорилось: «Ежели кто таких преступников и повредителей интересов государственных и грабителей ведает, и те б люди без всякаго опасения приезжали и объявляли о том самому Его ц.в., только чтоб доносили истину; и кто на такого злодея подлинно донесет, и тому, за такую его службу, богатство того преступника, движимое и недвижимое, отдано будет; а буде достоин будет, дается ему и чин его, а сие позволение дается всякого чина людем от первых и до земледельцев, время же к доношению от октября месяца по март» (587-5, 2726).

Выше сказано о роли Артикула воинского, который на столетие определил основы не только военного, но и гражданского права в России. Изветупо-мянутуже на первых его страницах — в «Присяге или обещании всякого воинского чина людем»: «И ежели что вражеское и предосудительное против персоны Его царского величества или его войск, такожде его государства, людей или интересу государственного что услышу или увижу, то обещаюсь об оном, по лучшей моей совести и сколько мне известно будет, извещать и ничего не утаивать» (626-4, 328). Стоит ли говорить о святости присяги для военного человека, дающего ее перед строем, и о страхе нарушения этой присяги. Не будем забывать, что закон наказывал воина еще и за неизвет.

В традициях XVIII в. были доносы о самых разных нарушениях закона, и не только по «первому и второму пунктам». Доносили о преступлениях чиновников, подрядчиков, таможенников, судей, питейных голов и т. д. Как известно, петровское право весьма широко трактовало понятие государственных преступлений. Поощряли изветчиков, которые сообщали («извещали») о нарушителях указа 1705 г. о сборе пошлин с продажи товаров. Им обещали «за правыя доношения давать из тех из пожитков четвертую долю, несвободным же рабам сверх того свободу» (587-4, 2033, 2133). Такая же награда— четверть имущества виновного — была названа в указах 1705 и 1714 гг., когда стали бороться с корчемством (587-5, 2074, 2343). Большие надежды возлагали власти на доносы подданных о фальшивомонетчиках. В указе 1711 г. сказано, что изветчики могут доносить «без опасения, за что получат себе Его государя милость и награду» (587-5, 2430). Изветы на укрывавшихся от службы власть рассматривала как важнейшее государственное дело. 2 марта 1711 г. Петр I написал указ: «Кто скрывается от службы, объявить в народе, кто такого сыщет или возвестит — тому отдать все деревни того, кто ухоранивается» (587-5, 2327). Задолго до начала весной 1715 г. смотра дворян в возрасте от 10 до 30 лет указом 1714 г. объявлялось, что о не явившихся вовремя на смотр дворянах «всем извещать вольно, кто б какого звания ни был, которым доносителем все их пожитки и деревни будут отданы безо всякого гтрепятия, а те б доносители подавали доношения самому Его и.в.». Указ этот правильно понял ярославский комиссар Михаил Брянчанинов, который в октябре 1715 г. донес на своего соседа помещика Сергея Борщова, который «в доме своем укрываетца и живет в праздности». Петр I положил на извет резолюцию: «Ежели [Борщову] меньши тридцати лет, за такое презренье указу отдать (пожитки и деревни. — Е.А.) против сего челобитья и указу сему доносителю» (633-11, 294–295). Так Брянчанинов округлил свои владения.


В развитии извета при Петре I произошли важные изменения после того, как в 1711 г. возник институт фискалов — штатных доносчиков во главе с обер-фискалом. Инструкция предписывала «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, також в сборе казны и протчего», а затем доказывать вину преступника в надежде получить награду— половину его имущества Обер-фискал возглавлял целый штат фискалов, они сидели во всех центральных и местных учреждениях, в том числе и в церковных (708, 51–58). Фискалы с самого начала встретили враждебное отношение подданных царя, причем не только из числа воров и казнокрадов. В сознании поколений русских людей понятие «фискал» стало символом подсматривания и гнусного доносительства. Весной 1712 г. Стефан Яворекий произнес проповедь, в которой осудил фискалов. Им, как он писал в «Объяснительной челобитной» Петру I, «дали власть] надо мною и над моим Приказом Духовным с таковою вол[ь]ност[ь]ю, что мощно фискалу кого хочет обезчесгати и обличите и, хотя того фискал не доведет (т. е. не докажет. — Е.А.) о чесом на ближняго своего клевещет, то ему то за вину не вменяти и слова ему за тое не говорите» (193, 329).

