– Она взрослеет, – возразил мистер Френч. – Образование должно иметь значение. А что же для тебя важно, Рут?
Я пожала плечами. Директор передразнил меня, тоже пожав плечами.
– Вот это я и имею в виду, когда говорю о проблеме в отношении, – отметил он.
– Она еще сама не определилась, что для нее важно. Ей нравятся деревья. Может быть, станет ботаником или что‑нибудь в этом роде.
– Хочешь стать ботаником, Рути? – с сомнением посмотрел на меня мистер Френч.
– Не думаю, – ответила я.
Мистер Френч вздохнул, встал и положил мелок на место.
– Тебе придется научиться говорить за себя и думать самостоятельно, это уж точно.
Люсиль пристально посмотрела на меня и тихо сказала:
– Она всегда поступает по‑своему.
Тогда мы с Люсиль единственный раз оказались в школе рядом. Я часто видела ее, но она меня избегала. Сестра присоединилась к группе девочек, которые обедали в кабинете домоводства. Я обедала там, где находилось достаточно места, чтобы присесть, не производя впечатления желающей присоединиться к какой‑нибудь группе или беседе, и читала за едой. Обеды были ужасные. Я с трудом могла проглотить пищу. Казалось, словно я пытаюсь съесть бутерброд с арахисовым маслом, будучи подвешенной за шею. Облегчение приносили уроки латыни, где я занимала знакомое место в группе людей, распределенных по алфавиту. Классная работа стала своего рода убежищем, и я стала заниматься аккуратно и тщательно, хотя иногда мне до боли хотелось побежать домой и проверить, не опустел ли он. Когда удавалось снова сосредоточить мысли на гипотенузе, я ощущала облегчение и даже радость. Через месяц-другой мистер Френч вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что рад был услышать об изменении моего отношения к учебе. На уголке его стола лежала пачка моих идеально аккуратных работ. Я тогда не знала – да и сейчас не знаю, – при чем тут отношение к учебе, но если директору доставляло удовольствие говорить, что мое отношение улучшилось, спорить с ним не хотелось. Но факт оставался фактом: латынь я предпочитала обеду и грезам и очень боялась той осенью ходить на озеро.
Сильви часто бывала на озере. Иногда она возвращалась домой с рыбой в карманах. Она промывала рыбешек под краном, очищая жабры от мусора, а потом жарила их вместе с головой и ела с кетчупом. Люсиль стала привередливой. Она жила на овощных супах и твороге, которые поглощала в одиночестве в саду, на веранде или в своей комнате. Мы с Сильви ужинали одни в темноте и молчали. Сильви воспринимала отсутствие Люсиль как упрек или неудачу, и тетю это явно печалило, потому что она не рассказывала мне никаких историй.
– Сегодня было холодно, – бормотала она, обернувшись к синеющему окну и глядя в него широко раскрытыми глазами слепца.
Сильви медленно потирала ладони друг о друга, словно пытаясь согреться. «Кости, кости в оболочке из тонкой, словно перчатка, плоти», – думала я. У нее были длинные ладони, длинная шея и впалые щеки. Я размышляла, способна ли тетя согреться или отъесться. Если взять в руки одну из этих костлявых ладоней, смогу ли я вдохнуть в них тепло?
– Еще осталось немного супа, – предлагала я.
Сильви в ответ качала головой: нет, спасибо.
Однажды вечером, когда мы с тетей сидели вот так, Люсиль ушла на танцы, надев абрикосовое платье, которое сама сшила в школе. Она накинула школьное пальто на плечи, пожелала нам спокойной ночи и отправилась ждать у дороги парня, с которым назначила свидание. Когда Люсиль закрыла за собой дверь, в доме вдруг стало совсем пусто. Я сидела одна и наблюдала за Сильви, и казалось, что она так и будет сидеть неподвижно.
– Хочу тебе показать кое‑что красивое, – сказала Сильви. – Я нашла одно место. Действительно очень красивое. Это небольшая долина между двух холмов, в которой кто‑то построил дом, посадил сад и даже начал рыть колодец. Давным-давно. Но долина очень узкая и тянется с севера на юг, поэтому в ней почти нет солнца. Земля остается мерзлой до самого июля. Некоторые яблони еще живы, но выросли не выше моего плеча. Если мы сейчас поедем туда, то покроемся инеем. Иней там такой плотный, что трава хрустит под ногами.
– Где это?
– На севере. Я нашла небольшую лодку. Кажется, ничью. Одна из уключин разболталась, но дно почти не течет.
– Я бы хотела там побывать.
– Завтра?
– Нет. Завтра мне придется заниматься.
– Можем прокатиться в понедельник, если хочешь. Я напишу тебе записку.
– В понедельник у меня контрольная. Поэтому мне и надо заниматься.
– Тогда в другой день.
– Да.
– Засядешь теперь за уроки?
– Мне нужно написать доклад по книге.
– По какой?
– «Принц и нищий».
– Я такой не помню.
– Она хорошая.
– Надо почитать, – сказала Сильви. – Сама не знаю, почему перестала читать. Раньше мне нравилось.
Я поднялась к себе в комнату, и тетя пошла за мной. Она увидела на комоде «Айвенго» и прилегла с краю кровати Люсиль, держа книгу перед собой. Когда Сильви лежала, она не съеживалась и не раскидывалась. Даже во сне ее тело сохраняло сдержанность позы, к которой привыкает человек, отдыхающий на скамейках в парке, и нередко она спала прямо в обуви.
