– Адвокат-то надёжный?
– Надёжней не бывает. Ещё с Германом Михайловичем работал: и специалист прекрасный, и душа-человек – Виолку подарками задарил.
Прибылой насторожился от слов Маргариты об адвокате, о его подарках дочке, сразу стало понятно, что неспроста он подкатывает к вдове. А что: недвижимости у неё много осталось от мужа, почему бы не поживиться. А для этого можно и на чужого ребёнка немного потратиться. Зато какое доверие будет. К тому же, если дарит, значит, бывает у Маргариты дома, гоняют чаи и всё такое прочее, а несчастная Виолка смотрит на это. Поэтому она и заплакала, услышав отца. «Вот излечусь и обязательно заберу к себе! Отец я или кто?» – решил он.
– Ну и дай бог, если поможет и есть к нему доверие, – не стал раскрывать своих мыслей Семён. – От Ксении нет известий?
– Как в воду канула. А вот её Максима в городе видели, раскатывает на дорогой машине.
– Кто это сказал?
– С работы Ксении звонила её подруга, сообщила, что видела его, не могла ошибиться. Я всё-таки позвонила его матери, хотела навести справки, хоть что-то узнать, но никто трубку не взял, что тоже настораживает.
– Вот это фокус! Теперь понятно, если его действительно видели, почему его мать не желает с вами говорить. Значит, она в курсах и что-то скрывает. Это дело нельзя так оставлять.
– Я рассказала об этом Роману Осиповичу, моему адвокату, он навёл справки по своим каналам и узнал, что этот Максим, как и Ксения, числится в пропавших без вести, и в этой связи заведены уголовные дела, но официально подтвердить их бесследное исчезновение можно лишь через год в суде. Но занимаются ли расследованием – вопрос?
– Признаться, я ошарашен! На фронте будь здоров дела, а у вас тут тоже не хилые. Надо написать новое заявление следователю, что, мол, так и так, видели в городе этого самого Максима. Пусть его найдут, допросят: почему он живой и на свободе, а Ксения как в воду канула. Уж не причастен ли он ко всему этому. Я думаю, что причастен. Надо что-то делать!
– А что можно делать? Я звонила следователю, он лишь отмахнулся: мало ли кому что-то привиделось? Фактов, что он пересекал границу, у них нет, а если нет, то и расследовать нечего. Так что остаётся ждать и более ничего. А ты поскорее выздоравливай и возвращайся, хоть немного поможешь мне.
– Договорились. Как говорится, дайте только срок.
Он ещё немного поговорил с дочкой, поцеловал её заочно и завершил разговор, почувствовав себя смертельно уставшим, понимая, что ещё на один разговор, с Людмилой, его не хватит.
Он лёг, закрыл глаза, собрался подремать, но сон теперь не шёл из-за потока нахлынувших сообщений. Два месяца минуло после его мобилизации, а столько всего произошло в Заречье, что голова кругом пошла. И не понять, чего ещё ждать впереди.
Людмиле он позвонил перед ужином. Трубку долго не брали, а когда он услышал масляный голос Серёжкиной, то сразу понял, что позвонил некстати.
– О, кого я слышу?! Девочки, тише, мой Сёмка нашёлся! Сёма, ты где? Навоевался?
От её пьяного голоса в душе Прибылого всё перевернулось. Он даже пожалел, что позвонил, но теперь уж деваться было некуда.
– Да, это я! Хочу сказать, что со мной всё в порядке. Как у тебя дела?
– А мы сегодня у подружки собрались, отмечаем её день рождения. Жалко, что ты не с нами!
– Не всё потеряно… Будет и моё время, – не стал он раскрывать своё нахождение. – Рад был услышать твой голос, убедиться, что всё хорошо.
– Возвращайся скорее, я так по тебе соскучилась… Да подожди ты, Илья, – сказала она кому-то, – не видишь, по телефону говорю! Так что, Сёмочка, я тебе позвоню в ближайшие день-два, а сейчас не могу долго болтать. Пока, до встречи!
Он ничего не ответил, отключил телефон: «Можешь не звонить, зачем зря стараться». А чтобы совсем вычеркнуть из души, добавил её номер телефона в чёрный список. И не пожалел, и мысли такой не было, мол: «А не поспешил ли? Нет, не поспешил, всё надо делать вовремя!»
39
Семён не знал, кто такой Илья, что он делает рядом с Людмилой, но ведь это неспроста, если она так легко покрикивает на него. С малознакомым человеком так не ведут себя – это очевидно. «Так что моя стрекоза зря времени не теряла!» – усмехнулся он, и почему-то от усмешки стало спокойнее. Если бы Семён знал, что через неделю после его отправления с полигона в действующую часть Людмила случайно встретила в центре Заречья знакомого Илью-журналиста, и ей пяти минут разговора хватило, чтобы вспомнить весенние с ним отношения, то по-иному бы отнёсся к теперешней ситуации. В тот момент она вдруг поняла, что Прибылой теперь далеко-далеко, и не факт, что вернётся живым и здоровым. И что ей делать в таком случае: ждать, надеяться неизвестно на что? А она молодая, ей жить хочется по-настоящему, а не сохнуть от ожидания. Поэтому так легко и переметнулась по новому адресу, ничего не говоря родителям о том, где иногда ночует, так как отец ещё недавно и на дух не переносил её кучерявого ухажёра. Она, используя свободный график работы Ильи, днём встречалась с ним у него на квартире, которую он неожиданно купил совсем недалеко от Людмилы. Вот так: то углы снимал, а то вдруг квартира! Уметь надо! Правда, «однушка», но квартира же! Поэтому Людмила, можно сказать, и не соврала Маргарите, когда случайно сказала о своём предстоящем замужестве. Пока она не думала об этом, но всё возможно. Почему нет?
