«Жена моя, — продолжает Винский, — встревоженная, удерживает меня: “Как, теперь поздно — извощика не найдешь”. Офицер отвечает: “У меня карета, пожалуй, проворнее поедем” — “Надобно одеваться?” — “Что за одеванье? Довольно сюртука!”. И так торопливо накинувши сюртук, обнявши милую невинность, вышел я на улицу, где увидел карету, четвернею запряженную и двух верховых. Спрашивать было не о чем…» (187, 75). Описанный «обманный» арест под видом приглашения в гости, на дружескую пирушку, а также под предлогом («под протекстом») срочного вызова на службу, командировки не был новостью для более ранних времен. Чтобы схватить врасплох Кочубея и Искру весной 1708 г., устроили настоящий спектакль с участием самого Петра I и канцлера Г. И. Головкина. В письме царя Мазепе от 1 марта 1708 г. излагался план захвата людей, преступление которых было уже классифицировано до следствия. Кочубей и Искра были вызваны якобы по делу в Смоленск (357, 77–73).
В 1725 г. внезапно арестовали синодских секретарей Дудина и Тишина Утром 18 августа в Синод пришел гвардейский унтер-офицер Хрущов и объявил секретарям, что их вызывают в Сенат. Как только чиновники вышли на улицу, Хрущов арестовал их и отвез в крепость. Обеспокоенные члены Синода послали архимандрита Афанасия Кондоиди в Тайную канцелярию, чтобы узнать «о причине такого самовольного обманного захвата его чиновников». Из сыска довольно грубо ответили: «Какое до синодальные секретарей касается дело, о том знать Святейшему Синоду не надлежит» (775, 172–173). Крестник Петра I Абрам Ганнибал, попавший весной 1727 г. под подозрение всесильного А.Д. Меншикова, внезапно получил из Военной коллегии указ о срочной командировке в Казань якобы по инженерным делам, куда ему надлежало отбыть немедленно. Не успел он приехать в Казань, как там его ждал новый указ из Петербурга: отправиться немедленно в командировку в Тобольск Одновременно сибирскому губернатору князю М. В. Долгорукому отравили указ, чтобы прибывшего Ганнибала он отослал в Селенгинск, да еще присматривал за арапом, чтобы тот не сбежал в Китай. Довольно быстро Ганнибал понял, что все эти удаляющие его от столицы командировки — форма опалы. С дороги он принялся писать жалобные челобитные, письма к благодетелям, но «черному Абраму» уже ничто не помогло — в Селенгинске его арестовали, потом исключили из гвардии и написали майором гарнизона Тобольска (429, 60–73).
Весьма тонко и коварно действовал в Березове в 1738 г. капитан Федор Ушаков, прибывший по доносу подьячего Тишина на князей Долгоруких. Прибыв в Березов, он скрыл ото всех цель своего приезда (а она, согласно инструкции, была такой: «Секретно собрать подтвердительные сведения о дерзких… словах» Долгоруких), сблизился со ссыльными и местной администрацией, увидел всю обстановку в Березове и потом, дружески распрощавшись с березовцами, вернулся с докладом в Петербург. Там он получил полномочия для ведения следствия, и в сентябре 1738 г. около 30 человек (по другим данным — 60) — Долгорукие, начальник охраны ссыльных майор Петров, священники и другие жители Березова были внезапно арестованы приехавшим, на этот раз уже с конвоем, Ушаковьм, доставлены в Тобольск, где и началось следствие (310, 91–93; 406, 125).
Канцлера Л П. Бестужева-Рюмина арестовали по обвинению в заговоре внезапно 25 февраля 1758 г. В этот момент он болел, но именем императрицы ему предписали прибыть во дворец. Как сообщал Мессельер, «приближаясь к подъезду дворца, он изумился, когда увидел, что гвардейский караул (обыкновенно отдававший ему честь) окружил его карету посредством движения, сделанного им направо и налево. Майор гвардии арестовал его как государственного преступника и сел с ним в карету, чтобы отвести его домой под стражею. Каково было его удивление, когда, возвратившись туда, он увидел дом свой занятый четырьмя батальонами (думаю, что это преувеличение. — Е.А.), часовых у дверей своего кабинета, жену и семейство в оковах, а на бумагах своих печати» (470, 994–995; 411, 274).
Прибегал политический сыск и к обманным вызовам из-за границы. В 1690 г. выманили из Польши главного свидетеля по делу Сильвестра Медведева поляка Дмитрия Силина, что позволило потом отправить ученого монаха на плаху (396, 46). Особенно знаменита история задержания «принцессы Владимирской» («Таракановой»), По указу Екатерины И ее обманом вывез из Италии находившийся в Ливорно с эскадрой А.Г. Орлов. Он прикинулся влюбленным в «принцессу». Позже в отчете Орлов писал: «Она ко мне казалась быть благосклонною, чего для я и старался пред нею быть очень страстен. Наконец, я ее уверил, что я бы с охотой и женился на ней и в доказательство хоть сегодня, чему она, обольстясь, более поверила Признаюсь, милостивая государыня, что я оное исполнил бы, лишь только достичь бы до того, чтобы волю В, в. исполнить». 21 февраля 1776 г. Орлов заманил самозванку и ее свиту на корабль «Три иерарха», стоявший на рейде Ливорно. Здесь ее арестовали, а затем отвезли в Петербург. При этом Орлов послал женщине якобы тайную записку, в которой писал, что он тоже арестован, просил возлюбленную потерпеть, обещал при случае освободить из узилища Вся эта ложь нужна была, чтобы самозванка не умерла от горя и была доставлена в Россию в целости и сохранности. После ухода корабля Орлов вернулся наберет и написал Екатерине, что самозванка «по сие время все еще верит, что не я ее арестовал» (664, 558–559, 573).
