– Плохая это примета… В Великую Отечественную многие бойцы вставляли в пустую гильзу бумажку со своей фамилией и адресом родителей или любимой девушки… А кто-то остерегался этого, и правильно делал, как потом выяснялось. Ну, теперь чего уж рассуждать.
Семён поговорил и с другими соседями, подбадривал их, не жалел обнадёживающих слов, а у самого на душе творилось такое, что хоть самого успокаивай. Поэтому ночь спал суматошно, а утром и в обед почти ничего не ел – дожидался выписки.
Когда старшая медсестра принесла документы и рассказала, что ему теперь необходимо делать, то он вроде слушал её, но постоянно переспрашивал, как быть с больничным, с воинским требованьем на проезд к месту убытия. Он видел, что медсестра сердится от его непонятливости, но терпеливо растолковывала. Когда он всё уяснил, ему принесли его фронтовую постиранную одежду: шапочку, куртку, один берц, новые штаны взамен разрезанных при ранении. Перед самым выходом из госпиталя перебинтовали ногу, одели её в два целлофановых пакета и скотчем примотали к тапочку, чтобы Семён мог хоть немного опираться на раненую ногу. Посоветовали в дороге пакеты на ноге приспустить, чтобы нога дышала.
Перед прощанием с приятелями Прибылой позвонил Ольге, сказал, что через десять минут покидает госпиталь и что позвонит позже, с вокзала, когда возьмёт билет. Закинув за спину почти пустой рюкзак и разобрав костыли, собрался к ожидавшему у выхода такси, его провожали всей палатой, а он чувствовал, как колотится от волнения сердце, и это было радостное волнение. Только хватанув на улице вольного воздуха и умостившись в машине, он успокоился, когда поехали, принялся рассматривать незнакомый город, светившийся в ранних сумерках разноцветными огнями.
Очередь в билетных кассах хотя небольшая, но когда он пристроился последним, то какой-то парень в кепке-шестиклинке, спросив: «Из госпиталя?» – на что Семён кивнул, – осторожно подхватил его под руку, сказал для очереди:
– Боец с фронта! – И подвёл к окошку кассы, и от его внимания Семён даже смутился.
Билет он выправил на автобус отправлением в восемь часов. В запасе оказалось почти три часа, но это не страшно, он подождёт, теперь это совсем не тягостно, когда есть определённость. Он позвонил Ольге, сказал, что около восьми утра будет в Сарматове.
– Вот и отлично! – тихо сказала она, видимо, находясь на работе. – А я отпросилась на завтра! – И скороговоркой негромко добавила: – Ура-ура-ура! Поеду в Сарматов первой электричкой. Надеюсь, найдём друг друга на вокзале?!
– Найдём, куда мы денемся… Ты что-то забыла?
– Сапоги я приготовила.
– А ещё?
– Не поняла?
– Поцеловать.
– Ах, какая я вредная бабёнка… Целую! Сто тысяч раз!
– А Женька как будет без тебя?
– Завтра утром сам в школу пойдёт, а потом к моим родителям отправится на выходные. А я их предупрежу, что, мол, меня посылают на… конференцию. В общем, что-нибудь придумаю.
– Тогда всё решили. Особенно не будем звонить, только в крайнем случае.
– Как скажешь, хотя я могла бы говорить с тобой сутки напролёт. Во сколько автобус отправляется?
– В восемь.
– О, времени ещё полно, насидишься. Как нога? Болит?
– Вроде не с чего пока.
– Береги её. Слушай, а может, мне купить бинтов широких, мазей заживляющих, когда пойду сейчас с работы. А то бегай потом!
– Купи, – не стал отказываться Семён. – Запас карман не тянет.
– Куплю. И ты себе купи еды на дорогу. И сейчас перекуси.
– Обязательно запасусь: и едой, и водой. – Понимая состояние Ольги, догадываясь, что она может говорить бесконечно, он попробовал закруглить разговор: – Тогда пройдусь до буфета.
– Аккуратнее иди… – всё-таки она оставила последнее слово за собой.
Немного разобравшись с мыслями, он поднялся с сиденья, аккуратно навалился на костыли и осторожно отправился в буфет, остерегаясь поскользнуться. Много не стал набирать – не любил наедаться в дорогу, – обошёлся пластиковой бутылкой минералки знакомой марки, взял несколько булочек с маком и пачку печенья; ему предлагали купить пирожки с мясом, но однажды траванувшись, он более никогда не покупал в буфетах ничего мясного.
Перекусив, он слегка расслабился, даже вздремнул, правда, дремал недолго – вздрогнул от звонка смартфона. Посмотрел – Маргарита.
Правда, звонила не она, а Виолка. И сразу начала хныкать:
– Папочка, милый, когда ты приедешь?! Жду тебя и жду, а тебя всё нет и нет!
Простые слова дочки будто по живому резанули. Как он понимал её в этот момент, как хотел увидеть, но вместо встречи пришлось соврать, сказать о том, чего и сам хотел, но пока не мог исполнить своё желание.
– Виолка, дорогая, потерпи ещё немного. Вот выпишусь из госпиталя, и тогда сразу к тебе! Договорились?
– Хорошо! Буду ждать!
Трубку взяла Маргарита, и сразу с укором:
– Долго будешь ребёнка обещаниями кормить?
