Отвернувшись к стене и делая вид, что спит, Герман Михайлович много думал на эту тему, и она всё более захватывала. В мыслях всё лихо получалось, ведь рано или поздно выяснится, что находился он в больнице не с инфарктом, а по причине психического, пусть и лёгкого расстройства, вызванного, как выяснил лечащий врач, нервозностью на производстве, в быту, да и вообще в мире, учитывая ситуацию на Украине, куда добровольно отправился его зять, наплевав на семью. А это значит, что он никого не уважает, никто ему не нужен. В этой совокупности разве не кроется повод для чрезмерного нервного напряжения и, как следствие, госпитализации. Впрочем, Герман понимал и чувствовал, что долго он здесь не задержится, если стал спать без сновидений, нормально ел, в том числе и передаваемые женой вкусняшки, которыми делился с соседями. В начале второй недели, когда его перевели в санаторное отделение, ему разрешили выйти к ней, недолго погулять на территории больницы. Хотя май выдался холодным, но она попала на погожий день – тихий и солнечный, и они прекрасно поговорили. Особенно радовался Герман внучке. Уж такой милой и послушной она показалась в этот день, какой никогда не видел её. Но как бы ни радовался он родным душам, всё-таки серьёзные мысли не покидали. Зная, что в скором времени его выпишут, потому что развитие дистонии купировали, он решил, что пора пересмотреть свою жизнь, оставить все хлопоты в прошлом и воспользоваться тем, что он оказался в клинике, а если уж это случилось, то необходимо запастись справкой о своей болезни и пожить остаток жизни для себя. А что? Разве плохо смотреть на всех свысока, в душе посмеиваясь над ними. Тогда и о конкурсе можно забыть, а когда придёт время подводить итоги, подводить их будет некому, так как он формально будет не готов к подобной процедуре из-за состояния здоровья. И какой спрос с больного человека, и как взять с него деньги, о коих он и понятия не имеет. Поэтому, всё рассчитав и взвесив, он сказал Маргарите перед её уходом после очередного визита:
– В следующий раз принеси пятьсот тысяч. Нужно кое-кого отблагодарить.
– И есть за что? Сумма-то крупная?! – засомневалась жена.
– Есть, есть – ответственно говорю. Не затягивай с этим делом.
Чтобы она не сомневалась, он рассказал ей об особом плане, по которому его будущее решится легко и просто. Он попросит своего врача всё устроить так, чтобы признать его шизофреником, пусть даже придётся потомиться месяц-другой в клинике, но получить справку о болезни, а потом выйти на свободу со спокойной совестью и прихлопнуть конкурс, расстаться со своей фирмой и жить в своё удовольствие. Герман знал, что рано или поздно фирму «отожмут», и к этому есть все предпосылки, ибо ему уже не раз намекали, чтобы он время не тянул и ни на что не надеялся, и не упускал возможности, пока есть влиятельная корпорация, готовая купить его бизнес, но купить-то за гроши. Вот в чём засада!
А если пошли намёки, то и до серьёзного наезда недалеко: знаем, проходили!
15
Обо многом передумал Семён в госпитале. Настроением он себя не баловал, да и причин не было, если стопа оставалась малоподвижной, отвисшей, и он ждал новой операции. И вот наконец-то обрадовали, после того как взяли новые анализы. Лечащий врач, майор медицинской службы, по-мальчишески коротко подстриженный, насмешливый не в меру, шепнул:
– Готовься завтра к бою… – И пояснил: – Будем нерв сшивать. Страшного ничего в этом нет. Думаю, всё пройдёт нормально, и будешь ты в скором времени на танцульках с дамами отплясывать!
Семён улыбнулся:
– Хотелось бы…
Дождавшись операции, из-за анестезии он её не чувствовал, «замороженный» от поясницы до пяток лишь слышал стук и звон инструментов, команды врача. Семён чуть ли не заснул и лежал, действительно закрыв глаза. К нему подошла медсестра, потормошила за плечо:
– Не спать, не спать…
Он хотел ответить, что не спит, но было лень что-либо говорить: голова казалось тяжёлой, а язык будто бы не шевелился.
– Попить дайте…
Сестра мокрой ваткой смочила ему губы, шепнула:
– Терпи, потом попьёшь.
Она отошла от него, а он, повинуясь её команде, лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок, и мечтал о том времени, когда попадёт к жене и дочке, а потом съездит на несколько дней в посёлок к родителям. Обнимется с ними, расцелуется, выпьет с отцом по рюмашке, поговорит с мамой, расскажет ей что-нибудь о Виолке. Говорить будет много, но ничего – о Донбассе, а если всё-таки к тому времени будет хромать, скажет, что попал в аварию, чтобы не жечь родительские сердца испугом. Потом пройдётся по родной улице, постоит на берегу речки, посмотрит на стрекоз и покормит маленьких утят хлебом… От приятных мечтаний он расслабился, забыл об операции и, как показалось, действительно задремал, а открыл глаза от голоса хирурга:
– Просыпайся, братец-кролик, пошли в футбол играть!
Семён промолчал, начал озираться, когда с него снимали покрывало и панель. Потом помогли сесть на столе, врач спросил о самочувствии, а Семён, сказав «нормально», попытался встать на ноги, но тот предостерёг:
– Отставить! – И обратился к медсестре: – На каталку его!
