Семён знал, что такие велосипеды дорогие, но что он мог сказать племяшу, тем более что сам когда-то обнадёжил.
– Не вижу проблем! – запросто сказал он. – Пойдём выбирать!
Выбирать тяжело, когда глаза разбегаются, но просмотрев несколько, остановились на велике рубинового цвета. Он был немного тяжеловат и великоват для худенького Женьки, мальчишка засомневался, но Семён успокоил:
– Через год-другой будет то, что нужно! Не на месяц покупаем. Так что береги и в чужие руки не отдавай.
Женька вздохнул, когда выбрались с покупкой на улицу:
– Спасибо, дядь Сём!
– Пожалуйста, дорогой! Знаешь, у главного входа я видел павильон, где можно перехватить чебуреков и попить лимонаду! Ты не против?
– Нет, конечно. У меня сто рублей есть.
– Ты, парень, при деньгах оказывается, – улыбнулся Семён, – но сегодня я банкую. Знаешь такое слово?
– Знаю…
– Вот и хорошо. Пошли.
Женька закатил велосипед внутрь, и эта забота понравилась. «Хорошо, что пацан не избалован – дорожит имуществом! – подумал Семён. – С Виолкой не сравнишь!»
Они съели по два чебурека, напились лимонада, посидели, поговорили. Пока болтали, Женя не отрывал взгляда от покупки.
Когда же вышли из павильона, Семён спросил:
– Один доедешь до дома?
– Конечно! Что я, пацан, что ли, какой?!
– Тогда возьми… – он незаметно вложил ему в ладонь пятитысячную купюру. – Не светись с ней, а то станционные отнимут, отдай матери – пригодятся.
– Никто у меня не отнимет – все знают, что ты на крутой тачке ездишь!
– Ну, хоть этим успокоил, – улыбнулся Семён и не стал разубеждать племяша. – Сделай обтяжку своей «машине» – гайки проверь. Если нужно – подтяни.
Посмотрев ему вслед, Семён неторопливо шёл домой и радовался встрече с Женькой, радовался, что сумел помочь ему, и от этого легче на душе стало. Почему-то подумалось, когда вспомнился Донбасс, что ничего этого могло и не быть… Но Бог уберёг в недолгой боевой службе, ведь много ли надо, чтобы жизнь оборвалась навсегда. Чик – и нет тебя, лишь в воспоминаниях останешься, если будет кому вспомнить. А теперь он сделал то, о чём в последнее время запамятовал, и вспомнил лишь по дороге в Затеряево. Он шёл родным посёлком, разросшимся в последние годы, когда началось строительство механического завода и вместе с новыми заводскими корпусами появился микрорайон многоэтажек; поговаривали, что завод оборонный, а вот что будут на нём выпускать – не понять, что-то серьёзное, наверное, если от станции проложили железнодорожную линию. «Пусть будет, а то ехал вчера в электричке и видел полно развалюх, будто их кто-то специально выпячивает вдоль дороги напоказ!» – подумал Прибылой.
Добравшись до дома, Семён понял, как устал, и раненая нога разболелась. Он нагрел воды, умылся, попарил раненую ногу, размягчил её, а после, не разбирая кровати, прилёг и незаметно проспал до самого возвращения матери с работы. Она постучала в окно, потому что он закрылся изнутри, не собираясь днём спать, а когда шёл открывать дверь, радовался, что нога успокоилась – впервые за предыдущие дни.
Чуть позже позвонила Оля и долго благодарила за деньги и велосипед, правда, посетовала:
– На велосипед необязательно было тратиться, а то наш Женёк плоховато стал учиться!
– Не переживай особо, Оль! Возраст у него сейчас такой, а так будет чем заняться.
Он ещё немного поговорил, в разговоре вспомнил о своей дочке, сказал, что балованная стала, но Оля защитила её:
– Она же такая прелесть у тебя! А то, что иногда балуется, – так она ребёнок совсем. Да и у твоей Ксении не разбалуешься особенно – враз на место поставит.
Семён не стал развивать мысль о жене, дежурно спросив о ней самой, и, услышав «Что со мной сделается», начал закруглять разговор, и Оля это почувствовала, отозвалась:
– Ну, дорогой Семён, ещё раз спасибо! Дай Бог тебе счастья!
Отключив телефон, Прибылой какое-то время сидел молча, вспоминая, как Оля сказала «наш Женёк», слыша, как мама собирает ужин, как коротко поговорила по телефону с отцом, а потом заглянула в комнату:
– Пойдём ужинать! Отец просил не ждать его – задержится сегодня.
Поужинав, Семён вышел на улицу, долго сидел на крыльце, прислушиваясь к вечерним звукам засыпающего посёлка. Невольно в мыслях перенёсся к дочке, представив, как она сейчас воюет с Маргаритой, не желая укладываться спать. Мелькнула мысль о жене, но тотчас оставила его. Подумал он и о тесте. Вот кому не повезло, так уж не повезло. А ведь как всё хорошо складывалось. И ведь не сказать, что мужик противный или подлый, нет – вполне себе нормальный, с которым всегда можно поговорить.
Он долго размышлял о семье Чернопута, вспоминая и хорошее, и не очень, и понимал, что всё-таки привык ко всем. И если бы Ксения не закусила удила, то всё нормально бы текло. Подумал так и укорил себя: «Да и я хорош! Чужим умом стал жить. Казаки мне в уши надули, и я уж побежал за ними, как послушная собачонка. Не посоветовался ни с кем, не попытался убедить домашних, быть может, даже уговорить. Нет, хвостом вильнул – и только ищите меня! И в результате – ни семьи, ни работы и неясная впереди перспектива».
