Вскоре она глянула на часы в комнате:
– Ой, опаздываю. Подруге укол давно пора делать.
Хотя Прибылому и жалко было отпускать жену, но, видя, как она торопливо собирается, не стал её удерживать, и ныть не стал, проводил до двери, поцеловал.
Через полчаса она позвонила, сказала, чуть ли не рыдая:
– Сёмушка, дорогой, у меня не хватило сил сказать тебе всю правду. Прости за враньё. Не к подруге я еду, а к мужчине, уж извини – полюбила, пока ты мотался на Украину. И ничего не могу с собой поделать. Я ждала твоего возвращения, переживала, когда ты попал в госпиталь, думала, к сегодняшнему времени улетучится моя влюблённость…
Далее он слушать её не стал. Какое-то время сидел, ошарашенный, без движения, раз за разом вспоминая слова Ксении, а потом достал из бара бутылку водки и, налив в бокал для вина, одним махом – зло и радостно – выпил, словно дождался сегодняшнего разговора, и вот он состоялся, и всё теперь в жизни изменится.
Захмелев, позвонил родителям, ничего не знавшим о госпитале. Телефон взяла мама, удивилась:
– Вот и сынок долгожданный объявился! Ну и как ты, где пропал, мы с отцом уж заждались? Звонили несколько раз, не дозвонились. Сватья сказала, что ты срочно улетел в заграничную командировку.
– Мам, не переживай, всё хорошо! Я вернулся. На днях приеду – всё расскажу!
16
Когда Маргарита и Виолка пришли с прогулки, он, находясь в растерзанном состоянии, даже обрадовался возможности побыть с дочкой сегодня и завтра, когда тёща поедет к мужу. В какой-то момент Маргарита вспомнила о дочери, спросила:
– А Ксюшка где?
Семён сперва промолчал, а потом всё рассказал, потому что не нашёл сил хранить это в себе. Маргарита же после откровений зятя не могла понять, как с ним говорить, и зачем дочь всё рассказала: бабьей хитрости-то, что ли, нет совсем? А от её глупости у них теперь всё по-серьёзному закрутится. И Семён хорош – сразу в деревню собрался, птичек, что ли, давно не слышал? Впрочем, у неё своих волнений хватало, и Маргарита оставила Семёна и на время забыла о молодых. Почему-то казалось: вот побесятся-побесятся и обломаются – не они первые, не они последние.
Она хотя и опечалилась, но её в эти дни заботило совершенно другое – просьба мужа о деньгах, хотя он и объяснил, для чего они нужны. Но одно дело объяснить, а другое понять, для кого они, за что, за какие заслуги? Подарки – это привычно, ну, можно заплатить, если какая-то операция намечалась. Всё так. А что за необходимость деньги по ветру пустить?! Или, может, муж совсем стал неадекватным, втемяшилось ему что-то – вот и выдумывает.
После сомнений и переживаний она всё-таки приготовила пятьсот тысяч, но прежде чем кому-то их передавать, решила сначала всё выпытать. И вдруг всё поняла: муж говорил о деньгах, видимо, для какого-то важного дела! Она предполагала причину одну за другой, но из гаданий ничего не выходило путного. Тогда поехала утром к нему сама. И только перед клиникой осенило: ведь деньги для врача он просил привезти неспроста, даже вспомнилось, как он недавно выдал мечту: залечь в клинике для вида, а после за взятку получить справку о своей, допустим, шизофрении. Пусть потом на него будут пальцем указывать, даже более того – будут сторониться, ничего, он стерпит… «А что, это вполне в его стиле, – думала по дороге Маргарита, – если он деньги занимал у брата для отвода глаз!»
До клиники она не доехала, а попросила водителя, вызванного с работы Германа, остановиться у салона красоты. Пусть ей пришлось полкилометра идти пешком, зато водитель – болтун и пустомеля – не расскажет о цели и месте её поездки. Она и подумать не могла, что её поведение тому показалось подозрительным, тем более что не просила подождать, и он потихоньку проехал за ней следом. Когда же она скрылась в психдиспансере, всё понял и, вернувшись в бизнес-центр, по секрету шепнул о новости Лене, а у той стойкое словесное недержание.
Маргарита же кое-как уговорила врача выйти в холл и было приготовила деньги, но хорошо, что сразу не отдала, а начала издалека:
– Что-то не звонит мой муженёк? – спросила она, оглядывая высокого и горбоносого врача с длинными, заложенными за уши волосами. Врач замялся, жалеючи посмотрел на Маргариту:
– Он и не мог позвонить, так как вторые сутки содержится в изоляторе…
От такого ответа у неё сердце будто оторвалось и затрепетало на тоненькой жилке, она испуганно и тихо спросила, словно остерегалась, что их кто-то услышит:
– Что за причина?
– Вчера здоровье Германа Михайловича резко ухудшилось, мы его вернули из санаторного отделения, но потом у него наступил кризис, и мы были вынуждены поместить в изолятор. Должен вам признаться, что состояние его, значительно обострившееся, видимо, связано с утратой крупной суммы. Он постоянно твердит: «Сгорело бабло!» – и это, надо полагать, неспроста. У него были какие-то финансовые проблемы?