– А что мне остаётся, если от меня мало что зависит. На днях выпишут. Так что всё в порядке.
– Да уж, хороший порядок! – Маргарита вздохнула. – Ждём!
48
Посадку на автобус объявили вовремя. Семёна пропустили вперёд, помогли подняться по ступенькам, и умостился он у окна с левой стороны, желая обезопасить раненую ногу во время хождения по салону суетливых попутчиков. Пока усаживались остальные, он коротко позвонил Оле, сказал, что вот-вот отправятся, и напомнил, что автовокзал в Сарматове на противоположной стороне от железнодорожного, и договорился о встрече у билетных касс в начале девятого утра.
– Всё поняла! Надеюсь, автобус придёт вовремя, а если даже и опоздает, готова ждать тебя весь день, всю жизнь!
– Вот и хорошо! До встречи, смотри не проспи! – шутливо предостерег он и отключил телефон.
Когда липецкий проходящий автобус отчалил и какое-то время пассажиры суетились, усаживаясь, он смотрел на мелькавшие огни города, а потом за окном разлилась темень, и лишь редкие огни искрились встречными всполохами.
Он сидел, обняв костыли, и очень скоро подвижная тётенька отсела от него, увидев свободное место.
– Вы, наверное, с войны?.. Не буду вам мешать! – пояснила, словно извинилась.
– Оттуда… – подтвердил он, и разговор далее не развился, да и не хотелось сейчас Семёну ни о чём говорить, если мысли заняты совершенно иным.
Впереди у него была ночь, чтобы попытаться взвесить все «за» и «против» в создавшейся суете с Ольгой, из которой пока не ясно, как далее сложатся их отношения, к чему они приведут, как отреагируют родственники, та же Маргарита наверняка возмутится, хотя и она, надо думать, времени не теряет. Он только так понял возглас Виолки, когда в недавнем разговоре он расставался с ней, а она сказала: «Пойду бабушке помогу ужин готовить, она жениха ждёт!» Так что не они одни с Ольгой с ума сходят, а многим эта необъявленная война «крышу» снесла. В суету ввергся народ, в кровавую круговерть, когда многие начали вести себя так, словно доживают последние дни. «Но это же не так, если даже раненые строят планы, пытаются выбраться из сложившейся ситуации. А те из них, кто сначала впадал в уныние и даже депрессию, мало-помалу понимали, что на ранении жизнь не заканчивается, поэтому необходимо бороться за своё восстановление, будущее, ибо за ними стоят их близкие, друзья, а кроме того – облака и лес, поле и река, и ветер над ними – всё то, что называется жизнью!» – подумал он так и вздохнул, улыбнулся от своих фантазий. А мысли всё текли и текли, и не было им конца даже и тогда, когда он начинал дремать. В какой-то момент, вздрагивая, просыпался, но, оглядевшись, вновь вливался в поток мыслей, не всегда радостных.
Он уж давно понял, что не надо врать, по крайней мере, стараться это делать как можно меньше, и не в решающих моментах. Если не хочешь лгать – промолчи, не грязни душу, ведь грязь налипает легко, но трудно смывается. Он так и поступал в последнее время, и лишь заочное общение с Ольгой нет-нет да толкало его на враньё, когда не соврать – значит невольно расстроить их взаимное влечение. Семён очень надеялся, что вскоре это закончится, когда они с ней поставят родственников перед фактом их отношений, и тогда уж будет поздно с их стороны заниматься увещеванием. Накрутив себя этими мыслями, Семён даже заснул по-настоящему и увидел во сне вернувшуюся Ксению. Вот она сидит в кресле и рассказывает о своих приключениях, размазывая слёзы по щекам, а ему очень хочется обнять её и успокоить… Он по-настоящему заснул, по-настоящему и проснулся, и чуть ли не закричал от радости, сообразив, что это всего лишь сон. Нет, он не был против, если Ксения найдётся. Пусть живёт и делает, что хочет, только это его теперь не должно касаться. Он всё может простить, но только не измену, тем более наглую и скверную. Бог ей судья! Достал смартфон, посмотрел время – полвторого. «Хорошо я храпанул!» – усмехнулся он и, не придумав ничего лучшего, сделал глоток воды и умостился в кресле другим боком.
С шести он уже не спал и вглядывался в темень за окном, дожидаясь рассвета, но начало светать лишь перед Сарматовым. И вернулось к нему вчерашнее напряжение, желание поскорее увидеть Ольгу и поцеловать её так, как никогда не целовал. Ему пока не верилось, что это возможно, что их давнее знакомство неожиданно переросло во что-то большее именно в последние месяцы, когда, казалось бы, у всех совсем иное на уме, когда, пусть и не полностью, но страну захлестнули разговоры, прогнозы, разочарования, и при всём при том не пропадала вера в победу, а лишь усиливалась по мере того, как западники насыщали оружием Украину и подменяли подлым враньём и словесными извращениями святые понятия.
Когда автобус подъехал к автовокзалу, все мысли покинули Семёна, он вдруг подумал, что не знает, во что одета Ольга, как выглядит в зимней одежде. Выходил из автобуса последним, чтобы не загораживать проход костылями и не мешать пассажирам. Аккуратно спустился по ступенькам, а глаза поднял – Оля перед ним улыбается: в сером пальто, в бежевом берете, играет сияющими глазами и уж пытается подхватить под локоть.