Стефан Яворский

Яворский был прав — в случае бездоказательного доноса закон предусматривал: «Отнюдь фискалу в вину не ставить, ниже досадовать». Такого же, как и Яворский, мнения о фискалах были многие сенаторы. Как сообщали Петру I фискалы Михаил Желябужский, Алексей Нестеров и Степан Шепелев, «в разные числа, ненавидя того нашего дела, [сенатор] Племянников называл нас, ставя ни во что, улишными суд[ь]ями (т. е. грабителями. — Е.А.), а князь Яков Федорович (Долгорукий. — Е.А.) антихристами и плутами» (193, 331). Высшие чиновники всячески сопротивлялись разоблачениям фискалов, угрожали им, уничтожали собранный фискалами материал. Так, в 1717 г. сенатор И.А. Мусин-Пушкин приказал вскрыть и сжечь целый ящик материалов о казнокрадстве М. Гагарина (102а, 145). Бывало, что, собрав доносы, фискалы не отправляли дело сразу в суд, а шантажировали им чиновников. В 1729 г. расследовался донос на фискала Тимофея Челнцова, который говорил приятелю: «Изволишь ли ведать какой я фискал и какие имеются у меня доносы на сенаторов, высоких персон» — и, показав две тетради компромата, продолжал: «Вот-де показано у меня подозрение» — и назвал имена видных сановников (8–1, 358). Это, естественно, чиновникам очень не нравилось.

Но Петр I все же оставался иного, лучшего мнения о фискалах. Для царя это были своеобразные сыскные золотари — он признавал, что «земского фискала чин тяжел и ненавидим» (756, 288). Хотя царь не сомневался, что отдельные фискалы грешны (в 1724 г. он казнил за злоупотребления генерал-фискала А. Нестерова), тем не менее польза, которую они приносили стране, казалась царю несомненной — ведь, по его мнению, в России почти не было честных чиновников и только угроза доноса и разоблачения могла припугнуть многочисленных казнокрадов и взяточников, заставить их соблюдать законы. Неутомимая фискальская деятельность того же Нестерова в 1714–1718 гг. позволила вскрыть колоссальные хищения государственных средств сибирским губернатором М.П. Гагариным и другими высокопоставленными казнокрадами (276, 329; 102а, 142–147). Царь обобщил накопленный опыт работы фискалов и в указе 17 марта 1714 г. уточнил их обязанности. Фискалы ведали все «безгласные дела», т. е. не имеющие челобитчиков, просителей по ним. К таким делам относились прежде всего «всякия преступления указом», все, «что к вреду государственному интересу быть может, какова б оное имяни ни было». Фактически каждый нарушитель указов становился жертвой доноса фискала.

Зная, как дерзко и самовольно ведут себя облеченные огромной властью фискалы, Петр пытался ограничить их деятельность — он предписал, что фискалы должны «во всех тех делах… тол[ь]ко проведыват[ь] и доносить и при суде обличать» и никогда «всякого чина людем бесчестных и укорительных слов отнюдь не чинить». И тем не менее норма о безответственности фискала в случае ложного доноса сохранилась: «Буде же фискал на кого и не докажет всего, то ему в вину не ставить, ибо невозможно о всем оному окуратно ведать». Большее, что им грозило в этом случае, — «штраф лехкой», чтобы впредь «лучше осмотряся, доносили». Наградой же за верный извет служила половина конфискованного имущества, которую делили между собой фискал-изветчик, его коллеги по городу или губернии, а также обер-фискалы «с товарищи». Это была новинка закона — теперь «извешое дело» стало приносить материальную выгоду всему сообществу фискалов