Какое‑то время Сильви смотрела в книгу с сосредоточенным и заинтересованным видом. Потом опустила том на несколько дюймов и уставилась в потолок с точно таким же выражением. Наконец она положила книгу на колени. Даже сидя у туалетного столика спиной к тете, я чувствовала, что она лежит там, и не могла сосредоточиться на задании.
– Сильви… – позвала я, но она даже не шелохнулась.
Я долго ждала возвращения Люсиль, хотя, когда она вернулась, я скрючилась над столиком и притворилась, будто не заметила ее прихода. Сестра поднялась по лестнице и остановилась в дверях.
– Привет, Рути.
– Привет, Люсиль. Как танцы?
– Нормально, – пожала плечами она.
– Расскажешь?
– Я устала. Посплю сегодня внизу. – Она кивнула на Сильви: – Хотя бы укрой ее чем‑нибудь. – И спустилась по лестнице.
Я взяла «Айвенго» из рук Сильви, сняла с нее туфли и укрыла до подбородка стеганым одеялом. Глаза тети закрылись, потом снова открылись.
– Ты не спишь, Сильви?
– Что? Нет, – улыбнулась она.
– О чем ты думала?
– В основном о старых временах. О людях, которых ты не знаешь. Люсиль дома?
– Да. Она сказала, что поспит внизу.
– Ну нет, так нельзя. – Сильви встала, надела туфли и спустилась по лестнице.
Через несколько минут она снова поднялась и сообщила:
– Люсиль нигде нет.
– Должна быть.
– Я не могу ее найти.
Как мы узнали на следующее утро, Люсиль прямо в танцевальном платье и балетках пошла домой к мисс Ройс, учительнице домоводства. Моя сестра обошла дом, стуча в каждое окно, пока ей не удалось пробудить женщину от крепкого сна, а потом учительница пригласила ее войти, и они всю ночь проговорили о домашних проблемах Люсиль. Мисс Ройс была женщиной одинокой и слишком нервной, чтобы заводить дружбу с детьми. Учеников она суетливо обхаживала с благоговением, граничащим с испугом. Время от времени ей удавалось пробиться сквозь безразличие школьников: они могли посмеяться над ее шуткой или вскользь бросить какую‑нибудь доброжелательную фразу. Однажды кто‑то из мальчишек запер учительницу в кладовке, а в другой раз рядом со спортивными наградами повесили шарж на нее с лицом кролика. В таких случаях у мисс Ройс ручьем текли слезы. Но позор был для нее обыденностью, тогда как одобрение всегда оставляло яркое, удивительное и незабываемое впечатление. И вот теперь на пороге ее дома в кромешной тьме появилась Люсиль. Мисс Ройс отвела гостье пустующую комнату. Фактически она удочерила Люсиль, и после той ночи у меня больше не было сестры.
Меня поразил внезапный уход Люсиль. Я бродила туда-сюда по Сикамор-стрит. Конечно, не искала сестру, но делала вид, что ищу, поскольку иного способа унять беспокойство у меня не было. Вечер был ветреный, холодный. Я знала, что Люсиль не уйдет в темноту просто так, если ей никуда не надо идти. Никто не беспокоился о благополучии моей сестрицы больше нее самой.
Когда я вернулась домой, Сильви сидела на стуле в кухне с телефонным справочником на коленях.
– Нужно позвонить шерифу, – сказала она.
– Ладно.
Она открыла справочник и разгладила страницы.
– Нам точно нужно ему позвонить? – уточнила тетя.
– Наверное.
– Уже так поздно, – заколебалась Сильви. – Пожалуй, лучше позвонить с утра.
– Шериф может удивиться, что мы так долго ждали.
– Верно, – ответила Сильви, закрыла справочник и отложила в сторону. – Обычно шерифа лучше не тревожить. Они все такие. Вдруг оказывается, что ты все делаешь не так. Самые простые вещи. – Она улыбнулась и пожала плечами.
– Может быть, Люсиль ушла ночевать к подруге?
– Уверена, у нее все в порядке, – сказала Сильви. – Я очень не хочу тревожить шерифа. Твоя сестра может вернуться в любую минуту. Я не буду ложиться, подожду ее.
На следующее утро мисс Ройс, одетая для церкви, постучала в дверь. Они с Сильви немного поговорили на крыльце. Я наблюдала за ними в окно гостиной – маленькая старушка мисс Ройс в коричневом костюме с лососево-розовым галстуком на шее искренне и горячо что‑то втолковывала Сильви, которая то пожимала плечами, то кивала, то отводила взгляд. Наконец моя тетя вошла в дом, поднялась в сестрину комнату, спустилась снова с учебниками и дневником Люсиль и оставила их на крыльце, а мисс Ройс стала складывать книги в саквояж. Сильви вернулась в дом еще до того, как учительница покончила с этим занятием. Тетя села на диван рядом со мной, взяла вязаную салфетку и принялась выдергивать из нее нитки. Бабушкины салфетки раньше были огромными и жесткими, они топорщились, как цветки кактуса, а теперь посерели, словно тополиный пух, и свалялись.
– Люсиль передала, что ты можешь взять себе ее вещи, – произнесла Сильви. – Она не захотела забрать одежду. И даже расческу.
– Может, она не планирует уходить надолго?