Намерение сыскных чиновников выманить, обмануть жертву объяснимо их желанием не поднимать лишнего шума, не вызывать панику среди родных и соседей. Опасались посланные и возможной при аресте потасовки. В 1722 г. капитан Цей, посланный арестовать коменданта Нарыма Ф.Ф. Пушкина, столкнулся с вооруженным сопротивлением, и в завязавшейся стычке даже пролилась кровь (102, 159–160). В 1739 г. при аресте белгородского губернского секретаря Семена Муратова преступник не дался в руки солдат, заперся в доме и «людям своим кричал, чтобы били в колокола и то знатно имел некакое умышление» (223, 96). В 1740 г. при аресте отчаянно сопротивлялись герцог Бирон и его брат Густав. Солдатам пришлось «успокаивать» их тумаками (457, 199–203; 765, 298). Когда в 1752 г. воевода Одоева Языков, получив донос, решил арестовать таможенного голову И. Г. Торубеева, на дворе уже стемнело. После раздумий воевода отложил арест до утра, опасаясь, что люди Торубеева «дадут бой» солдатам, а преступник сумеет в суматохе и темноте «учинить утечку» (377, 323–324). Опасались в сыске и излишнего шума, который мог взбудоражить общество. Распоряжаясь в марте 1772 г. об аресте фальшивомонетчика С. Пушкина, Екатерина II писала М. Н. Волконскому: «При сем старайтесь всего того отдалить, чтоб в публике казаться могло насилием» (554, 96).
Была еще одна, весьма важная, причина для внезапного ареста: о происшедшем как можно дольше не должны были узнать неизвестные еще следствию сообщники преступника. Нельзя было допустить и того, чтобы арестуемый человек как-то предупредил их об опасности. Власти не всегда доверяли даже тем, кто проводил арест. При захвате в Москве в 1738 г. сенатских секретарей Ивана Богданова и Семена Молчанова, а также камерира Алексея Оленева из Петербурга в Москву был послан прапорщик Алексей Ильин. А.И. Ушаков дал ему инструкцию в запечатанном конверте. При вскрытии конверта должен был присутствовать главнокомандующий Москвы С.А Салтыков, что делалось «для лучшаго содержания секрету, чтоб он (Ильин. — Е.А.) о той порученной ему комиссии прежде времени ведать не мог». В указе Салтыкову сказано: «Арестование вышеписанных секретарей и камер[ира] учинить незапно, без малейшего разглашения, чтоб те секретари и камер[ир] о том прежде уведать и скрыться не могли, и для того имеете вы тотчас и, не выпуская его от себя, дать ему потребное число солдат с унтер-офицеры, с которыми б он ту комиссию немедленно и без всякаго помешательства исправить мог» (382, 204–205).
Внезапность ареста, суровое обращение при этом с арестантом, быстрый и такой же суровый допрос, да еще перед лицом высокого начальства, а то и государя — все это обычно выбивало людей из седла, и они терялись. Так, в 1718 г. генерал В.В. Долгорукий был внезапно арестован по делу паревича Алексея. В челобитной Петру I уже после допросов он так объясняет первоначальные показания: «Как взят я из С.Питербурха нечаянно, и повезен в Москву окован, отчего был в великой десперации (отчаянии. — Е.А.) и беспамятстве, просто взят и привезен в Преображенское, и отдан под крепкий арест, и потом приведен на Генеральный двор пред Царское величество, и был в том же страхе; и в то время, как спрашиван я против письма царевича пред Царским величеством, ответствовал в страхе, видя слова, написанныя на меня царевичем принятыми] за великую противность и в то время, боясь розыску, о тех словах не сказал» (752, 199).
Следует подробнее остановиться еще на одной обстоятельной инструкции, которую получил от императрицы Анны сам начальник Тайной канцелярии генерал А.И. Ушаков. В 1733 г., как уже сказано выше, в Петербурге получили извет дворянина Федора Красного-Миклашевича на смоленского губернатора А.А. Черкасского, который обвинялся в государственной измене. Дело было настолько важное, секретное и срочное, что арест высокопоставленного чиновника императрица поручила Ушакову. Инструкция ему интересна для нас многими деталями, которые показывают, как вели расследование по свежим следам, известное позже как «момент истины». Ушакову следовало отправиться в Смоленск якобы проездом в Польшу по делам службы — в это время шла русско-польская война Прибыв в город, генералу предстояло сразу же прийти к губернатору и тотчас «онаго купно всем своим домом и служительми взять под крепчайший караул». Одновременно люди Ушакова должны были схватить всех возможных сторонников изменника. Особо подчеркивалось: взять «сколько возможно в одно время, дабы друг про друга не сведали и уйти не могли». Везти задержанных вместе с их бумагами в крепость следовало ночью, чтобы не привлечь ничьего внимания. При этом арестанты не могли находиться вместе ни одной минуты, «чтоб друг с другом не говорили, также и никого говорить с ними не допускать: ни пера, ни бумаги не давать и в прочем все те же предосторожности взять, как с такими крамольниками принадлежит»