– Все они хороши, особенно лауреаты. Когда объявят итоги, на другой день забывают о конкурсе и его координаторе, а уж жюри им и вовсе ни к чему. Знаем, проходили. Иной лауреат, отхватив деньгу, даже ждёт угощения, как один мордоворот из нашей области, а заезжий сибиряк стаканом чая отделался. И дело не в выпивке или богатом застолье, нет. Мужики же мы! Разве плохо отметить премию и выпить совместно по рюмашке-другой, поговорить – это только сближает, раскрывает душу, ведь общее дело делаем. Ничего иного от них и не нужно, но доброе слово разве трудно сказать?! А то, бывает, иной все телефоны оборвёт, а как добьётся своего, то и сделает ручкой. Были и такие случаи, когда предлагали: мол, премию оставь себе, а мне звание и почёт. Но самые злобные – это те, кто до объявления результатов безмерно лебезят, в надежде привлечь к себе внимание, а как премия мелькнула мимо, то становятся врагами: иногда явными, иногда скрытыми.
Рассказывал это Подберёзов, желая по-настоящему предостеречь, что из-за огромных призовых начнётся горячая война, потому что многие люди – дрянь, из-за денег готовы из кожи лезть, но, упомянув об этом и сообразив, что хозяин не поддерживает его суждений, более не заводил подобных разговоров, понимая, что Герман не в том сейчас настроении, чтобы вызывать у него сомнения, когда, говоря о конкурсе, он отчаянно жестикулировал и закатывал горящие синевой глаза. Да и не его это дело, если появились такие деньжищи, тем более что обещал и его самого не обидеть. Как говорится, хозяин – барин.
– Это всё мелочовка, – посмурнел Чернопут, словно прочитал мысли Валентина. – У нас иной уровень и мы будем далеки от дрязг. Так что в ближайшее время начнём действовать. – Он о чём-то задумался и, будто вспомнив важное, хлопнул в ладоши: – Вот что… А не стать ли и тебе меценатом?! А я буду везде вещать, что, мол, простой редактор городской газеты пример подал – внёс в благотворительный фонд из собственных сбережений, например, полмиллиона.
– Да откуда такие деньжищи-то?!
– Кредит возьми. Потом все деньги сторицей вернёшь. Обещаю!
– Всё равно это невозможно! Такой хомут на шею вешать, проценты платить… У меня в заначке есть сотенка тысяч, вот её могу спонсировать, а более ни-ни – жена из дома выгонит, – испуганно отказался Подберёзов и сильно покраснел от волнения. – К тому же я надеялся хоть на какую-то премию!
– Ну, о премии рано заговорил. К тому же ты координатор.
– Координатор – не член жюри, и приличия будут соблюдены. Вот получу премию, тогда на следующий год могу и в жюри поучаствовать.
– Как у тебя всё просчитано. Ладно, не переживай. Для почина хватит и твоей сотки, дело верное.
Поговорив и всё обсудив, они прошли в крытый бассейн, освежились в душе, поплавали, а потом сели за накрытый стол. Выпили коньячку и перекусили, в разговоре уточнили детали предстоящего конкурса. Когда же Валентин обсох и остыл, Герман вызвал для него машину и попросил водителя отвезти гостя туда, куда он укажет.
4
На другой день Чернопуту позвонил Семибратов. Слышать этого толстяка и обжору Герман не хотел, но любопытство оказалось сильнее, и моментально созрел план разговора с недавним недоброжелателем.
– Герман Михайлович, рад, очень рад приветствовать вас и поздравить с прекрасным начинанием! Каюсь, я был не прав, когда уж слишком резко отзывался в ваш адрес… Все нервы расшатал, чтобы удержать в узде организацию. Некоторые прежние расхождения во взглядах мной устранены, и нам ничего не мешает вновь быть любезными друг другу, как в недавние времена… – вкрадчиво говорил Семибратов.
– А я ничего и не помню такого. Как говорится, кто старое…
– Вот именно, вот именно. Поэтому очень хотелось бы поучаствовать в конкурсе. Ведь важно участие, а не победа, я так понимаю?
– Да и победа не помешает, тем более подкреплённая кругленькой суммой. Правда, сам конкурсом не занимаюсь, а ведёт его известный тебе Подберёзов. Посылай ему на электронную почту, указанную в объявлениях, а я, так уж и быть, если ты не злопамятный и с понятием, замолвлю за тебя словечко.
– Спасибо, дорогой человек! Я всегда знал, что ты настоящий. Злопамятные – это слабаки. А ты – сила, воин!
– Ну, перестань. Не об этом сейчас речь. Надо думать, как прославить наших писателей, чтобы о них знала вся страна, весь мир!
– У нас уже есть такой – лучший поэт Азии!
– Ага, лучший поэт Азии и пустынных окрестностей… Это мы знаем, так что не будем об этом, мы не из тех, кто любит бросаться высокими словами. Свяжись с Подберёзовым. Он всем пример подал: уже внёс деньги в фонд, но и ты не теряйся!
– И сколько же нужно внести?
– Пол-лимона внесёшь – и будешь на коне!
– Не, такой подход не годится. Никакая мне тогда премия не нужна!
– Смотри сам, неволить не могу…
– Ладно, ты меня тоже извини… – и положил трубку.
Не успел Герман подумать: «Вот скупердяй», как раздался звонок от Семибратова, и он негромко, и через силу промолвил:
– Ладно, согласен… Пару сотен как-нибудь завезу.
– Вот это другой разговор! – не показывая радости, по-деловому похвалил Герман Михайлович.