Чувствуя всё это, Семён не жалел, что заблокировал её номер. Чего уж теперь звонить и пребывать в неведении, тешиться пустыми надеждами. Жалко только, что чувства свои оголял, выставлял будто напоказ, да и как их можно скрывать, когда всё так стремительно закружилось. И теперь так же стремительно оборвалось. Настроения это, конечно, не прибавило, но и в унынии он находился недолго. Услышав суету нянечек в коридоре, он встряхнулся, попытался настроить себя на иной лад, и первое, что сделал, – окликнул замкнувшегося бойца, догадываясь, что с ним что-то не так.
– Парень! – осторожно обратился к нему.
Тот и не пошевелился. Тогда Семён, подобрав костыли, поднялся, подошёл к нему, потормошил за плечо:
– Ужин везут! Как тебя зовут-то?
Тот не отозвался, лишь немного повернулся, чтобы посмотреть, кто к нему обращался, и вновь отвернулся. Немного подумав, вздохнул:
– Николаем…
– Вот и хорошо. А я – Семён. Ты из какой роты?
– Из третьей.
– Из третьего батальона?
Тот кивнул.
– Тогда мы однополчане… Хватит хандрить! Мы тут не просто так собрались, а каждый со своей болячкой. Посмотри на ребят: ещё день-два – и отоспятся, окончательно оттают, а ты так и будешь стену глазами сверлить. Домой позвони, поговори с родными – всё легче на душе станет.
– Что им скажу, чем обрадую?!
– Хотя бы тем, что живой! Разве этого мало?
– Звонить не с чего… В роте мой телефон пропал.
– Проблему придумал. Бери мой, хоть обзвонись.
Семён взял телефон, положил на тумбочку Николая.
– Спасибо! После ужина позвоню родителям.
Семён хотел спросить о девушке или жене, но не спросил. Пусть сам позвонит, кому посчитает нужным.
После этого разговора Николай, осторожно передвигая забинтованную ногу, сел на кровати, внимательно посмотрел на Семёна, словно запоминая, спросил:
– Откуда родом?
– С Волги, из Заречья. Слыхал?
– Я там служил. А сам с Рязанщины, с речки Прони.
– Недалеко от нас, считай, земляки.
– Да уж… На карте всего-ничего. – Николай посмотрел на Семёна, указал глазами на забинтованную ногу в «лапте». – Тоже, что ли, «лепесток»?
– Он самый. Мы все тут «листопадники».
Рязанец ещё что-то хотел сказать, но дверь палаты распахнулась и румяная нянечка торжественно, словно с трибуны, провозгласила:
– Мальчики, ужин приплыл!
Она разнесла по тумбочкам тарелки с картофельным пюре, порцией рыбного филе и двумя кусками хлеба, налила в стаканы чаю, на салфетки положила печенье, улыбнулась:
– Ни в чём себе не отказывайте, дорогие!
Вскоре она повезла тележку к следующей палате, но оставила своё доброе отношение и настроение, и не зря, если даже Николай зашевелился. Семёну показалось, что он впервые по-настоящему поел. А то поставят перед ним тарелку, он ложку-две хлебанёт – и в сторону. Или кусок хлеба прихватит и жуёт потихоньку, буравя стену полузакрытыми глазами. А теперь повеселел, стал рассматривать однопалатников, а когда поужинал, спросил у Семёна:
– Ну так что, можно позвонить?
– Да хоть обзвонись. Он у меня безлимитный.
Николай взял телефон и, всё-таки стеснительно отвернувшись к стене, набрав номер, сказал:
– Мама, это я…
Говорил он тихо, словно стесняясь своих слов, но Семён и не пытался слушать чужой разговор. В мыслях он вернулся к Людмиле, всё-таки переживая о своём, быть может, поспешном решении заблокировать её номер, но ведь и она хороша. Даже если неведомый Илья – это, например, муж подруги, то почему она сразу закруглила разговор?! Значит, не могла открыто говорить, было что скрывать и умалчивать. А если умалчивает, значит, почуяла кошка, чьё мясо съела… Разные мысли боролись в Семёне, и он всё-таки решил, что был прав, поступив резко, без возврата. Как говорится, умерла так умерла. Осталось погоревать немного и окончательно забыть. И ещё подумал о том, что правильно поступил, не став ныть, рассказывать о себе. Пусть знает, что с ним всё в порядке, он бодр, весел и вообще молодец!
Обозначив для себя установку, он почувствовал, что и дышать стало легче. К следующему утру он почти забыл вчерашний разговор с Людмилой, да и чего его вспоминать, если после врачебного обхода обозначилась иная забота, когда, заглянув в палату, незнакомая медсестра сердито объявила:
– Прибылов, на перевязку!
Семён хотел поправить её, напомнить правильное произношение своей фамилии, но не стал баламутить ни себя, ни медсестру, видимо, вставшую не с той ноги, а что это значит, вполне можно предположить. Разобрав костыли, он поднялся и заковылял в перевязочную. Когда медсестра предупредила: «Осторожнее, не спешите!» – он подумал: «Не всё потеряно!» Поэтому, усевшись на кушетку, пользуясь вспышкой доброты с её стороны, спросил, помня апрельский опыт: