– Всё-таки несправедливо устроена жизнь. Вот жил парень – работал, с девушкой встречался, родителей радовал и вдруг – бац, и нет его, на погосте лежит!
– Ладно, чего уж теперь. Все под Богом ходим… Как у тебя дела складываются?
– Нормально. Главное, отца закодировал – брату-сыскарю некогда отцом заниматься. Он у нас ещё тот фрукт – любит всем нервы трепать. Как трезвый – душа-человек, как выпил – не подходи. А у брата к нему ещё и своя обида, хотя и нехорошо обижаться на отца. Года три назад тот спьяну не досмотрел за шестилетней внучкой, и она самовольно отправилась гулять, а дебил из соседнего подъезда заманил её к себе, пообещал сделать из неё кинозвезду, нащёлкал кучу фотографий в разных видах и разместил в интернете. Понятно: шум, скандал, мужика задержали, но отпустили – чего взять с сумасшедшего.
– С девочкой-то всё обошлось? По возрасту, как моя Виолка.
– Обошлось, только напугана была сильно. Они в этом возрасте глупенькие: кто пальчиком поманит, конфетку покажет – за тем и идут. Но теперь это всё в прошлом, мать хотя бы год спокойно поживёт! Да и я успокоился. Плечо моё почти зажило, можно на фронт собираться! Я ведь контракт на полгода подписывал. Ещё три месяца надо повоевать, а там сейчас самое интересное начинается. Это не ноябрьскую грязь месить в окопах.
– Тебе жениться бы надо!
– Был я там. Два года прожили, детей не нажили. Вместо них взаимные упрёки. Ну и развелись. А ты-то как?
– Да куда теперь, хромоногому, комиссия завернула. Но даже если и не она, вряд ли от меня будет польза на «передке», потому что, как известно, отбитые пальцы не отрастают, а без них, оказывается, очень тяжело бренную тушку носить. Теперь мой маршрут: дом – работа. Если же совсем худо будет стране – в обоз пойду нестроевым добровольцем. Но, даст бог, не случится этого. Да и не хотелось бы, если сошёлся со старой знакомой – не хочется оставлять.
– Ты вроде говорил, что женат?
– По паспорту – да! Да только где теперь искать жену. Летом она поехала в Испанию с любовником, как тёща сказала, и с концами: ни слуху ни духу. Тёще потом пришло подозрительное письмо неизвестно от кого, что, мол, не ищите дочь – бесполезно.
– Во как? А как же возмездие, неотвратимость наказания?
– Это всё в теории хорошо, а на практике – поди разберись, тем более что за границу теперь нет доступа. Да и никому мы там не нужны.
Семён замолчал, отхлебнул пива, подцепил ломтик рыбы.
– А у меня есть новость… – сменил тему Антон. – Слух прошёл по Заречью, что известный тебе адвокат подрался в камере – знаешь же, как там любят таких, как он. Его перевели в одиночку, а он свёл счёты с жизнью – не выдержал мук совести. Во как бывает. Тебе разве тёща не говорила?
– Нет, ничего такого. Как-то сказала, что судить его будут, собиралась пойти на суд.
– Она, видно, пока и сама не знает. Но теперь и не заморачивайтесь. Всё решилось само собой.
Семён понимал, что Антон многое не договаривает, а спросить у него подробности… Зачем? Иногда полезней промолчать. Ведь он, что хотел сказать, сказал, и вряд ли будет раскрывать подробности, если даже они ему известны. Значит, у него «длинные руки», что и понятно, учитывая место работы брата и его отношение к подобным хмырям. И хорошо, что он сообщил об адвокате, а то уж Семёну хотелось сказать о Максиме, что видели его в Заречье – на дорогой машине разъезжал. А зачем, спрашивается, теперь говорить? Что изменится? Ничего, а дело может по-всякому обернуться. А ему это не нужно, если знает, что Ольга забеременела? Вчера позвонила и спросила:
– Что же ты наделал?
– Не понял?! – удивился он.
– Тесты показали моё интересное положение…
– Ловко у тебя это получилось!
– У нас! Запомни: у нас двоих!
Они вчера долго болтали на эту тему, даже начали строить планы… И вот теперь скажи Антону о Максиме, а после ходи и думай, в какую сторону приведёт откровенность. Нет уж, теперь надо подальше держаться от всего этого: и ради себя, и ради Ольги, а главное – ради того, кто у них будет. Какой тревожной и непредсказуемой жизнь ни будь, а всё равно не хочется жить одним днём, хоть краешком глаза, а хочется заглянуть в будущее, пусть и ближайшее. А как иначе? Уподобиться слепому кроту, жить в норе и ничего не видеть?!
– Ну что, Семён, посидели мы, поговорили, долг перед товарищем исполнили – можно и по домам?! Обещал матери смеситель в ванной поменять. Отцу-то некогда, работать пошёл! – сказал Безруков с явной гордостью.
– Спасибо тебе за всё! – Семён не стал уточнять за что именно, пусть Антон сам решит.
По домам они поехали на троллейбусе. Безруков сошёл через две остановки, а Семён, попрощавшись с ним, доехал до своей высотки у замёрзшей протоки.
Вышел, остановился на её заснеженном берегу, подышал морозным воздухом, пришедшим из заволжских степей, вспомнил однополчан на далёком Донбассе – и сделалось тревожно. Более всего угнетала теперешняя неопределённость, и всё, что происходило вокруг, что казалось началом зловещего действа, всё сильнее и сильнее затягивавшего людей в противостояние. И если в тылу ещё как-то сводился нейтральный баланс, то на фронте события принимали всё большее ожесточение, когда человеческая жизнь ничего не стоила, и это хорошо понимали те, кому выпала нерадостная доля увидеть это своими глазами. И как теперь от этого избавиться, как выйти из кровопролития, если оно захватывает всё новые души. И решение здесь одно: нужна Победа, и чем она быстрее придёт, тем больше воинов вернутся к семьям и постараются забыть фронтовые кошмары.
Пока Семён размышлял, погода сменилась, из-за горизонта пришла тёмная снежная пелена, будто пропитанная гарью от разрывов снарядов и копотью горящей техники, и он ещё раз вспомнил однополчан, вздохнул: «Помоги вам Господь, братья! Сохрани и пошли удачу!» – и сотворил крестное знамение.