– Заморозку будете делать?
– А вы как думаете?
– Думаю, будете…
– Правильно думаете, Прибылов.
То ли случайно, то ли так было запланировано, но как только медсестра распеленала ногу, промокая тампоном сукровицу, в перевязочную вошёл врач. Он осмотрел со всех сторон рану, спросил фамилию.
– Всё у вас штатно, сержант Прибылой! Осложнений нет, большой палец сохранён, а это каркас стопы, её опора вместе с пяткой. Месячишко потренируетесь с костылями, потом с тростью пофорсите, а потом вообще забудете о ранении. Правда, бегать-прыгать теперь не обязательно. Да и зачем это вам. Вы своё отбегали. Кем работали до мобилизации?
– Мастером по ремонту на автобазе.
– Самая для вас теперь будет работа. Так что не вешайте носа, всё будет хорошо.
– Спасибо, доктор!
Когда тот ушёл, медсестра вздохнула:
– Извините меня, пожалуйста, что неправильно называла вашу фамилию.
– Ерунда, не переживайте – мне не привыкать.
Возвращался в палату Семён в хорошем настроении. Радовало два момента: неформальная общительность доктора, его шутливо-ироничное настроение, а также «покаяние» медсестры. Мелочь, конечно, но чванливый и высокомерный человек никогда не снизойдёт до такого «унижения», чтобы признать свою копеечную ошибку, а она – запросто. Всё это мелочи в череде житейской жизни, но как они порою влияют на настроение, что особенно ценно для тех, кто попал в это гостеприимное учреждение. Госпиталь, действительно, таковым и является, кто бы что ни говорил и как к этому факту ни относился. Ведь люди все разные. А раненые, попавшие в беду, – особенно. Для кого-то это надежда на лечение и выздоровление, для кого-то – казённые стены и крушение всех или почти всех задумок, здесь уж всё зависит от человека, его внутреннего настроя. Не утеряна жажда борьбы за свою жизнь, за своё будущее – всё будет видеться в розовом свете; угнетён человек, а не дай бог, озлоблен, то соответственно всё так и будет воспринимать, а свой негатив, пусть даже не преднамеренно, выплёскивать на окружающих, в данном случае таких же товарищей по несчастью. И кому от этого хорошо? Никому, а плохо всем. И пример этому в их палате у всех на виду. Пока Николай отстранялся, замыкался в своём горе, то его негатив давил на всех, а как стряхнул себя уныние, так и сам задышал по-иному, и другие.
Семён смотрел на него и радовался, что тот превозмог себя, победил страшное ранение, но ведь на этом жизнь-то не заканчивается, и здесь главное, как настроиться, как быть примером, прежде всего для себя. В какой-то момент Прибылой вспомнил слова, часто повторяемые отцом, услышанные им в передаче «Играй, гармонь!», которую любил, сам играя на гармони. В передаче часто звучала песня, где используют изречение старца Амвросия. Когда его спрашивали, как, батюшка, жить, то он отвечал с усмешкой, но вкладывая в слова особенный смысл: «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем моё почтение».
Вспомнив это, Семён подумал, что это и есть формула примирения для людей, доброго и уважительного отношения. «Но только с теми, кто сам миролюбив!» – решительно добавил он. Потому что по-иному не мог, находясь в госпитальных стенах.
40
Жизнь Ольги Прибылой нельзя назвать какой-то особенной: обычная жизнь вдовы. Сама Ольга в меру современная, в меру замкнутая, потому что обладала характером мягким, не стяжательным, для неё сказать кому-то что-то грубое – себе дороже. Ведь потом вся изведётся. Она даже не могла по-настоящему приструнить сына, когда это следовало сделать. Скажет только: «Мне стыдно за тебя…» И ни истерики, ни слёз. Лет до одиннадцати Женька не понимал такого отношения, даже пользовался, считал слабостью материнскую мягкость, а потом в нём будто что-то щёлкнуло. Случилось это недавно, когда Семён подарил велосипед. Обещал – и подарил, и денег дал на форму к школе, что его особенно удивило. Ведь не отец родной, а дядька. Какой с него спрос?! Женя хорошо запомнил, что и мама изменилась, даже переживала, когда его мобилизовали. И если прежде называла его дядей Семёном, то теперь просто Семёном.
Но сама-то Ольга знала, что изменилась в своём отношении к нему не после покупки им велосипеда, а когда он провожал их с Женькой. И что с ней тогда произошло, как она осмелилась ни с того ни с сего поцеловать деверя – так тогда и не поняла. А ведь прилюдно поцеловала – у подъезда, и совсем не жалела об этом. На неё это совсем не походило, но это было так. И тот поцелуй она запомнила. Хотя Семён, похоже, не обратил на него внимания. Видимо, посчитав обычной благодарностью за доброе отношение.
Он, конечно, не знал этого, но, когда его мобилизовали, Оля восприняла это близко к сердцу. Месяца четыре уже прошло, когда она приходила в гости к тёще и тестю, которые тогда организовали вечер по случаю отъезда Семёна в Заречье, а ей казалось, что это всё произошло словно вчера. Когда его мобилизовали, она часто пыталась дозвониться до него, но телефон был недоступен. Не зная, как это понимать, попыталась выпытать у его родителей возможную информацию о нём, но и они ничего не сказали нового, хотя свекровь даже ездила в военкомат.