Разговор с Семибратовым рано или поздно должен был состояться. В этом Чернопут не сомневался, зная его, всегда держащего нос по ветру, не упускавшего малейшей возможности поживиться. Это и хорошо, что позвонил и тем самым, настроил на иронично-шутливый лад.
Весёлые и каверзные мысли заполнили душу Германа, когда он возвращался в Жаворонки, где в этот пятничный день должна собраться семья по случаю его юбилея. Это не шутка – 50 лет!
Официальный юбилей будет завтра, и будет его отмечать Герман с женой в кругу деловых людей, а пока они поужинают всей семьёй, а перед ужином Герман поиграет с пятилетней внучкой Виолой, побегает «лошадкой», катая её на спине, попрыгает вокруг пальмы зайчиком, и все будут улыбаться им и хлопать в ладоши: и жена Маргарита, и дочка Ксения, да и зять, выпив водочки, перестанет хмуриться и разговорится, а то в последнее время он изменился: прежде обычным мужиком был, а теперь постоянно о чём-то думает. Спросит Герман: «О чём это ты?» – ответит не сразу и туманно, даже скривится: «Не о чем мне думать». Но когда зять притащил домой военную форму с погонами, стало понятно, что связался с казаками. Дочь промолчала, будто давно всё знала, а Маргарита вцепилась:
– Ну, и зачем тебе всё это? За справу, как у них говорят, денег отвалил немеряно, а мы не такие уж богачи, чтобы ими разбрасываться.
– Я, между прочим, и сам работаю… – вспылил зять, и у неё не нашлось слов возразить ему.
А недавно Маргарита услышала, как Семён просил денег у Германа для своей организации. Маргарита в это время случайно оказалась за дверью комнаты, где зять говорил с мужем, и чуть не упала, услышав сумму – миллион! Она не утерпела, влетела в комнату, пригрозила мужу:
– Если отвалишь такие деньжищи на всяких ряженых, то оба катитесь из дома!
В тот раз Герман замял разговор, сказав жене, что и не собирается никому помогать – ради чего? Но сам на другой день по-тихому отдал зятю сто тысяч и предупредил:
– Более не подходи ко мне с такими вопросами! И вообще зря ты с ними связался!
– Ну почему же? Они за Россию бьются, за её процветание!
– Мы все за неё бьёмся, только каждый по-своему. У них свой уклад, своя философия, во многом благодаря им Россия прирастала Сибирью и Дальним Востоком – это так, но, с другой стороны, у них явно прослеживается своя особинка: волю они любят, ради неё готовы на многое. Царь в своё время дал им её, освободил от крепостничества, но, как известно, бесплатный сыр только в мышеловке. Так и с казаками: царь им волю, а они за него обязались жизнь положить. Почему Троцкий устроил крестовый поход на них после революции?! Да потому, что они демонстрации разгоняли, маёвки, а рабочих нагайками секли.
– Но и Родину защищали!
– Царя они защищали, участвуя в войнах, а хоть одно сражение самостоятельно выиграли? Всё в складчину, всё с кем-то. Конечно, не отнять их служение царю, но из-за этого гонения на себя навлекли. Доныне плачутся, что, мол, раскулачивали их нещадно! А что, разве крестьянам, а по-казачьи «мужикам», меньше досталось? Просто «мужики» терпеливые и обиды особо не помнят. Так что всё сложно.
Семён промолчал, лишь подумал: «Тебя самого давно раскулачивать пора!»
Недавняя семейная стычка мало-помалу Германом забылась, да и не тот день сегодня, чтобы вспоминать негатив. Вот и теперь, когда застолье успокоилось, шумную Виолку – белую и пушистую, родители отправили спать, вскоре и сами ушли отдыхать, а Маргарита, убрав со стола и перемыв посуду, не забыла укорить мужа, сказав в тысячный, наверное, раз, что давно пора завести горничную, на что Герман ответил в тысячу первый, что рано им показывать себя сильно обеспеченными людьми.
– Не показываешь – спокойнее спишь, дорогая моя жёнушка.
– Ладно, это можно понять и согласиться, а зачем занимал осенью у двоюродного брата тысячу долларов? Что хотел этим показать?
– Что хотел, то и показал всей родне, которая, чуть что, – сразу с поклоном: «Герман Михайлович, помогите, одолжите…» И одалживал, и часто не получал возврата. А теперь несколько месяцев никто ничего не просит. А кто и попросит, то легко могу сказать, что сам в долг живу. Временно, но в долг. И напомню о брате, у которого занимал тысячу и пока не отдал.
Маргарита неопределённо покачала головой и отправилась в душ. Понежившись и освежившись, пошла к мужу; наклонившись к ночной лампе, тот читал финансовую газету и отложил её, увидев жену. Когда она улеглась рядом, обнял и вздохнул:
– Эх, Рита-Маргарита, роза ты моя благоухающая, неужели я дожил до таких лет?! Даже не верится! Будто вчера бегал по улицам родного села, и вот – будьте любезны: полтинник!
– Самый зенит для мужчины. Ты многого добился, завтра все известные люди города будут поздравлять! Разве плохо?!
– Наоборот – радостно и почётно! Именно на таких вечерах и сближаются, обрастают знакомствами, налаживают связи. К тому же многих привлекло создание фонда. Вдруг появились те, о ком ранее я и не слыхивал. В том числе из глубинки. Приезжают, просят принять, а после любезного разговора соглашаются стать меценатами. Понять их, конечно, можно. У всех есть родственники, всем хочется отметить либо отпрыска, либо племянника, а то и очень талантливую особу со стороны, чаще всего приближённую коллегу по работе.