Рассыпаться в подробностях ей не хотелось, но всё-таки сдержанно сказала:
– Да, относительные трудности имелись, но главное, думаю, осложнения на работе… Кто-то влиятельный позарился на его компанию, а ведь он поднимал её с нуля. Сами понимаете, сколько это стоило здоровья? Он старался-старался, и вдруг, представьте, приходит дядя со стороны и подвигает его. Любому-каждому станет обидно!
– Тогда вполне можно предположить, что это и повлияло на его здоровье. Кризисы, особенно финансовые, частенько гнут людей. Слаб человек, слаб. Но не всё потеряно. Думаю, пары месяцев хватит, чтобы проследить динамику здоровья Германа Михайловича и понять его перспективы. Но сейчас важно добиться хотя бы относительной стабилизации, и она у него уже налицо, если вечером переводим его в обычную палату. Будем надеяться, что кризис – временное явление, так бывает после перенесённых стрессов, его болезнь, если сказать доходчиво, идёт извне, как можно понять с ваших слов, и это значительно обнадёживает, как если бы болезнь незаметно подкралась изнутри. Так что подождём. Время всё расставит по своим местам. Вот всё, что я хотел вам популярно доложить, Маргарита Леонидовна.
Он слегка поклонился, а она, сладко млея от мысли, что не надо расставаться с полумиллионом, всё-таки приличия рада достала из сумочки пятитысячную купюру, приготовленную на всякий случай, и вот этот случай представился. Она вплотную, будто случайно, приблизилась к врачу и опустила купюру, легко провалившуюся в оттопыренный глубокий карман халата, пояснив негромко:
– От души благодарю вас, Владимир Абрамович, за внимание к мужу!
– И вам спасибо за понимание! Будем на связи.
В клинику Маргарита вызвала такси, и пока шла до машины, чувствовала, как дрожат ноги. Никогда она не представляла, что попадёт в такую ситуацию, ломавшую все планы и ожидания. «Что случилось? Почему такое происходит? Почему всё так вдруг и резко меняется? Муж в психиатрической, дочь загуляла, зять раненым вернулся из Донбасса? Зачем, почему так сразу и резко поменялись люди? Или, может, они всегда такими были?! А теперь, когда настали испытания, все сразу раскрылись?» Много было вопросов, и все они угнетали, давили на сознание, создавали в душе растерянность – жизнь словно рушилась на глазах.
Маргарита вернулась домой в полдень, но Семён обедать не собирался, о чём сразу сказал, указав на рюкзак в прихожей:
– Мы с Виолкой перекусили, так что она не голодная, а мне пора к родителям.
– Завтра бы утром и поехал!
– Сегодня вполне успею, езды-то на электричке два часа. Так что как раз к ужину попаду, обрадую предков.
– А на машине-то почему не едешь? Два месяца ждёт в гараже!
– Всё, отъездился. Ключи от машины, доверенность и техпаспорт на тумбочке.
– Семён, чего дуришь-то?! Ну, случилось. Ну, Ксюшка виновата, но она же повинилась, а повинную голову меч не сечёт!
– Сечёт, ещё как сечёт! Мне такая жена без надобности, да и все вы – тоже! Надоели!
И Маргарита отмахнулась:
– Езжай, герой ты наш, другого от тебя и ожидать не приходится.
Зять ушёл, обняв на дорогу Виолку, а Маргарита прошла в спальню, легла на кровать и долго лежала, прижимая к себе плачущую внучку, хотела, но не могла собрать мысли в голове.
На другой день, немного взбодрившись, она достала из укромного места под матрасом ключи от сейфа мужа, позвонила его секретарше, заказала пропуск и попросила прислать машину. Потом сама собралась и начала собирать внучку. Та стала капризничать, обидевшись, дорогой не разговаривала; молчала и Маргарита, обдумывая, как правильнее объяснить свой визит. Кажется, придумала.
Войдя в приёмную кабинета мужа, она грустно поздоровалась с секретаршей:
– Елена, пришла по просьбе Германа Михайловича. Он просил забрать деньги из сейфа… – И добавила после паузы: – На лечение.
– Ой, господи, что случилось-то с ним, а то разговоры ходят разные? – Лена вспомнила, что шепнул ей вчера вернувшийся шофёр, поделившийся догадкой.
– Инфаркт. Лежит в реанимации. Будут делать операцию. А если операция, значит, надо готовить деньги. Вот приехала за ними, с вашего позволения, конечно.
– Но у меня нет ключей от сейфа! – как чужой, резко ответила та Маргарите.
– Герман Михайлович передал. Вот они… – Она достала из сумки два массивных ключа, соединённых длинной цепочкой. – Верхний и нижний замки открываются одновременно.
– Забирайте, как я могу быть против, если это его личный сейф, а вы жена.
Суетясь от волнения, Маргарита раскрыла тяжёлую дверь и чуть ли не ахнула от количества пачек, но виду не подала, сказала, как о нестоящем, радуясь, что прихватила объёмную сумку:
– Думаю, здесь на операцию хватит…
Загородив собою сейф, Маргарита покидала пачки пятитысячных, двухтысячных в сумку, сунула в неё какие бумаги и, едва закрыв на молнию, вздохнула притворно:
– Нет бы в крупных купюрах, а то мелочовка.
– Может, вам чаю, а то у вас щёки горят?
– Нет-нет, водитель ждёт… – отговорилась Маргарита.
– Ну, как хотите, – не стала настаивать Лена и подала Виолке, рассматривавшей в аквариуме цветных рыбок, шоколадку.