И вот она узнала от свекрови, что Семён находится в госпитале с ранением ноги, и душа всколыхнулась. Сразу масса вопросов: где лежит, давно ли?
Даже ничего толком не узнав, она сразу позвонила ему. Правда, без всякой надежды, что он ответит, как было до этого дня, но нет – отозвался и почему-то часто задышал.
– Семён, это ты? – не поверив, переспросила она.
– Я, Оля, я! Спасибо, что вспомнила! А я собирался звонить тебе…
– Правда? – удивилась она.
– Конечно, хотел поблагодарить за помощь маме после операции. Ты – молодчина! Погоди, сейчас перезвоню…
Хотя не это хотела услышать она, но не подала виду, когда он перезвонил:
– Мы вместе с Женькой помогали. О тебе говорили. Мы так все соскучились. – Вообще-то хотела сказать, что это она соскучилась. А почему, сама не знала. – И долго будешь лечиться?
– Только позавчера прибыл. Говорят, недели две прокантуюсь, – приврал он, хотя ему сказали, что будет «кантоваться» месяц, но не хотелось её пугать, потому что его слова обязательно дойдут до родителей. – Рана так себе, можно сказать, царапина.
– С царапинами две недели не держат, – засомневалась она. – Их на месте обрабатывают и бинтуют.
– Суть не в этом. Главное – я живой, а всё остальное ерунда. Как вы с Женькой поживаете? Какие новости?
– Какие у нас новости. Всё обычно. Я работаю, Женя учится. Велосипед – твой подарок – законсервировал на зиму. В комнате стоит, бережёт. «На балконе, – говорит, – заржавеет!»
– Не избалованный он, поэтому и бережливый. Хорошее качество. В жизни пригодится. Мотом всегда успеет стать.
Она вздохнула.
– Чего вздыхаешь?
– Да так… Соскучилась, – призналась она. – Только ты не подумай чего.
– Не думаю, а всё равно приятно. Ладно, Оль, у нас будет ещё время поговорить.
– А жена твоя не нашлась?
– Нет. И, судя по всему, не найдётся, хотя всякое в жизни бывает, но это трудная история и не хочется ковыряться в ней.
– Ну и правильно! Мы хорошо поговорили. Я рада. Как-нибудь ещё позвоню! Ты не против?
– Звони, но лучше я тебе сам позвоню как-нибудь вечерком, а то днём тут суета стоит.
– Тогда буду ждать. Целую!
– Взаимно! – отозвался он и отключил телефон.
Семён совсем не ожидал от себя, что скажет: «Взаимно», но это слово прозвучало и означало оно, что он попался в Олины сети. Уж чего-чего ожидал от этой тихони, но только не этого. «Как она меня? Чудеса и только! Молодец!» Семён давно знал, что даже самые тихие и скромные женщины иногда вдруг закипают пробивной настырностью. И это тем более удивительно, что никогда прежде он ничего не замечал за Олей подобного, а теперь её будто подменили. Всегда она была женой брата, а это ни в каких комментариях не нуждается. А когда стала вдовой, можно на всё закрыть глаза? Он пытался понять, что происходит, почему так быстро переметнулся на сторону невестки? Может потому, что обжёгся с Людмилой, и всё его существо желало мести. Если так, то это глупо. И прежде всего для него самого. И Людмила здесь ни при чём, если он давно замечал неравнодушные взгляды Ольги, но не придавал им какого-то особенного значения. А покупка велосипеда её сыну лишь стала спусковым крючком для чувств, они освободились, полетели в поисках романтики и любви. Что ж, наверное, и такое бывает. И отношения строятся у всех по-разному, с тысячью, миллионами нюансов, у каждого на свой лад. Вот и Оля… По идее-то она бы могла сто раз выйти замуж после гибели мужа, но всё чего-то выжидала, томилась, быть может, сдерживала чувства и желания, и вот пришёл такой момент, когда не хватило сил всё это глушить в себе. Ведь всему есть придел, и он, что очевидно, наступил. Даже, возможно, вопреки воле, но не чувствам, заполнившим её и переставшим быть запретными.
Всё это так, если принять её отношение, но как быть с памятью брата, как потом оправдаться, когда унесёт бурная река Лета на встречу с ним? Вопрос сложный и не было на него моментального ответа, хотя отношения с Олей могли бы помочь ей в воспитании Женьки. Это – с одной стороны. А как потом, когда он вырастет и всё будет понимать, смотреть ему в глаза. Поэтому надо сто раз подумать, прежде чем откликаться на душевные порывы невестки, что-то невообразимое вбившей себе в голову. Ведь бывает так у женщин, да и у мужчин: накрутят себя, доведут до изнеможения, а когда добьются своего, то вдруг понимают, что зря старались, изводили и себя, и вторую половину. Всё это так, и ничего тут нового не придумаешь. Просто надо иметь холодную голову и помнить прежде всего о её сыне. Им-то что. Ну, встретятся раз-другой, даже, возможно, поживут какое-то время вместе, а разве можно отгадать, как сложится в будущем, останется и будет ли греть душу игривое и ласковое настроение, присущее всем, кто взаимно неравнодушен.
Если бы Семён знал, о чем ду