Сестра отвезла в палату, помогла перебраться на кровать, а позже принесла костыли, пояснила:
– Сегодня они только для того, чтобы дойти до туалета. А в остальном необходимо соблюдать покой, а завтра доктор скажет, что надо делать, а что не надо.
Вскоре в палату пришла нянечка с тележкой, начала раздавать обед, но его предупредила, поставив суп и макароны с котлетой на тумбочку:
– Не торопись обедать, пока анестезия держится… Вот пройдёт, тогда можешь немного поклевать.
К еде он действительно не притронулся, но компот выпил и вдруг вспотел, завалился на подушку. Вечером, когда и от ужина отказался, дежурный врач назначил обезболивающий укол, так как нога начала по-настоящему болеть. После этого он кое-как заснул, а проснулся под утро раньше всех от голода и еле дождался завтрака.
Через несколько дней Семён ходил на костылях по коридору, а через неделю, после массажа и физиотерапии, ему сделали рентген стопы, распеленали её и разрешили слегка наступать на больную ногу, и он замечал, что стопа не отвисает – и радость от этого разливалась по душе необыкновенная.
Вскоре его выписали, наградили на дорогу тростью для страховки, и после суток, проведённых в поезде, он сошёл на перрон в Сарматове. Удивило, что все встречные люди вполне обычные, будто ничего не знают о событиях на Украине, будто им ни до чего нет дела. В Ростове он часто встречал хмурых военных, да и гражданские мало отличались выражением лица – там совсем иная картина, иная жизнь. Его никто не встречал, потому что никому не сообщил о возвращении, решив, если уж уехал почти тайно, то так же и прибыть должен, и нечего прилюдно нюни распускать. И вообще: как только увидит жену, то сразу повинится перед ней. Он представил себя на её месте и понял, как это выглядело неприлично и неуважительно то, что он сделал. И это в лучшем случае.
Он доехал на такси, в знакомой палатке недалеко от дома купил пять роз для жены и вскоре стоял перед квартирой с рюкзаком на плече и цветами. Позвонил в дверь, так как ключи потерял, и стоял в радостном и тревожном ожидании, опираясь на трость. Из-за двери вкусно пахло пирожками, он вспомнил, что сегодня воскресенье, все должны быть дома, и ему по-настоящему захотелось увидеть Ксению: поцеловать, прижаться к ней и почувствовать рядом. И он словно знал, что она его встретит.
Открыла дверь на его звонок, увидев Семёна, слегка удивлённо улыбнулась и отступила назад, пропуская в квартиру. Они обнялись, но не пылко, и поцеловались небрежно, вскользь, это ему не понравилось, и он сказал обиженно:
– А вот и я! Не ждала?!
– Ждала-ждала, – отговорилась Ксения и крикнула, отложив цветы: – Виола, иди посмотри, кто приехал!
Тотчас из комнат пулей выскочила дочурка и, спутав льняные волосы, повисла на шее у отца, а когда нацеловалась с ним, то укорила мать:
– Вот, мамочка, а ты говорила, что он не приедет…
– Ну, и врушка ты стала, доча!
– Нет, не врушка! – и прищёлкнула языком.
На шум в прихожей выглянула Маргарита:
– Ну, здравствуй, мо́лодец! Живой, здоровый! А то мы уж тут все испереживались! Как доехал? Что с ногой?
– Поезд довёз! Вторую операцию делали. Как видите, сам добрался. Немного прихрамываю, конечно. Но динамика восстановления положительная. Так что всё будет в порядке.
– Вот и замечательно. Иди в душ, а я пока обед соберу.
К тому времени, когда он, сняв пакет с больной ноги, осторожно вышел из ванной комнаты, стол на кухне был накрыт. Стояла бутылка вина, закуски.
– Извини, первого нет. За обедом доели.
Они все вместе выпили, перекусили, и тёща вдруг стала собираться с внучкой на улицу, со значением поглядывая на дочь и зятя, но более на него. Она явно хотела оставить их одних, и Семён это понял, оценил. Как только ушла тёща с дочкой, и Ксения начала собираться.
– Куда это? – удивился Прибылой.
– В Сарматов. К подруге с работы… Она сильно болеет, просила приехать, помочь ей надо.
– Более, что ли, некому?!
– Родители у неё дипломаты, в Аргентине служат, вот мне и приходится мотаться.
– Вообще-то я думал, что дипломаты в Москве живут… Надолго едешь?
– До вечера, а, возможно, и на ночь останусь. Я тебя очень понимаю, да и сама соскучилась, вот завтра приеду, и вся ночь будет нашей. А чтобы ты не подумал бог знает что, этим можно заняться прямо сейчас, ведь мама неспроста Виолку увела.
– Мне почему-то казалось, что будет как-то по-иному. Но если есть такая необходимость, то езжай. Буду ждать.
– Не горюй! Сейчас всё сделаем…
Она подошла к нему, обняла, обдала теплом, а он почувствовал, что сдерживать себя не в силах. Похоже, и она: приподняла юбку, облокотилась о стол, слегка оглянулась:
– Я готова!
Всё произошло так быстро и постыдно, что потом он жалел, что поддался минутной слабости, уподобившись животному.