Все эти мысли преследовали Семёна три недели, пока он жил в Затеряеве, и всё сильнее его влекло к Виолке, к городской жизни. О ноге он почти забыл, хотя в первые дни мечтал показаться врачам, потому что она, натруженная за день, начинала ныть. Ей бы физиотерапию делать, как делали в госпитале. Помнится, прогревали её слабыми токами, и тогда от приятного тепла и покалывания хотелось сладко заснуть. Но за 15–20 минут, конечно же, по-настоящему не заснёшь, но зато уходил из процедурного так, словно порхал по коридору. Но всё это, конечно, мелочи, если нога перестала болеть и отекать, и теперь пришло время как-то налаживать дальнейшую жизнь.
К концу пребывания в Затеряеве он присмотрел в интернете подходящую однушку в Заречье, недалеко от тёщи, где был прописан и жила дочка, созвонился с хозяином, договорился подъехать и посмотреть жильё. Встреча была назначена на завтра, вечером ему оставалось устроить с родителями прощальный ужин, благо это было воскресенье.
Позвали Олю с Женькой, приготовили шашлык, и ужин удался на славу. После, когда вышли из-за стола проводить гостей, Семён даже прокатился на Женькином велосипеде и видел, как мальчишка переживал:
– Дядь Сень, вы только поаккуратней!
– Молодец, парень, душой болеет за технику! – похвалил дед. – Забирай и более никому не отдавай.
Оля пошла догонять сына, Семён вызвался проводить. Женька то обгонял их, то отставал. Они остановились около подъезда.
Когда Ольга издали увидела подъезжавшего сына, то чмокнула Семёна в щёку, и тот застыл от торопливого поцелуя, показавшегося неожиданно приятным.
Он так и возвращался домой с этим чувством, во многом изменившим его отношение к невестке.
На лавочке около ворот ждала Вера Алексеевна.
– Пошли, сынок, домой, а то уж стемнело – теперь от комарья отбоя не будет… Да и вставать тебе завтра рано.
18
Следующим утром, когда он возвращался в город, в электричке всколыхнул телефонный звонок, поломавший план, по которому он должен был встретиться на вокзале с хозяином съёмной квартиры и посмотреть жильё. Звонила тёща и попросила срочно приехать.
Семён спросил недовольным голосом, помня, как он расставался с ней:
– К чему такая спешка?
– Сразу и не расскажешь, дорогой Сёмушка. Сейчас позвонили из клиники и сообщили, что не стало Германа Михайловича… А я по рукам и ногам связана Виолкой, и столько хлопот сразу навалилось. Приезжай, помоги ради Бога управиться!
Семён хотел спросить о Ксении, мол, что же она не поможет, но не стал не только произносить её имя, но даже упоминать. И упрашивать себя не стал заставлять.
– Скоро буду, – ответил он сухо, зная, что подъезжает к городу, и сразу позвонил хозяину квартиры, сказал, что на три-четыре дня откладывает осмотр из-за семейных обстоятельств.
– Сожалею, но и ждать без залога у меня нет возможности! – приуныл тот.
– Тогда извините…
Телефон отключили, а Семён подумал: «Три недели жил спокойно, а как собрался в город, началась катавасия!»
На вокзале он взял такси и через полчаса стоял у двери знакомой квартиры. Позвонил в дверь – заплаканная тёща появилась на пороге, и Виолка выскочила из-за её спины. Семён поцеловал и обнял дочку, а Маргарита запричитала по-деревенски:
– Это за что такие напасти валятся на мою голову, это чем же я так провинилась?
– Маргарита Леонидовна, не надо слёз – ими делу не поможешь. А где Ксения?
– Эх, горе моё, горе. Говорила же ей не уезжай – нет, по-своему сделала. Вдвоём со своим Максимом неделю назад улетела в Испанию, чтобы деньги отца каким-то образом вытянуть. Взяла выписку из тамошнего банка, сказала, что у неё имеется доверенность на управление счётом и справка о его недееспособности. А я и не знала, Герман Михайлович ничего не говорил. Прямых рейсов из Москвы теперь туда нет, так они через Ереван с пересадками.
– Много денег-то? – зачем-то спросил Семён и смутился. – Это я так спрашиваю, к слову.
– Много, Семён, много – из-за этого и душа болит. Голову как цыплятам открутят – и знать ничего не будешь. Время-то какое?! Кому мы теперь в Европе нужны?
– Звонила она?
– Позвонила три дня назад. Сказала, что добрались до места, а как, что – сиди мать и гадай.
Пока они говорили, Виола пыталась их слушать и вдруг разревелась:
– Когда мама приедет? – раз за разом спрашивала она и не хотела успокаиваться.
Еле-еле Семён успокоил её, сказав, что деревенская бабушка с дедушкой не велели ей плакать. И вообще – такая большая девочка, а ведёт себя как рёва-корова. Когда дочка более или менее успокоилась, Семён спросил:
– Что с Германом Михайловичем случилось?
– То и случилось, что невменяемым он стал. Я уж его более месяца не видела. В изоляторе держали… Говорят, что произошла остановка сердца. А как проверить? Да и никто проверять не будет! Так что, дорогой Семён, теперь только на тебя надежда. На работу мужу звонила, так секретарша со мной и разговаривать не захотела, лишь сказала, что назначен конкурсный управляющий, будут банкротить фирму, – и бросила трубку. Когда муж был здоровым, то вокруг него все вьюнами вертелись, а теперь никто и вспоминать не хочет. Ты вот хотя в прошлый раз отказался от машины, а теперь придётся вспомнить о ней. Не упрямься, пожалуйста. Ну не такси же нам брать на весь день.